«Русь» эту попал. Но дальний космос – это не то. Никаких ощущений. Сидишь в металлической коробке, в огромном герметичном ящике. Везде – приборы, все – по показателям. Сто световых туда, двести – сюда. Тоска зеленая…
Ты знаешь, сержант, когда модуль грохнулся и все случилось, я в какой-то момент обрадовался даже – вот где я полетаю-то! Ведь со временем появится же здесь энергия, электромагнитность эта треклятая, все на круги своя придет. Ну, и будет у колонии своя авиация, а потом и орбитальники, внеатмосферники. Тут-то я и пригожусь, тут-то меня никто не сможет отодвинуть. А видишь, как вышло. Веришь, нет, я вот руку готов отдать, чтобы вместо тебя полететь на этом дирижабле. Но об-сто-я-тель-ства, мать их…
– Ты это, лейтенант… – Я сглотнул. Никогда не подозревал я в вечно мрачном Чернышове таких вот эмоций, скрытых глубоко в душе бывшего пилота. – Мы ж не на один раз летим. Вернемся – полетаешь еще. Да и другие аппараты будут. Может, и паровой самолет сделаем или еще что.
– Да ладно, – отмахнулся он, провел ладонью по лицу, словно стирая что-то, и спустя несколько секунд передо мной уже был прежний лейтенант Никита Чернышов, заместитель военного коменданта колонии Земной Федерации на Медее.
1 января 2205 года
С Новым годом!
Праздник прошел на ура. Были и торжественная речь Акки, скрупулезно запротоколированная Борчиком, и большой банкет, на котором вместо шампанского мы пили шипучую сладкую брагу из «черных вишенок», и танцы под разухабистый оркестрик, в основном состоящий из разнообразных труб и рожков; вечером Чжао побаловал малышню роскошным фейерверком.
Сибирячки под недреманным оком Прохора Лапина закончили кроить оболочку дирижабля, Чернышов – возиться с термосферой. Скоро, уже совсем скоро наш «Кондор» поднимется в воздух. Начинаю мандражировать – все же лететь в неизвестность несколько страшновато…
5 января 2205 года
Растянутая на шестах оболочка, с легкой руки Шерхеля прозванная грандбаллоном, похожа на шкуру доисторического чудовища, сказочного дракона. Петр Янович изготовил из сока «синего дерева» некое подобие клея и сейчас с помощью арбайтеров промазывает швы.
Я вместе с Игорем Макаровым и Цендоржем корплю над списком экспедиционного имущества. Поскольку мы жестко ограничены в плане веса, приходится по десять раз все перепроверять и пересчитывать.
Вечером вернулись «железные дровосеки» Лускуса. Отряд не понес потерь от хрустальных червей, но два человека серьезно пострадали в схватке с аллимотом.
– Скопления червей мы обнаружили у реки, которая течет вдоль хребта, окаймляющего равнину с юга, – докладывал на Соколе усталый, но довольный Лускус. – Хребет я назвал Экваториальным – он тянется, как мы поняли, вдоль экватора Медеи и уходит в неизведанные дали на западе. Не удивлюсь, если это окажется сплошное опоясывающее планету кольцо из гор. Впрочем, я отвлекся. Стало быть, черви в ожидании сезона дождей кучкуются в долинах, там, где влажно: на берегах рек, под сенью густых лесов. Они очень вялые, малоподвижные и субтильные какие-то. Дохлые, одним словом. Резать их просто, опасности никакой. Но хочу вам доложить, граждане колонисты, руки бойцов махать устали. Мы на глазок выкосили миллионов пять, а то и шесть этих тварей. Когда уходили, вонь над рекой стояла – хуже, чем на аидских Гнилых болотах.
– Вы истребили всех червей, – уточнил Желтовский, – или для науки что-то осталось?
Лускус рассмеялся, повернул голову, чтобы увидеть Петра Яновича.
– Не волнуйтесь, профессор, там, в отрогах и ущельях, есть еще места, куда не ступала нога человека. Так что как бы через год-другой не пришлось вторую истребительную экспедицию снаряжать. Ну, а пока можно более-менее успокоиться – повторный штурм нам не грозит.
11 января 2205 года
Чжао спорит с Чернышовым и Желтовским по поводу газа-наполнителя для грандбаллона. Водород мы получить не можем, стало быть, придется использовать что-то другое. Остановились на так называемом светильном газе. В старину его получали из каменного угля и действительно использовали для аэростатов. У нас угля нет, но Желтовский сказал, что попробует получить нечто подобное путем сухой перегонки горючих сланцев.
14 января 2205 года
Опыты Желтовского дали неожиданный результат. Сланец, нагретый в герметичном бронзовом шаре, начал испускать аммиак, причем в больших количествах. Поскольку этот газ вдвое легче воздуха, а выбирать нам не приходится, решили остановиться на нем. Но для того, чтобы наполненная аммиаком оболочка дирижабля смогла поднять гондолу с жаровней, тремя пассажирами, достаточным количеством топлива и припасов, размеры грандбаллона нужно увеличить как минимум втрое. Похоже, наш вылет откладывается…
16 января 2205 года
Грандбаллон пришлось делать заново, забив для этого тысячу с лишним прыгунов. Распяленные на колышках шкуры источают жуткий запах; между ними ходят женщины с ведрами, время от времени разбрызгивая воду, иначе шкуры пересохнут.
Желтовский и Шерхель подготовили несколько перегонных шаров. Со стороны, издали, стапель и его окрестности напоминают вполне себе современную, технологически продвинутую планетарную станцию. Ряды желтых шкур походят на элементы солнечных батарей, подмостки и шесты стапеля – на антенны дальней связи, а блистающие золотом шары – на камеры гравитационных накопителей. Не хватает только цилиндрической башни реактора поодаль и стандартных блоков жилых модулей.
В филологии есть такое понятие – омонимы. Это когда слова звучат полностью одинаково, хотя обозначают совершенно не связанные друг с другом вещи. Вот и мы создали тут некий визуальный омоним. Выглядит как планетарная станция, а на деле является площадкой для постройки примитивного летательного средства…
21 января 2205 года
Был на стапеле. Дирижабль начинает походить на воздушное судно. Пухлый грандбаллон (нечто огромное, аморфное, амебообразное), оплетенный сеткой, колышется над открытой гондолой, напоминающей узкую лодку. Жаровня уже установлена, арбайтеры монтируют жаропровод, по которому горячий воздух будет поступать в термосферу.
25 января 2205 года
Мне страшно на это смотреть. Гигантская желто-бурая туша грандбаллона нависает над заводскими цехами. Гондола на фоне этого монстра выглядит крохотной скорлупкой. От раскаленных перегоночных шаров идет нестерпимый жар, клубы дыма пятнают небосвод, пронзительный запах аммиака бьет в нос уже на подходе к стапелю. Думаю, если бы неведомые силы перенесли сюда, к нам, какого- нибудь средневекового жителя Европы, монаха, алхимика или живописца, он решил бы, что попал в преисподнюю.
По шлангам, изготовленным частично из оболочки кабелей посадочного модуля, частично – из кишок прыгунов, аммиак поступает в грандбаллон. Рабочие, стоя на самых верхних мостках, с помощью шестов удерживают шланги, не давая им выпасть из расположенного снизу оболочки и стянутого для верности тросом огромного «соска». Люди меняются каждые двадцать-тридцать минут, и все равно многие не выдерживают и теряют сознание раньше – от жары и запаха аммиака.
К вечеру туго накачанный газом грандбаллон начинает рваться ввысь с такой силой, что лопаются канаты.
– Петр Яныч, глуши свои коптильни! – орет сверху Чернышов. – Хорош!
Эос медленно клонится к горизонту. «Сосок» натуго стягивают с помощью лебедки, обрезанные шланги летят вниз. Они похожи на обезглавленных змей, анаконд или удавов.
У стапеля собирается народ. Никита лезет в гондолу, ему по цепочке передают мешки с балластом. Акка снизу показывает – спускайся. Чернышов отрицательно качает головой и скалит зубы. Я его понимаю. Честь первым подняться в небо Медеи лейтенант Чернышов не уступит никому.
По сигналу Никиты арбайтеры синхронно обрубают канаты, и «Кондор» стремительно взмывает вверх. Толстый страховочный фал, сплетенный из многожильных кабелей, разматывается с такой скоростью, что начинает дымиться барабан лебедки. Дирижабль на глазах уменьшается; лучи Эос освещают его тугие бока,
