прочие оккультные знаки. Впереди стоял невысокий худой мужчина, голый череп которого украшал вытатуированный паук.
– Это заправилы из Пенемюндского лагеря, – пояснил мне Лускус. – Отморозки конченые. Тот, что с пауком на башке, – Йен «Каракурт» Ван-Варенберг.
– Голландец? – спросил я.
– Ублюдок, – ответил Лускус. – Во время войны был заместителем командира корпуса диверсий и террора. Это он придумал гирляндное повешение. Говорят, сам, лично убивал всех пленных женщин- офицеров. Как от пули ушел – не знаю. Скользкий, сука. И опасный…
О Ван-Варенберге я слышал. Вот уж не думал, что такие выродки после победы остаются жить. Видимо, всеобщая военная амнистия, объявленная победителями в порыве гуманизма, творила настоящие чудеса.
– Почему ваши люди не участвуют в разборах завалов и помощи раненым? – спросила вэкаэсница, глядя куда-то в сторону, точно она обращалась не к Варенбергу. Услышав ее голос, я вздрогнул. В голове закружился настоящий хоровод: «Неужели она? Здесь?! Но как, откуда?..»
– А кто интересуется? – холодно полюбопытствовал Каракурт. Он стоял, заложив руки за спину и широко расставив ноги в высоких армейских ботинках.
– Исполняющая обязанности военного коменданта планеты Медея, майор Военно-Космических сил Земли Анна Морозова.
За спиной у Варенберга послышался смех. Он тоже улыбнулся, на короткий миг превратившись в веселого и даже обаятельного человека.
– А не подскажете ли, майор, кто назначил вас на эту должность? Я вижу, что вы связист, ведь так?
Акка – теперь, услышав имя и фамилию, я уже не сомневался в этом и полез вперед, расталкивая внимательно прислушивающихся к разговору заключенных, – ответила коротко:
– Согласно Уставу ВКС в случае особых обстоятельств или аварийной ситуации на борту судна и на любой иной территории командование принимает старший по званию офицер. Я задала вам вопрос о вашем бездействии – потрудитесь дать ответ.
– А не будет никакого ответа, – пожал плечами Варенберг. – Нам обещали, что на Медее мы станем свободными людьми…
Вокруг одобрительно зашумели, но Каракурт поднял руку, и все затихли.
– Вот Медея. Вот мы. Мы – свободны и делаем то, что хотим. Разве не так, майор?
– Нет так. Ситуация вышла из-под контроля, и вы это прекрасно понимаете. На территории объявлено военное положение, а следовательно, действуют законы военного времени. И перестаньте прикидываться, Ван-Варенберг, у меня нет времени на эти игрища.
– Ну так, может быть, поиграем в другие? – изогнув шею, Каракурт скорчил непристойную гримасу, оскалив зубы и высунув извивающийся язык.
Акка отвернулась от него и обвела взглядом желторобников.
– Я обращаюсь ко всем бывшим заключенным: наше положение отчаянное. Волей случая и обстоятельств мы оказались в беде, в западне, и если хотим выжить, должны рассчитывать только на свои силы. Сейчас там, возле модуля, идет борьба за жизни людей, оказавшихся под завалами и заблокированных во внутренних помещениях. Все, кто может помочь, – помогите. Остальным Бог судья, но помните, что каждому воздастся по делам его… И еще: вечером, после захода Эос, жду ваших старших в штабной палатке на берегу реки. Ориентир – красный вымпел. Состоится совещание командования и представителей колонистских общин.
И Акка двинулась дальше, проигнорировав кривляющегося Ван-Варенберга.
– Э-э, дамочка майор! А можно я попозже приду, а? – захихикал он, пытаясь загородить ей дорогу.
– Зачем? – хмыкнула Акка, небрежно отодвинув Каракурта. – От курочки хоть яичко, а от петуха и того нет.
Зэки заржали – Ван-Варенберг и его отморозки еще во время войны открыто придерживались доктрины «женщина – ошибка природы», предпочитая скреплять свое боевое братство не только кровью, а это никогда не пользовалось поддержкой большинства солдат Великой Коалиции.
– Тварь! – заорал Каракурт, скидывая куртку. В руке у него блеснул спринг-найф.
Я оттолкнул стоящего передо мной желторобника и оказался возле Акки. Колено запульсировало болью, ладони сделались влажными.
Ван-Варенберг прыгнул вперед, отводя руку с ножом для удара. Безопасники с железными прутами, все это время стоявшие в отдалении, поспешили на помощь своему командиру, но прежде чем они успели остановить Каракурта, откуда-то сбоку вырос вездесущий Лускус.
Он ловко вывернул спринг-найф из пальцев Каракурта, что-то тихо сказал ему и втолкнул в гущу сгрудившихся зэков. Спрятав нож, мой негаданый приятель шутливо поклонился застывшей Акке и закричал, обращаясь к желторобникам:
– Братва! Дела и впрямь херовые. Выжили мы чудом, а могли б подохнуть в этой консервной банке. Но там остались наши братки, те, кому не повезло. Оглянитесь вокруг – все видят своих корешей? Где они? Так что кончай базар. Да и Сыч утром сказал – если попросят, надо помочь…
Если на протяжении короткой речи Лускуса зэки угрюмо молчали, то последняя фраза произвела на них магическое действие – народ зашевелился и начал расходиться. Со всех сторон слышалось:
– Ну, раз Сыч… Надо помочь, надо!
Лускус тем временем еще раз поклонился Акке:
– Домина Анна, не волнуйтесь. Все будет тип-топ.
И растворился в толпе.
Я стоял, смотрел на Акку и даже, кажется, улыбался. Она, бледная, с плотно сжатыми губами, тоже смотрела на меня.
– Здравствуй, Аня. Ты – тут?
– Здравствуй, Клим. Как видишь. Что с ногой?
Я скривился:
– Ерунда. Ушиб и царапина. Как ты? И все же – почему здесь?
– Потом, Клим, все потом. Если в состоянии, приходи в штабную палатку, у нас каждый человек на счету. Все, до встречи.
И она ушла, сопровождаемая своими безопасниками. Я смотрел ей вслед, а в голове раскручивалась лента воспоминаний…
Акка. Аня Морозова. Мы не виделись десять, нет, одиннадцать лет. Она почти не изменилась, только отпустила волосы, да возле серых глаз залегли едва заметные морщинки.
Высокая, худая, Акка имела, как говорили в Великом веке, «фигуру манекенщицы». Но при взгляде на нее мне почему-то всегда думалось другое. На ум приходили былинный Север, «Калевала», саги Снорри Стурлусона, все эти «Пророчества Вёльвы» и «Песни Высокого».
Впрочем, свое чудное прозвище она заслужила не за внешность, а за характер. Аккой ее прозвал на третьем курсе известный институтский острослов Борька Коровкин. Мы тогда всей группой отправились в поход по Полярному Уралу и попали под снеговой заряд. Холод, метель, сугробы по пояс. Если бы не Аня, многие из нас так и остались бы там, на склоне мрачной горы Пай-Яр. Но она, точно в нее вселился какой-то бешеный ненецкий демон, буквально на себе вытащила группу, подгоняя отстающих, помогая ослабевшим, подбадривая отчаявшихся.
«Кто не может летать, как мы, пусть сидит дома!» – говорила Аня, и здоровые парни, задушено хрипевшие: «Все, не могу больше», распрямляли спины, забирали у девчонок рюкзаки и шли за ней напролом. Вот тогда Борька и вспомнил Акку Кнебекайзе, вожака гусиной стаи из «Путешествия Нильса». Кстати, «акка» с карельского переводится как «госпожа», и тут дошлый Коровкин угадал на все сто.
Наш с Аней роман начался случайно. Она всегда нравилась мне, но ледяное спокойствие и уверенность, исходившие от нее, создавали между нами незримый барьер, а отчасти и пугали – ну не может женщина быть такой… сильной.
Акка напоминала богиню, случайно оказавшуюся среди людей. Богиню не в смысле красоты, а потому что ее логика, ее поведение, ее эмоции были непохожи на обычные, женские.
