глубокие сугробы, а темень была хоть глаз выколи, поэтому Анвару приходилось либо продираться сквозь колючие цепкие ветки прибрежных зарослей, либо рисковать свалиться в реку.
Вызванное побегом воодушевление прошло, измученное тело нестерпимо болело; Анвара трясло от холода и усталости, а ветер дул прямо в лицо, залепляя глаза комьями обжигающего снега. Но юноша упорно брел вперед, подстегиваемый мыслью о том, что вот-вот снова увидит Сару.
У мельницы маячил темный силуэт женщины, закутавшейся в плащ. Она стояла у дверей, глядя на быстрый поток у мельничного колеса. Сердце Анвара забилось сильнее.
— Сара? — прошептал он. Женщина вскрикнула и повернулась.
Это была Верла, мать Сары.
— Анвар!
— Ради бога! — взмолился Анвар, не обращая внимания на ее враждебный тон.
— Мне надо увидеть Сару. С ней все в порядке?
— И он еще спрашивает? Как ты посмел вообще прийти сюда после всего того, что сделал с ней?
— О чем ты говоришь? — Он схватил ее за плечи, — Что случилось? Ты можешь сказать?
— Ладно, — злобно ответила Верла, стряхнув с себя его руки. — После той истории, — мрачно проговорила она. — Джард запретил Саре носить твоего ребенка. Он отвел ее к повивальной бабке.
— Нет! — в ужасе воскликнул Анвар.
— О да! Она убила ребенка, но что-то пошло не так, и теперь у Сары больше никогда не будет детей.
Анвар рухнул на колени и закрыл лицо руками.
— О боги! — прошептал он. Его Сара! Его ребенок!
— После этого, — безжалостно продолжала Верла, — Джарл продал ее Ваннору.
— Что? — взвился Анвар. Никто не решался идти против самого богатого купца города — особенно теперь, когда повсюду болтают о его темном прошлом в доках, до того как он сделался богатым и процветающим торговцем.
— То самое, — с горечью отозвалась Верла. — Ему плевать, что она бесплодна: у него есть дети от первой жены. Ваннор просто хотел затащить ее в свою постель и был готов заплатить. Не знаю, довольна она или нет — мы теперь ее не видим. Надеюсь, ты добился своего! А теперь убирайся отсюда. Глаза бы мои на тебя не смотрели!
Анвар открыл было рот, чтобы возразить, но тут тяжелый удар обрушился на него сзади. Оглушенный и полуослепший от боли он рухнул в снег. Последнее, что он слышал, был голос Джарда:
— Отличная работа, Верла! Свяжи его, а я сбегаю за стражей. — Мельник схватил руку Анвара и в свете факела вгляделся в клеймо. — Наверняка мы получим награду за беглого раба.
Стояла Ночь Солнцеворота, сама долгая в году, и, лежа без сна, Д'Арван считал бесконечные часы, пока, уже на рассвете, наконец не вернулся Деворшан. У Д'Арвана не было никаких сомнений в том, как его близнец провел эту ночь, Мысленный щит Деворшана, всецело поглощенного своей страстью, был слабым, а связь с братом — слишком прочной и основательной, чтобы ее можно было разрубить одним ударом. Д'Арвана мучили эти мысли — эти чувства — эти образы обнаженной Элизеф, лежащей на белом покрывале, — звенящее серебро ее смеха, жар ее прикосновений, отпечатавшийся на коже брата так, словно она была его собственной, прохладная белизна атласной простыни, и собственное жалкое истощение после удовлетворения яростной похоти Деворшана. Все это изматывало Д'Арвана, наполняя его чувством вины и разрывая сердце.
Даже после того, как буря деворшановой страсти наконец улеглась, Д'Арван долго не мог прийти в себя. Его мысли, пришедшие в беспорядок после давешнего насильственного изгнания из сознания брата и от этой волны похоти, которую он сейчас воспринял, путались. Печаль, ярость, вина брата, вина Элизеф, его собственная вина. «Деворшан — это все, что у меня есть, — эта мысль вплеталась во все остальные бесконечной нитью отчаяния. — Так было всегда, но теперь у него есть кто-то другой… Что же я буду делать без него?»
Чуть ли не с рождения близнецы были вынуждены зависеть друг от друга. Д'Арван едва помнил своих родителей — Бавордан и Адрина решили уйти из жизни, когда он был совсем маленьким, и та стремительность, с которой они покинули двух малышей, была совершенно бессмысленной и непростительной в глазах маленьких магов. Волшебный Народ никогда не говорил об этом, но Д'Арван был уверен, что родители не были счастливы вместе, как был уверен и в том, что, по крайней мере, мать не хотела покидать его: у юноши осталось неясное воспоминание о яростной ссоре и залитом слезами лице Адрины. С тех пор он ее никогда не видел. Осиротевших близнецов кое-как воспитали Финбарр, Мериэль и слуги Академии, и совершенно естественно, что без родительской любви братья стали очень близки и в буквальном смысле неразлучны. И вот теперь Элизеф безжалостно разорвала эту связь.
Д'Арван почувствовал брата еще до того, как Деворшан вошел в комнату, — каждый из них всегда знал, когда рядом другой, — и хотя боялся снова увидеть его, все же рад был отвлечься от тяжелых мыслей. Объект его горестных размышлений прокрался в комнату, самодовольно ухмыляясь, весь пропахший вином и резкими духами Элизеф. Он на цыпочках миновал кровать Д'Арвана, не удостоив того ни единым взглядом.
— Можешь не таиться. Я не сплю. — Собственная злость поразила Д'Арвана, но в конце концов возмущение одержало верх. Деворшан даже не старался изобразить раскаяние, и выражение его лица ни на минуту не изменилось. Пожав плечами, он опустился на краешек кровати Д'Арвана — весь открытость и очарование. Его враждебный щит, казалось, исчез без следа.
— У тебя есть повод сердиться на меня, — сказал он. — Слушай, Д'Арван, я жалею о том, что случилось там, на балу. Просто мне хотелось побыть наедине с Элизеф — ты сам поймешь, как это бывает, когда встретишь кого-нибудь. Я не собирался отрезать тебя так внезапно, но есть вещи, которыми нельзя поделиться даже с любимым братом.
Лишь несколько кратких часов назад Д'Арван поверил бы ему. Поверил бы ему и обрадовался, что непонимание наконец объяснено и устранено. Сознание Деворшана снова было открыто, такое близкое и родное. Только… Повинуясь чистому инстинкту, Д'Арван собрал всю горечь и боль, вызванные предательством брата, обратив их в пронзительный луч воли, вонзил его в сознание Деворшана. Тот не успел закрыться — у него не было времени.
— Будь ты проклят! — вскрикнул он, опуская щит, который должен был парировать удар, но было уже поздно. Мысль Д'Арвана уже натолкнулась на темную язву тайн, которую брат так ловко скрывал под своей видимой открытостью.
Словно обжегшись, Д'Арван, дрожа, поспешно убрал луч. Боги, зачем я это сделал? — отчаянно пронеслось у него в голове. — Почему нельзя было оставить его в покое?
Второе предательство причинило ему еще больше боли, чем первое.
— Зачем ты сделал это? — Злобный шепот Деворшана вторил его собственным мыслям. — Я хочу этого — я хочу ее, и ничто — даже ты — не заставит меня отказаться от нее. Но клянусь, брат, я не хотел сделать тебе больно.
Это могло быть и правдой — Деворшан казался таким искренним! — Но Д'Арван уже дважды познал ложь и предательство и не хотел быть преданным в третий раз.
— Оставь меня — просто оставь меня в покое! — Впервые в жизни он закрыл свое сознание перед братом и отвернулся к стене. Слезы застилали ему глаза. Он услышал, как Деворшан лег в постель. Боги, что он наделал! Чтобы отвлечься от гнетущего бремени одиночества, Д'Арван подогревал свою гаснущую решимость обидой на брата и мыслями об Ориэлле и ее предложении. Может быть, она права — ему больше не стоит рассчитывать на брата, и, стало быть, нужно и впрямь познакомиться с новыми людьми. После Солнцеворота он обязательно попросится с ней в гарнизон, а до тех пор будет просто оплакивать свое горе.
Глава 9. СЕРДЦЕ ВОИНА
Спина и плечи Ориэллы отчаянно болели. Меч в усталых руках казался неимоверно тяжелым. Она отступила назад, чтобы выиграть время, и, прищурив глаза, следила за Форралом, пытаясь предугадать его следующий шаг. Он сделал быстрый боковой выпад — низкий, внезапный, который чуть было не сшиб ее с ног. Девушка неловко парировала удар, чувствуя, как мощь столкнувшихся клинков болезненно отдается в руках. Форрал улыбнулся в бороду.
