дверной проем, да и самой Виоре достаточно было сейчас своей беды, чтобы тратить время на сочувствие соседям.
— Что с вами станется — это уж ваша забота, — проворчал громила с дубинкой. — А у нас пока одна забота — ты, да только это ненадолго!
Он шагнул к Виоре, угрожающе замахнувшись дубинкой, и женщина с испуганным криком отшатнулась. И ударилась локтем о стену — да так сильно, что из глаз брызнули слезы. К ее изумлению, второй
— Не нужно этого, Гуртус. Она и так не причинит нам хлопот. — Он ободряюще кивнул Виоре. — Вот что, хозяюшка, если ты и твое семейство уберетесь отсюда подобру-поздорову, я уж позабочусь, чтобы вам не сделали худа. Будешь умницей, так я дам вам время собрать вещички — сколько сможете на себе унести.
Спорить и сопротивляться толку не было. По крайней мере этот человек старался обойтись с ними по- доброму — насколько мог, конечно. Виора понимала, что большего участия от него не дождешься — да и на том спасибо.
— Что вам тут нужно? Проклятье, а ну-ка пропустите меня! Из соседнего дома появилась Фелисса, дочь Виоры, — она помогала соседям ухаживать за больным ребенком. Громилы посторонились, пропустив ее, но Виора на миг содрогнулась от страха, увидев, как жадно их взгляды обшарили ладную фигуру молодой женщины. Она поспешно втащила Фелиссу в тесную кухоньку. Объяснять, что происходит, было незачем — Фелисса наверняка уже видела, что творится в Козьем Подворье.
— Где Ивар и твой отец? — резко спросила Виора. — Поторапливайся, времени у нас мало. — Говоря это, она уже шарила в кухонных шкафчиках, выставляя на стол самую необходимую утварь.
Фелисса ошеломленно смотрела, как ее мать лихорадочно мечется по кухне.
— Они пошли в Верхний Город, порыться на помойках у богатых домов. Скоро должны вернуться.
И как обычно, с пустыми руками, горько подумала Виора. В эти трудные времена даже богачи не могли себе позволить выбрасывать что-то на помойку.
— Да не стой ты разиня рот! Помоги мне!
Она сунула дочери старый мешок из-под муки. Фелисса наконец-то пришла в себя и принялась проворно сгребать в мешок все, что было расставлено на столе: миски, ложки, ножи, две кастрюли, вставленные одна в другую, несколько луковиц, сморщенные картофелины и остатки залежалого бекона. Виора вручила дочери мешочек с мукой и кусок жира, тщательно завернутый в промасленную бумагу. Полупустой жбан с медом, мешочек с чаем и драгоценная шкатулка с целебными травами, которыми пользовалась Виора для лечения домашних, тоже отправились в мешок Фелиссы вместе со связкой свечей. Подумав, Виора сунула туда же длинный и острый нож для мяса — в случае нужды он мог пригодиться и как оружие.
В кисет у пояса она сунула огниво и трут, и дочь последовала ее примеру. Затем женщины взбежали вверх по скрипучей лестнице. Сердце Виоры колотилось так, что казалось, вот-вот разорвется. По пути они миновали громилу со шрамами — тот по-прежнему стоял на страже у входной двери.
— Пошевеливайтесь! — крикнул он им вслед. — Я вас долго ждать не намерен!
Наверху, где располагались две изрядно захламленные спальни, женщины принялись лихорадочно увязывать в громоздкие тюки одеяла и теплую одежду. И все это время Виору не покидало чувство, что она видит ужасный сон. Как могло такое случиться? Как могла ее семья оказаться в один миг на краю пропасти? Они всегда жили честно, трудились не покладая рук, соседи и знакомые их уважали. Что же пошло наперекосяк, если их вышвыривают из дому, точно ветхое, ненужное тряпье? Хорошо хоть Сколль в безопасности, мельком подумала Виора. Единственное утешение. Сын Виоры вот уже полгода как был определен в ученики к ее сестре Агелле, которая была кузнецом в Священных Пределах.
Из своей спальни неверным шагом вышла Фелисса, с трудом волоча увесистую звякающую суму, где хранились инструменты ее мужа — длинные ножи для разделки туш, мясницкий молот, которым забивали скот либо кололи кости, чтобы добыть из них мозг. У Фелиссы не хватало сил, чтобы хоть на минутку приподнять тяжелую суму, но Виора не сказала ей ни слова упрека — она хорошо понимала дочь. Инструменты были для мужчин символом их ремесла и источником самоуважения — даже в те времена, когда для них не было работы. По той же причине сама Виора уложила кожаный чемоданчик, принадлежавший ее мужу Улиасу. В чемоданчике, как и прежде, лежали его бесценные иглы, наперстки, нитки и ножницы — хотя умелые руки старого портного вот уже несколько лет немилосердно терзал артрит, превратив их в распухшие уродливые клешни, а портняжная лавка, столько лет приносившая немалый доход, давно закрылась, оставив Улиаса и Виору на содержание Фелиссы и ее мужа. А теперь и
Она едва начала спускаться по лестнице, когда снаружи послышался шум. Фелисса судорожно стиснула руку матери, карие глаза ее округлились от испуга.
— Мама! Это… это отец и Ивар!
Виора мысленно взмолилась — без особой, впрочем, уверенности, — чтобы у мужчин хватило ума не ввязаться в драку с громилами. Только вряд ли Ивар захочет смириться с тем, что у него отнимают дом… Виора поспешно, пинком столкнула вниз по лестнице тюки и с силой, которой сама за собой не подозревала, швырнула следом увесистую суму с мясницким инструментом Ивара. Затем обе женщины опрометью сбежали вниз.
Громилы уже не маячили у входной двери — для них нашлось другое занятие. Выбежав во двор, Виора и Фелисса увидели, что Ивар, скорчившись от боли, валяется на земле, а наемники Серимы по очереди пинают его коваными сапогами. Как видно, он совершил промашку, попытавшись возражать против выселения. Улиас, упав на колени, привалился плечом к стене и безуспешно пытался вытереть кровь из глубокой раны на голове. Одежда его была в пыли, несчастные, скрюченные артритом руки исцарапаны до крови. Виора ясно представляла себе, что случилось: Улиас бросился на помощь молодому зятю, и его без малейших усилий отшвырнули прочь, словно трехлетнее дитя. Быть может, плоть Улиаса и не слишком от этого пострадала, но его гордость была уязвлена безмерно. Виора бросилась было к мужу — но застыла, услышав страшный, дикий крик. Это Фелисса мчалась к обидчикам мужа, размахивая длинным и блестящим мясницким ножом.
— Фелисса, не надо! — пронзительно вскрикнула Виора. Услышав ее слова, громилы обернулись и увидели молодую женщину, которая бежала к ним, сжимая в неопытной руке длинный нож. Тот из наемников, что был выше ростом — сущий великан, — громко расхохотался. Оставив своего напарника измываться над Иваром, он так стремительно метнулся к Фелиссе, что Виора успела разглядеть лишь смутный промельк… а громила между тем уже стиснул мясистыми пальцами запястье Фелиссы и с силой вывернул ей руку.
Фелисса закричала от боли, и нож со звоном упал наземь. По-прежнему крепко сжав ее запястье, громила свободной рукой принялся размеренно бить молодую женщину по лицу, да так, что голова ее от увесистых пощечин моталась то вправо, то влево. Внезапно он разжал пальцы и сильно толкнул Фелиссу в грудь. Женщина упала, но не успела удариться о землю, как наемник уже навалился на нее. Фелисса всем телом извивалась под его тяжестью, но вдруг замерла: наемник подобрал с земли нож Ивара и поднес блестящее острое лезвие к ее лицу. Угроза была ясной и без слов. Ивар, который под градом ударов своего мучителя отчаянно пытался встать на колени, застыл, словно в один миг превратился в камень.
Фелисса тоненько всхлипнула, когда громила разрезал ножом ее платье сверху донизу. Его напарник, тот, кого Виора чуть было не сочла приличным человеком, жадно следил за этой сценой и, облизывая губы, ждал своей очереди.
— Не мешкай, Гуртус, — хихикая, посоветовал он. — И смотри не умори ее прежде, чем настанет мой черед.
Лишившись одежды, Фелисса задрожала всем телом, но ее окровавленное, избитое лицо словно окаменело. Сердце Виоры сжалось от боли, когда она увидела, как ее дочь закрыла глаза, чтобы не видеть неминуемого ужаса и позора. Не в силах сдержать себя, Виора хотела броситься на колени, просить, умолять, хоть
