который с таким тупым, бюрократическим равнодушием отнёсся к сообщению Семенюка о знамени и объявил его «не имеющим значения»? Думаю, что он теперь придерживается иного мнения. Я назвал его фамилию в Министерстве обороны, и мне сообщили, что этот бездушный и недалёкий чиновник получил строгое взыскание.
НОВЫЕ ИМЕНА, НОВЫЕ ФАКТЫ
После того как летом 1956 года было торжественно отмечено пятнадцатилетие героического подвига защитников Брестской крепости, а печать и радио широко отразили это событие, выявлялись все новые участники легендарной обороны. Среди них – люди самых разных профессий, живущие во всех уголках нашей Родины. Прислали свои воспоминания о боях за Брестскую крепость главный инженер Усадского завода в Татарии Василий Ромадин, бригадир полеводческой бригады колхоза имени Ленина Хмельницкой области на Украине Феодосии Дзех, фельдшер сельского медицинского участка в Полтавской области Николай Гутыря, учитель географии в средней школе села Красногвардейского Краснодарского края Константин Горбатков, ветеринарный врач из казахстанского овцеводческого совхоза Александр Леонтьев и многие другие.
Некоторые из участников обороны из скромности или за недостатком времени не сообщали о себе. Но за них это делали другие – их сослуживцы, родственники, друзья, соседи.
Инженер лесного хозяйства из посёлка Городец Калининской области Галина Мороз писала, что вместе с ней в лесхозе работает бывший защитник крепости Константин Иванов. Находившийся в отпуске в городе Петропавловске Казахской ССР житель Душанбе Першип спешил сообщить, что он встретил там участника обороны, колхозника Федора Ковтюха. Работник Ангезурского рудоуправления в городе Кафан Армянской ССР извещал меня о своём товарище по работе, бухгалтере Николае Тарасове, который сражался в крепости вместе с Самвелом Матевосяном.
Много писем присылали бывшие советские военнопленные, прошедшие через все испытания гитлеровских концлагерей. Они сообщали о замечательных подвигах наших людей там, в фашистском плену, об их воле к борьбе, об их мужестве и самоотверженности, об их вере в грядущую победу.
О славном советском патриоте генерал-лейтенанте Дмитрии Карбышеве, зверски замученном гитлеровцами в лагере Маутхаузен, написал мне участник обороны крепости Александр Санин, о котором я уже говорил. Санин был близко знаком с Карбышевым, будучи в гитлеровском лагере Хаммельсбург, и он сообщает много интересных фактов о поведении этого героического советского генерала.
О своём пребывании в гитлеровском плену рассказывает бывший пограничник и защитник Брестской крепости Григорий Еремеев из города Кызыл-Кия в Средней Азии.
«Я был в особом лагере, – пишет он. – Это Демблинский лагерь, который находился в Демблинской крепости.
В 1943 году нас завезли в Италию. В районе города Удино из села Перкото я бежал в горы, попал в девятый югославский корпус, при котором организовали особую русскую партизанскую бригаду. Мне опять дали пулемёт, сначала английский ручной, потом немецкий. Затем назначили командиром отделения и командиром взвода. С боями дошли до города Триест».
Отозвался из столицы Казахстана Алма-Аты бывший сержант-миномётчик 125-го полка Владимир Иванович Фурсов, узник гитлеровских лагерей Вяла Подляска, Замостье и Торн. Позднее он побывал в Москве и лично рассказал мне свою историю. Он сражался в северо-западной части крепости, а потом на подступах к ней, около линии железной дороги, был ранен в бедро пулей, выпущенной из крупнокалиберного пулемёта, и без сознания попал в плен.
Рана оказалась очень тяжёлой – ему пришлось ампутировать ногу значительно выше колена. Беспомощный, безногий пленник, он испытал много тяжкого в фашистских лагерях, но всё же дожил до освобождения и вернулся на Родину.
И тут, при возвращении домой, с В. И. Фурсовым произошёл такой случай, который ни один писатель не ввёл бы в своё сочинение из боязни, чтобы его не упрекнули в явной неправдоподобности. Но жизнь не боится прослыть выдумщицей и порой способна творить удивительные и почти невероятные совпадения.
Ещё в 1941 году мать В. И. Фурсова, жившая в Алма-Ате, получила извещение о том, что её сын пропал без вести, и считала его погибшим. На фронте был и её старший сын, брат Владимира Ивановича. Этому посчастливилось больше, – он остался живым и здоровым до конца войны, всё время переписывался с матерью, хотя за все эти четыре года не имел отпуска и не мог приехать навестить её.
Вскоре после окончания войны он демобилизовался и дал телеграмму матери, извещая о дне и часе своего приезда.
Случилось так, что именно в это время Владимир Иванович, который после лагеря ещё лечился в госпитале, выписался из него и поехал домой. Он предполагал, что мать считает его погибшим, но, освободившись из плена, не стал писать ей: он знал, что она сейчас же бросит все и отправится за сотни километров отыскивать его в госпитале. «Подлечусь, отлежусь, сделают мне протез, и тогда сам приеду без всяких предупреждений», – решил он и так и поступил. Ехал он в Алма-Ату, не давая никакой телеграммы, и знал, что его никто не встретит.
Надо же случиться так, что разные поезда, которые везли двух братьев, прибывали в Алма-Ату почти в одно время. Но поезд, которым ехал Владимир Иванович, пришёл раньше, а поезд его брата немного опоздал.
Каково же было удивление Фурсова, когда, сойдя на перрон, он вдруг увидел неподалёку свою мать. Теряясь в догадках, как она могла узнать о его приезде, и глубоко взволнованный, он окликнул её. Она обернулась, узнала его и, рыдая, бросилась ему на шею. Они оба плакали.
Внезапно Владимир Иванович заметил, что, плача и обнимая его, мать называет другое имя – имя его старшего брата.
– Мама, ведь я – Володя, – удивлённо сказал он.
Мать вздрогнула. Словно не понимая, она резко отшатнулась от него, широко раскрытыми глазами и даже с каким-то страхом вглядываясь в лицо сына. И вдруг, побледнев и закрыв глаза, упала без чувств на перрон. Вокруг быстро собирался народ.
Она пришла встречать старшего сына. И решила, что это он, когда Владимир Иванович окликнул её. Она не видела обоих сыновей четыре года, а между ними было некоторое сходство. Да и могла ли она подумать, что вернулся тот, кого она столько лет считала покойником?!
Говорят, от радости не умирают. Мать привели в чувство, и она снова обняла своего воскресшего из мёртвых сына. А через час пришёл поезд, которым ехал брат Владимира Ивановича. В семье Фурсовых это был, наверно, самый счастливый день. Необычайная встреча была предметом всеобщего интереса в Алма- Ате, и о ней даже писали местные газеты.
Сейчас Владимир Иванович Фурсов живёт там же, в Алма-Ате. Он уже кандидат биологических наук и старший преподаватель Казахского государственного университета.
Интереснейшее письмо прислал мне бывший военнопленный, а потом партизан Отечественной войны Павел Марков из Брянска. Он сообщил о том, что в гитлеровских концлагерях наши военнопленные пели песню о Брестской крепости.
«Впервые, – писал П. Марков, – я услышал её, эту песню о легендарных защитниках Брестской крепости, в 1943 году в застенках лагеря военнопленных в гор. Кройцбурге (Верхняя Силезия) от лейтенанта Михаила Озерова, впоследствии замученного фашистскими палачами за организацию коллективного побега пленных из неволи.
На меня, тогда совсем обессилевшего от тяжёлых ран и от голода, мужественные и простые слова этой песни произвели глубокое впечатление. Не ослабляли гордого звучания песни ни старый мотив, схожий с известным народным «Раскинулось море широко», ни отсутствие литературных украшений в слоге.
Она звучала как гимн и откровение, вселяя в сердца измученных невольников гордость и надежду. Её пели в тяжкие минуты испытаний. Не раз она доносилась из глухих гранитных щелей – карцеров, где медленно, но верно фашисты умерщвляли непокорных советских людей, не желавших работать на
