познакомиться.
Мы двинулись дальше по шумному коридору.{11}
Я заткнула уши.
— Проблемы? — поинтересовался Брэдшоу.
— Да, — ответила я. — У меня в голове опять сплетничают две русские дамы.
— Линии перемкнуло? Дьявольское изобретение. Если будет продолжаться, поговорю с Плюмом из литтехников. Я вот что хочу сказать, — понизил он голос, — вы ведь никому не расскажете об этой сделке с нападением льва, а? Если пойдут слухи, что старик Брэдшоу продает свои цепочки событий, не видать мне их больше как своих ушей.
— Могила, — заверила я его, когда мы обогнули торговца, пытавшегося всучить нам избыточных клонов Дарси класса D, — но мне интересно, многие ли распродают по частям свои книги?
— О да, — ответил Брэдшоу. — Но только если они уже не переиздаются и их можно списать. Беда в том, что у меня туговато с бабками. Приближается церемония вручения Букверовской премии, а миссис Брэдшоу немного стесняется на публике, и я подумываю купить ей новое платье, а цены на одежду здорово подскочили, сами знаете.
— По Ту Сторону точно так же.
— Господи, неужто? — заржал он. — Мне Кладезь всегда напоминал базар в Найроби, а вам?
— Тут чудовищное засилье бюрократии, — заметила я. — Мне казалось, что фабрика по производству литературы по определению должна быть более свободной и незашоренной.
— Если вам кажется, что тут плохо, загляните в цеха документальной прозы. Там одних правил, регулирующих употребление точки с запятой, на несколько томов. Все, что придумали люди, по природе своей всегда связано с бюрократией, продажностью и ошибками, девочка. Я удивлен, что вы до сих пор этого не поняли. Так что вы думаете о Кладезе?
— Никак не привыкну, — призналась я.
— Серьезно? — удивился он. — Позвольте вам помочь.
Он остановился и несколько мгновений оглядывался по сторонам, затем показал на мужчину лет двадцати с небольшим, который направлялся в нашу сторону. Облаченный в длинный редингот незнакомец держал в руке помятый кожаный чемодан, украшенный наклейками книг и пьес, в которых побывал по долгу службы его хозяин.
— Видите его?
— Да.
— Это мастеровой, латальщик.
— Штукатур?
— Нет, он латает дыры в повествовании, сюжете и устраняет нестыковки в описаниях, то есть заделывает авторские ляпы. Если писатель говорит что-то вроде: «Нарциссы расцвели летом» или: «Они посмотрели данные баллистической экспертизы по пистолету», то ремесленники вроде этого парня должны такие фразы отгладить. Это одна из последних стадий отделки, после нее за роман берутся граммаправы, эхолокаторы и орфоверители, чтобы причесать все окончательно.
Молодой человек поравнялся с нами.
— Привет, мистер Праворуль! — поздоровался мистер Брэдшоу с латальщиком, который слабо улыбнулся в ответ.
— Командор Брэдшоу! — с некоторой заминкой проговорил он. — Как приятно снова встретить вас. В добром ли здравии миссис Брэдшоу?
— Прекрасно, спасибо. Это мисс Нонетот, она здесь новенькая. Я хочу показать ей, как тут все работает.
Латальщик поклонился, пожал мне руку и что-то приветственно пробормотал.
— Мне однажды довелось латать дыроляп в «Больших надеждах», — сказала я ему. — Вы не работали в этом романе?
— Боже упаси! — воскликнул молодой человек. — Со времен Диккенса латание ушло очень далеко. Сейчас не найти мастера, который бы взялся за старье вроде: «Двери открываются, и входит пропавшая тетка/отец/торговый партнер/друг и так далее», чтобы объяснить, каким это образом они снова взялись в повествовании, когда двумястами страницами раньше чудесным образом оттуда исчезли. Сегодня у нас другая методология: мы просто отправляемся назад и латаем дыру в зародыше или, что еще проще, маскируем ее.
— Понятно.
— Да-да, — продолжал молодой человек, оживляясь при виде моего острого интереса, — я работаю по системе, которая скрывает дыры путем их освещения для читателя. Дырка словно сама говорит: «Эй, я дыра, не обращай на меня внимания», — но это немного чревато. Мне так кажется, — легкомысленно добавил мастер, — что в Кладезе вы не найдете более опытного латальщика. Я уже больше сорока лет этим занимаюсь.
— И когда же вы начали? — спросила я, с любопытством разглядывая юношу. — С пеленок, что ли?
Молодой человек начал стариться прямо на глазах, поседел и ссутулился, пока передо мной не оказался дядька лет шестидесяти с гаком. Он развел руками и эффектно провозгласил:
— Уа-уа!
— Никто не любит хвастунов, Ллистер, — заметил Брэдшоу, поглядывая на часы. — Не хочу подгонять вас, Четверг, старушка, но нам пора на поверку в Норленд-парк.
Он галантно подставил локоть, и я взяла его под руку.
— Спасибо, командор.
— Всегда к вашим услугам! — рассмеялся Брэдшоу и вчитал нас обоих в «Разум и чувство».
Глава 10
Заседание беллетриции номер 40319
Офис беллетриции располагался в Норленд-парке, в доме Дэшвудов из «Разума и чувства». Семейство милостиво предоставило беллетриции бальную залу на условиях устной договоренности об особой защите книг Джейн Остин.
Поместье Норленд-парк раскинулось по пологим зеленым холмам, поросшим древними дубами. Близился вечер, как обычно в час нашего приезда, и на голубятне ворковали лесные голуби. Трава казалась теплой и мягкой, словно толстый ковер, и в воздухе стоял тонкий аромат хвои.
Но не все так ладно было в саду из прозы девятнадцатого столетия. Подходя к дому, мы заметили какую-то суматоху. Это оказалась настоящая демонстрация, к каким я привыкла у себя дома. Но митинг собрался не по поводу повышения цен на сыр или опасности правого уклона и антиваллийских настроений
