прохладнее. Есть второй ребенок от второго же брака, он мельче, соответственно, внимания требует больше. А Валерка – практически самостоятельный человек. Он и студентом зарабатывал лучше меня. Компьютерный гений, ничего не попишешь. Они в цене.
И вновь сообщение. Я посмотрел и торопливо раскрыл его. Письмо было от Валерки.
«Папа, не волнуйся. Мы задержимся на два дня. Ничего страшного не произойдет. Приедем утренним в третьем вагоне. Удачи! Твой сын».
Сказал бы я, чей он сын!
Но ведь и мой же!
Глава 11
Мне доводилось видеть разную Москву. Сам я не столичный житель, только ведь заносила судьба в негеометрический центр былой и настоящей родины. Заносила. Когда-то во времена позднего детства и ранней юности мне даже хотелось тут жить. По молодости нравится многолюдье, а вот потом…
Я помню советскую Москву. Всюду толпы, море, океаны приезжих. Кто за культурой, кто за колбасой, кто в поисках лучшей доли. И всюду на стенах красные плакаты с лицом узкоглазого палача в кепке и цитатой- изречением: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи». Вышколенная московская милиция, очереди и в музеи, и в магазины, бессчетные таблички на домах «Здесь выступал товарищ Ленин». Уж проще было бы найти дом, куда он по каким-нибудь причинам не попал, а если и попал, не выпендривался и просто слушал. Но – не в его характере.
Помню и перестроечную столицу. Толпы челноков, малиновые пиджаки ошалевших от хлынувших денег «новых русских», валютные магазины и валютные проститутки, грабители, мошенники, братва, базары, кавказцы…
И чистенькую недавнюю Москву неоднократно видал. Город, где каждый житель считал для себя достойным лишь сидение в офисе, а работы поручались приезжим из некогда братского Востока. Потоки крутых иномарок, вновь плакаты, но вместо совести и чести рекламирующие самый разный хлам, а то и прямо призывающие бросить работать и начать зарабатывать.
Наверно, когда-то это был действительно русский город. Еще до меня. Огромный космополитический муравейник, в котором русского осталось разве буквы на стендах, точнее часть букв, все прочее оттеснено в провинцию – подальше с глаз, из сердца вон. Город золотого тельца, как называли раньше иные мегаполисы в иных зарубежных странах. Меняются времена…
И никогда я не видел Москву такой, возникшей в откинутом люке бэтээра. Будто ожили кадры кинохроники и вновь наступил сорок первый год в его готовности встретить врага даже на улицах – если он сумеет дорваться до них. Вернее, встреча уже состоялась, и первые бои прогремели прямо на широких проспектах и тенистых аллеях.
Все стало другим. Въезд перегорожен, но помимо примелькавшейся милиции грозно стояли восемь единиц бронетехники, включая два танка, восьмидесятки, покрытые экранами и с наставленными на город длинноствольными орудиями, словно на сей раз враг не надвигался с захваченных рубежей, а уже сумел захватить плацдарм в самой столице.
Бойцы в бронежилетах, все при оружии, лица усталые, словно неделю не вылезали из боев, и лишь сейчас выпала краткая передышка – минут на десять, не больше.
Первый раз, когда тормознули нашу колонну, Скородумов вылез разбираться, и я без раздумий покинул броню и отправился ему на подмогу. Раз уж формально считаюсь старшим, надо соответствовать во всем.
Автомат привычно оттягивал плечо, лишь голова, вопреки всем уставам, была непокрыта, я давно не носил головных уборов, более того, просто не имел их в гардеробе, а таскать шлемофон как-то глупо.
Я едва не присвистнул при взгляде на погоны стоявшего рядом со Скородумовым офицера. Если старшим поста является майор, тут поневоле в голову приходят не слишком хорошие мысли.
– Не советую, – донеслось до меня окончание фразы.
– Сложная обстановка, майор? – Пусть уж лучше считают большим начальством.
Офицер подтянулся, скользнул взглядом по плечам и, не найдя там погон, посмотрел в лицо.
– Не то слово.
Уловка подействовала. Вдруг я высокая шишка, в силу обстоятельств совершающая поездку инкогнито? Возраст у меня явно не лейтенантский, даже не майорский, если уж на то пошло, а в чинах люди порою позволяют и не такое.
– У меня приказ. – Я протянул бумагу за подписями Линевича и неведомого генерал-полковника с требованием оказывать предъявителю сего всемерное содействие в выполнении важной миссии.
Майор прочитал и вытянулся. Его худшие предположения оправдались. Но в глазах промелькнуло тайное нежелание лезть в город дальше поста, вне зависимости от приказов и предписаний.
– Так что там происходит в данный момент?
– Беспорядки. Народ собирается толпами, много нападений на учреждения и конторы, даже на сотрудников органов. По словам выбравшихся жителей, имеются многочисленные жертвы. Местами дело доходит до открытых столкновений. Некоторые районы очищены, однако люди тут же собираются в других. Обстановка постоянно меняется, даже не могу доложить, какие улицы в данный момент безопасны.
– По дороге разберемся, – отмахнулся я. – Надеюсь, гранатометов у них нет, по броне не палят, а прочее – не страшно. Прорвемся. Бывало и хуже.
Действительно – бывало. В далеком и очень красивом древнем городе с нерусским названием Герат. Едва вырвались. Не думалось тогда, будто опасным может стать перемещение по родной Москве.
Майор выжидательно посмотрел, заставим сопровождать или обойдется, и я обрадовал служивого:
– Три бэтээра – достаточно для прохождения через город. Кстати, чем не городской транспорт? Улиц не портит…
Все же коснулась начальника малая толика сочувствия.
– Может, подождете до полного выяснения обстановки? Мало ли…
– Приказ, майор. – Я пожал плечами.
Вряд ли что-нибудь станет ясным. Во всяком случае, до ночи. А в темноте ситуация может вновь перемениться в неизвестную сторону.
– Тогда – удачи!
– Спасибо! По коням, старший лейтенант!
– Стреляют, – прислушавшись, заметил Скородумов.
Где-то очень далеко вроде бы в самом деле кто-то выдал несколько очередей.
– Прорвемся.
Не объяснять же всем и каждому – мне сына вытащить надо!
Вначале улицы были непривычно пусты. Здесь уже явно прошли солдаты с милицией, вероятно – не один раз, и любые нарушители столичного спокойствия или откочевали в места, пока свободные от войск, или попрятались по домам.
Витрины многих магазинов были выбиты, и стеклянная крошка неприятно покрывала тротуары. В нескольких местах замерли остовы сожженных легковушек. Поблизости от какого-то перекрестка разномастные машины вообще застыли двумя плотными кучами, будто некто решил сделать из автотранспорта баррикаду, но она была раздвинута умелой армейской рукой и мощью накатившейся брони. Вполне достаточно, дабы проехать бронетранспортеру и не задеть за преграду.
А вот обещанных многочисленных жертв нигде не было. Молве свойственно преувеличивать, хотя без пострадавших, разумеется, не обошлось. Только не война же, побитых и раненых сразу убрали по госпиталям, больницам и квартирам, да и еще вопрос – сколько их было-то? Не похоже, что тут велся огонь на поражение. Ни пулевых выбоин на стенах, ни россыпей стреляных гильз. Перевернутый милицейский «уазик» – так это баловство. По большому-то счету.
Иногда на улицах маячили патрули. Опять комбинированные, армейско-милицейские. В бронежилетах, с автоматами, они провожали нас взглядами, но остановить не пытались. Мало ли куда и по каким приказам мчатся свои!
Валяющиеся кое-где плакаты, жаль, не разобрать написанного и требуемого, красная тряпка, наверно, флаг, другая, явный бейсик. Как всегда, все перепуталось в доме Облонских. В смысле – в многострадальной
