«чекисту» на пути.
Дальше – больше. Летом 2003-го прямо в подъезде собственного дома застрелен депутат Государственной думы Липатский. Как политик он был малоизвестен, зато в определенных кругах его хорошо знали как Липу, главу могущественного клана «арендодателей» (именно так теперь именовались те, кого журналисты в начале 90-х называли «рэкетирами»). Вместе с Липой погиб консьерж, и вновь оперативники получили в свое распоряжение запись убийства. Все в точности повторяло пленку из банка – черная фигура, маска, два «люгера». Министр скрипел зубами, Прокуратура топала ногами, в УВД Москвы стучали кулаками по столам. Опера пахали, как Микулы Селяниновичи, но никаких следов, которые могли бы вывести хотя бы на наводчиков, не говоря уже об исполнителе или заказчике, не было.
В январе 2004-го Черный киллер совершил свое самое громкое убийство – ликвидировал главу холдинга «Алатырь» Михаила Ивановича Боборыкина. Вместе с известным предпринимателем, входившим в сотню богатейших людей России, погибло семь человек, и в их числе – трое вооруженных охранников, причем они успели открыть ответный огонь, однако не сумели помешать «чекисту» положить всех точными выстрелами в голову и спокойно уйти.
Наконец, последним в страшном списке Черного киллера значился Петр Павлович Ипатьев, застреленный в номере гостиницы «Вологда». Что удивительно – никто из персонала или постояльцев гостиницы не помнил человека в черном костюме и маске, входящего в здание. Громыко склонялся к мысли, что киллер не только покинул номер Ипатьева через окно, но проник тем же путем, хотя, как и во всех прочих случаях, ни улик, ни свидетелей, за исключением руф-бордеров, не было…
Оперативники сидели в номере Жукова уже второй час. Громыко, приехав позже основной группы, быстро перераспределил людей, выставил наблюдательный пост в фойе гостиницы, оставил у перепуганного профессора бодигардами Доронина и Кузина, отправил Степаняна на пожарную лестницу, а сам с Горбатко и Максимовым засел в номере напротив.
Группа Звягина рассредоточилась вокруг гостиницы, два автобуса с омоновцами укрылись в соседних дворах. Яне Коваленковой майор отвел роль джокера в рукаве, для чего определил ее в чуланчик с уборщицкими ведрами и швабрами, расположенный через три двери от номера Жукова, и строго-настрого велел сидеть тише мыши.
Началось то, что сами оперативники называли жвачкой – томительное ожидание. Ловушка была расставлена по всем правилам, и теперь Громыко больше всего волновало – придет Черный киллер за жизнью профессора Жукова или не придет…
В 16 часов 27 минут рация в нагрудном кармане майора пискнула. Опера, вроде бы расслабленно дремавшие на стульях, мгновенно вскочили, доставая оружие. Громыко нажал кнопку, отрывисто бросил:
– Гром на связи.
– Гром, я – Налим, видел какое-то движение на крыше, – прошуршала рация голосом Звягина.
– Налим, понял тебя! – сквозь зубы прошипел майор, отключился и оглядел оперов. – Бляха, как он на крышу-то мог попасть? Сеня, дуй туда, но осторожно, без самодеятельности, только наблюдай. Связь каждые тридцать секунд!
Максимов кивнул, сунул пистолет под мышку и, напустив на себя равнодушный вид утомленного долгой командировкой постояльца, вышел в гостиничный коридор.
«Контрольки» от Максимова Громыко получил всего три. Затем Арсений замолчал и больше на связь не выходил.
– Всем – он здесь, – буркнул побледневший майор в рацию и тут же вызвал Степаняна: – Сережа, как у тебя?
Степанян тоже молчал. Выждав почти минуту, Громыко отключился и шепотом спросил у припавшего к дверному глазку двухметрового Горбатко:
– Что там? Тихо?
– Ага… – одними губами ответил тот, и в ту же секунду они услышали негромкий хлопок, словно бы кто- то с силой захлопнул раскрытую посредине пухлую книгу.
– Леня! Леня, что у вас? – тут же вызвал Громыко Доронина. В ответ раздалось еще несколько хлопков и вдруг прозвучавший пушечным выстрелом грохот «макарова».
– Вперед! – выхватывая пистолет, Громыко бросился к двери. Хлопнуло еще раз, из коридора раздались звуки какой-то возни, топот. Майор тронул Горбатко за плечо, но тот неожиданно начал заваливаться на него. Стукнул о половик выпавший из руки оперативника «макаров», запрокинулось широкое безусое лицо…
Пуля, пробив глазок, вошла Горбатко точно между бровей, разворотив переносицу.
Ба-нц! В голове у Громыко неожиданно как будто лопнула какая-то струна, и мир вокруг потек, исчезая, расплываясь…
Майор увидел перед собой бескрайнюю заснеженную равнину, поросшую заиндевелыми деревьями. Вдалеке, у тающего в морозной дымке горизонта, угадывалась деревенька. Под бешеным зимним солнцем золотом сиял куполок невеликой церквушки.
Все краски, все цвета были пронзительно-яркими, свежими, от чистого холодного воздуха кружилась голова, а нетронутые снега слепили глаза, поэтому Громыко не сразу заметил небольшое сельское кладбище, спрятавшееся в березовой роще.
Белые стволы берез, белые узорчатые кружева на ветвях – от всего этого веяло такой чистотой, такой неземной непорочностью, что куча коричневой глины возле свежеотрытой могилы на краю кладбища показалась Громыко кощунством, осквернением всего самого святого, что есть на свете.
Исподволь, откуда-то издалека до слуха майора донесся звонкий девичий голосок, высоко-высоко выводящий слова старинного романса:
– В лунном сиянии…
«В лунном сиянии», – прошептали сухие, запекшиеся губы. Громыко вздрогнул – он вдруг понял, ЧЬИ это губы. Черный киллер бесшумно шел по коридору, мимо него проплывали двери гостиничных номеров, впереди маячило окно.
