– Руки? – с недоумением переспросил Тиманф.
– Конечно, – подтвердил Демарат. – За руки рыбака Феагена и смолокура Гелланика я не боюсь, это матросские руки. Но руки твои и Андротиона могут возбудить подозрение: видно, что они никогда не пропитывались смолой корабельных снастей…
Тиманф с облегчением рассмеялся.
– Только-то? Ну что же, мы с Андротионом поступаем к тебе в матросы, и я уверен, что еще задолго до прибытия в Сигей наши руюг осмелятся и загрубеют. Я даже дума&, что и Периандру такая работа пойдет только на пользу. Но позволь, – спохватился Тиманф, – а как же быть с Эвротеей и Филиппом?
– На женщин и детей досмотрщики обращают мало внимания. Я скажу, что госпожа Эвротея – жена ольвийского купца и возвращается из Аттики, куда ездила навестить родных.
Древние греки часто называли Черное море, Понт Эвксинский, просто Понтом.
В тот же день экипаж «Артемиды» пополнился пятью новыми матросами.
Сбросив хитон, как обычно делали матросы, чтобы полы одежды не запутались в снастях, Периандр первым взобрался на длинную рею, удивив своей ловкостью даже бывалых моряков.
С этого дня на «Артемиде» было введено круглосуточное дежурство на мачте.
От Критского моря до Геллеспонта
Только небо вверху да море кругом, море да небо – так проходили последующие дни плавания «Артемиды». Демарат приветствовал всякий ветер: попутный, боковой, встречный. При всяком ветре «Артемида» более или менее быстро шла вперед.
Но самым плохим, что могло выпасть на долю нашим мореплавателям, было безветрие. Это было опасно: безветрие задерживало корабль в пути, оно делало «Артемиду» беззащитной перед лицом сильного врага. Ведь если бы триера Гиппия напала на судно Демарата во время штиля, гибель Тиманфа и других беглецов при таких обстоятельствах была бы неизбежной.
При штиле матросы и пассажиры садились за весла и, пускай черепашьим шагом, все же двигались вперед. Днем они держали курс по солнцу, ночью – по звездам.
Через несколько дней слева по борту остался остров Фера, один из самых южных на пути к Критскому морю.
«Артемида» повернула на северо-запад, в широкий пролив, разделяющий острова, примыкающие к Европе, и другие, теснящиеся у берега Малой Азии. Вот здесь, в случае безветрия, триеры Гиппия могли захватить «Артемиду».
К счастью, афиняне, очевидно, потеряли ее следы. Да и Эол был благосклонен к беглецам.
Опасный пролив прошли менее чем за двое суток. Оставив справа острова Левандос и Икарию, Демарат проложил курс «Артемиды» по самой середине обширного Эгейского моря.
Теперь единственная серьезная опасность могла ждать «Артемиду» при входе в Геллеспонт, но это в том случае, если там уже известно о бегстве Тиманфа и о погоне, от которой избавилось судно Демарата близ Эгины и Калаврии. Демарат уверял, что ни одно парусное и, тем более гребное судно не сможет попасть в Геллеспонт раньше «Артемиды», хотя она и сделала большой крюк.
Несмотря на увещания Демарата, сердца беглецов забились тревожно, когда от афинской триеры, стоявшей у входа в Геллеспонт, отделилась лодка с досмотрщиками и вооруженными воинами.
Но все обошлось благополучно. Досмотрщики старательно обшарили трюм в поисках запрещенных товаров, но там все оказалось в порядке. Басне Демарата о покупке новых рабов поверили легко, начальник стражи мельком взглянул на Тиманфа и его друзей, возившихся у снастей, и у него не явилось никаких подозрений. Эвротея и Филипп также не заинтересовали досмотрщиков. Получив положенную пошлину, к которой Демарат прибавил три лишних золотых монеты, досмотрщики удалились.
Ксгда остались позади башни Сигея, Эвротея со вздохом облегчения сказала:
– Хвала бессмертным богам за наше спасение, но жалко, что нельзя побывать на развалинах священного Илиона…
В самом деле, остатки легендарного Илиона, или Трои, находились в недальнем расстоянии от Сигея, всего за каких-нибудь пятьдесят – шестьдесят стадиев. Это там, под стенами Трои, велась десятилетняя осада и происходили битвы царей и героев, описанные в поэме «Илиада». Оттуда пустился в многолетние странствования герой второй Гомеровой поэмы Одиссей. долгие часы плавания она пересказывала их Филиппу, и вокруг нее всегда собирались внимательные слушатели-матросы.
Легенда о Фриксе и Гелле
Корабль шел по Геллеспонту, похожему на тихую, спокойную реку меж зеленых берегов. Попутный ветер увлекал судно с распущенным парусом вперед, и матросам было нечего делать. Усевшись на палубе в кружок, они слушали рассказ госпожи Эвротеи о том, откуда взялось название Геллеспонтского пролива.
– Давно это было, в те времена, когда боги чаще, чем теперь, спускались с Олимпа на землю, – повествовала Эвротея, и тихому ее голосу сопутствовало мирное журчание струй за кормой корабля. – В те времена часто случалось, что боги женились на смертных женщинах, и от этих браков рождались великие цари и герои. В соседней с нами Беотии есть город Орхомен, и там некогда правил царь Афамант, сын бога ветров Эола и смертной женщины. Могучий полубог Афамант взял в жены богиню ветров Нефелу, и от этого брака родились сын Фрикс и дочь Гелла. Но Афамант разлюбил Нефелу и женился на эллинке Ино.
Злая и коварная женщина невзлюбила божественных Фрикса и Геллу и решила погубить их. Страну постиг неурожай, и Афамант отправил послов к дельфийскому оракулу[25] , чтобы узнать причину бедствия. Мачеха подкупила послов, и те привезли придуманный ею лживый ответ:
«Чтобы боги вернули свою милость Беотии, надо принести им в жертву Фрикса».
Уже все готово было к жертвоприношению, уже жрец поднял нож над грудью невинного Фрикса, как вдруг с неба спустился волшебный золоторунный баран…
