таки вторые, первые были связаны с приездом Николеньки…
Николенькины «полпинты шнапсу» мы все же уговорили вечерком, после того, как мой одноклассник закончил свои «д-дела», съездил на вокзал и привез из камеры хранения свои вещи – латаный грязный рюкзак гигантских размеров и какие-то лыжи, плотно закутанные в кусок брезента.
Сперва, выпив по первой, мы понесли обычную мужскую застольную околесицу, я похвастался сегодняшней победой над качком, на что Николенька брякнул:
– Б-большие ш-шкафы ш-шумнее п-падают! Н-надо т-только ум-меть их-х р-ронять!
Но постепенно мы перешли от юмора к жизни, и веселье куда-то улетучилось.
За рюмочкой, размякнув душой, я подробно рассказал Николеньке о своих невеселых делах-проблемах, и он вполне серьезно сказал:
– С-старик! Т-тебе крупно п-повезло! С-считай, ты з-заново родился! Д-детей н-нет, с-страдать особо н-некому… Т-твоя жизнь с-снова – ч-чистый лист. Р-рисуй на нем в-все, ч-что х-хочешь! И имей в в-виду – иметь к-квартиру в М-москве в н-наше время – все р-равно ч-что раньше в-выиграть в «Спорт-лото» д- десять т-тысяч!
Слова Николеньки грели меня лучше водки – впав в депрессию, я давно не общался ни с кем, кроме Витьки, соседа-люмпена с алкашеским уклоном, а жизнь свою считал пропащей и конченной.
Тут надо еще сказать вот о чем: в школе, особенно в младших классах, я ненавидел Николеньку всей душой – за его острый язычок и нахальную смелость. Мы часто дрались, причем я был физически сильнее, но морально Николенька побеждал меня даже с разбитым носом. Потом все изменилось – я из вполне одаренного и развитого приготовишки превратился в закомплексованного угрюмого прыщавого подростка, ожидающего подвоха от всех и каждого, а Николенька… Он остался самим собой. Уверенный, ироничный, остроумный, всем своим многочисленным «Любовям» он неизменно дарил серебряные монетки прошедших веков на веревочках – Николенька каждое лето пропадал где-то на просторах Великорусской равнины с ватагой таких же, как он, «диких» археологов.
К окончанию десятого класса я забросил спорт, он – археологический кружок, и случай свел нас на полуподпольном концерте самодеятельных рокеров в одном из окрестных подвалов. Помню, Николенька тогда подошел ко мне, выпившему и злому, пожал руку и сказал: «М-молодец! А я д-думал, т-ты вообще – п-пенек! Ан-ндеграунд – это с-сила, с-согласись!».
Тогда все увлекались андеграундом, неформалами, всякими роками, панками и прочими проявлениями молодежного духа свободы, который впоследствии оказался и на фиг никому не нужен. Так или иначе, но мы сблизились с Николенькой, даже работали на одном заводе, коротая время до армии. Мы оба завалили вступительные экзамены, я – по глупости, а Николенька, по-моему, – специально, чтобы мать отстала. Она видела своего младшенького великим экономистом, на худой конец, бухгалтером, чему Николенька не радовался – бумажную возню и цифирь он ненавидел всей душой.
На заводе, оборонном предприятии с семизначным номером, мы проработали полтора года. Николенька пошел учеником термиста, а я – фрезеровщиком. Там моего друга и прозвали Николенькой за ангелоподобную внешность. Кстати, Степанычем меня впервые назвали тогда же, а вообще-то я Сергей Воронцов. Прозвища подарила нам остроязыкая нормировщица, кажется, Света, объект ухаживаний всего цеха. По-моему, у Николеньки был с ней роман…
Мой друг уходил в армию раньше меня на две недели, утром у военкомата мы обнялись, и он сказал: «П-писать не б-буду, не л-люблю. Т-ты тоже не п-пиши. Ав-вось с-свидимся! П-пока».
Авось растянулось на несколько лет…
В следующий раз мы с Николенькой встретились через год после обоюдной демобилизации, чисто случайно, на Казанском вокзале. Вообще, история совершенно анекдотическая, как в кино, из ряда вон – столкнулись мы, что называется, «средь шумного бала, случайно». Я ехал домой на каникулы, успешно закончив первый курс, а Николенька, наоборот, приехал из дома в Москву, где ему неделю предстояло ждать каких-то археологов из Риги, чтобы потом отправиться вместе с ними в Среднюю Азию. Я с баулами и авоськами пробирался к перрону, а Николенька с рюкзаком и палаткой двигался мне навстречу, и где-то в людском водовороте мы столкнулись – здрассте!
Само собой, мой отъезд был отложен на несколько дней, и мы устроили жуткий загул, посетив все злачные места столицы, а в ресторане «Прага» я даже разбил графином с водкой оконное стекло. Как мы оттуда бежали!..
Пока я учился и жил в общаге, Николенька бывал у меня несколько раз, потом пропал, и последний раз мы виделись летом девяносто пятого, уже в этой квартире – Николенька примчался с вокзала, погостил пару часов, и отправился на такси в Домодедово – он улетал в Забайкалье…
Этот субботний вечер запомнился не только моей какой-то просветленностью, но и состоянием Николеньки. Выпив, мой друг стал мрачен, против обыкновения, молчалив, а в глазах его заплескалось что- то нехорошее – горькое, злое, страшное, о чем вспоминать не просто неприятно, но и ужасно…
Тускло допив водку, мы легли довольно рано, и во сне мне все виделось страшное – словно я маленький и плыву с родителями на лодке по морю. Кругом стоит густой туман, и там, в тумане, что-то есть, что-то очень большое, просто огромное. И вот плывем мы, плывем – и вдруг прямо перед нами вырастает серый борт гигантского судна, нависающий над нашей лодочкой десятками метров стали…
Но потом наступило воскресное утро, которое развеяло хмель, а с ним – мои бредовые сны и дурные мысли моего друга.
– Г-гуляем, С-степаныч! – радостно объявил Николенька, и мы отправились «г-гулять».
Совершив традиционный вояж по всяким арбатам, красным площадям и горьким паркам, попив пивка, поболтав с молоденькими шлюхами на Тверской – денег оплатить их услуги у нас все равно не было, словом, вкусив все прелести столицы, в понедельник мы с Николенькой оказались без «т-тыщенции руб-блей в к- кармане», по выражению моего друга. Правда, он пообещал, что к вечеру деньги будут: «М-мне к-кое-что причитается!»
После скудного завтрака Николенька уехал, захватив с собой какие-то свертки из рюкзака, а я засел звонить друзьям-знакомым, твердо вознамерившись устроиться-таки на работу. Куда-нибудь, хоть в сетевые маркетинг-мены, хоть в кочегары, лишь бы не сидеть дома, в четырех обшарпанных стенах. Да и эти самые «тыщенции рублей» лишними не будут.
Николенька обещал вернуться к шести. Я к тому времени обзвонил всех, имеющих телефоны, с кем я был хотя бы мало-мальски знаком, но процесс, как говорится, не шел…
