Шык, судя по всему, вообще не замечал ничего вокруг. Кровопотеря, возраст, и то, что все силы свои волхв отдал чародейству, сперва в битве, а потом – взывая к покровителю своему Влесу, совсем доканали Шыка. Кроме того, волхв жестоко страдал от холода, и ни теплый лисий мех, ни шерстяное покрывало, ни медвежья косматая шапка не помогали ему.
Еле-еле превалив через скалистую гряду, род и вагас выбрались на пологий горный склон, покрытый крупными и мелкими камнями. Последняя из видимых еще Влесовых стрел смутно дотлевала на ближней черной каменной глыбе, все так же указуя на восход. Солнце всходило над миром, уже заблистала голубоватым огнем вершина Мурашника, и след Луни терялся, терялся навсегда. Вот бледно-розовые искры в последний раз пробежали по шершавому камню, вспыхнула, словно прощаясь, указующая стрелка, и исчезла, оставив двоих следопытов в неведении – куда дальше?
Зугур помог волхву усесться на камень, взвалил секиру на плечо и пошел оглядеть окрестности – мало ли, а вдруг Луня лежит за соседним валуном, и надо только обойти его, чтобы найти побратима!
Но такое везение бывает только в сказках. Никто не лежал за черными камнями, никто не прятался в темных, сумрачных расщелинах, ничьи следы не попятнали снежную целину на ровных участках горного склона. Все зря, все зря…
Зугур вернулся к отрешенно сидевшему, скрючевшемуся Шыку, швырнул зазвеневшую секиру на камни, сел рядом:
– Все, волхв! Потеряли мы Луньку!
И замолчал, уронив голову на грудь, лишь кулаки сжимались в бессильной злобе. И тут вдруг над залитым первыми лучами солнца плоскогорьем далеко разнесся окрест боевой клич гремов, грозный и протяжный. Походники вскочили, Зугур метнулся к секире, Шык, раздувая ноздри, вертел головой, высматривая кричавших, и его борода развевалась на холодном утреннем ветерке, словно бунчук.
– Вразуми меня Влес, откуда ж тут гремы? – пробормотал волхв: – Их селения в луне пути на восход лежат. Чего им тут делать?
– А может они отбили Луньку у тварей-то мохнатых, а, Шык? – Зугур с надеждой поглядел на волхва: – Может, битва там идет с влотами погаными, иначе чего орать-то так?
Шык хотел было что-то ответить, но вдруг заметил на черном склоне движущиеся фигурки влотов- нелюдей, присел, и зашипел на вагаса:
– Никшни! Падай и ползи сюда!
Зугур ящеркой скользнул меж камней, обжигая голые руки о студеные бока черных глыб, высунул голову и увидел – по равнине мчались влоты, а за ними, подчти нагоняя великанов, неслась многочисленная гремская облава, вопящая и улюлюкающая.
– Изводят погань мохнатую! – стискивая секиру, прошептал Зугур, повернулся к Шыку: – Слышь, волхв, айда поможем гремам! И за Луньку отмстим тварям нелюдским, и гремам… ну, глянемся, что ли. Все одно нам с ними дело иметь придется! Давай, волхв!
Шык чуть прикрыл глаза, замер, прислушиваясь к самому себе, прошептал:
– Ох, и устал я, Зугурушка! Прямо вся душенька из меня вон. Ладно, за Луньку отмстим поганым… Гляди в оба, и как я чары набрасывать закончу, не мешкай, не оплошай – лети вперед, как птица, и раззуди свою секиру, чтоб ни один мохнопузый не ушел!
Шык вскочил, вскинув руки, протяжно завыл, замычал неведомые никому из людских народов слова, тряхнул руками, раз, другой, третий, и изумленный Зугур увидел, как с пальцев волхва потекли вдруг желтовато-сизые нити то ли дыма чародейного, то ли тумана колдовского…
Луня, как не мучала его боль от ран, все ж заметил, что гремы гонят влотов не прямо на него, а чуть в сторонку, к темнеющим в трех сотнях шагов на закат скалам. «Видать, засада там у них, или просто гремы гонят великанов в ту сторону, на камни?», – через силу подумал Луня, пошатнулся и неловко присел на покрытый лишайниками валун.
Приближавшиеся гремы оглушительно вопили что-то на своем языке, и хотя Луня не понимал ни слова, временами ему казалось, что он улавливает что-то знакомое в тарабарщине чужого языка.
«Гремы, ары и роды – суть одного корня!», – вспомнил Луня слова Великого Веда. И вдруг ухо ученика волхва услышало то, чего он, Луня, ожидал услышать здесь меньше всего – чародейские запевы кик из родских лесов, запевы, лишающие все живое движения. Луня, превозмогая боль, вскочил, огляделся – и открыл рот от изумления!
На тех самых черных скалах, к которым гнали гремы влотову орду, возвышалась странно знакомая фигура старца в лисьей шубе, с развевающейся по ветру седой бородой. Подняв руки, волхв Шык насылал на влотов кикины чары недвижимости, и вот уже первые из мохнатых людоедов начали останавливаться, спотыкаться, застывать на месте.
– Бе-е-ей!!! – загрохотал над скалами голос Зугура, и сам вагас, размахивая сверкающей двулезвиенной секирой, выметнулся из-за большого камня и огромными прыжками бросился к застывшим влотам. Замах, свист, мельк начищенной бронзы – и мерзкий хряск разрубаемых костей и плоти. Зугур – вой, и вой зело умелый. Хотя кикины чары и могли удержать влотов в недвижьи чуть только, но вагас успел свершить кровавую жатву. Ни один из великанов не ушел…
Даже гремы остановились, пораженные, и с изумлением наблюдали за этой диковенной битвой. Сверкающая секира металась меж застывших косматых тел, словно птаха в силке, но каждый взмах ее ронял одного из нелюдей, и вот еще миг назад стояли они все, а теперь не стоит не один, и лишь Зугур, утвердив окровавленное оружие меж широко расставленных ног, с полуулыбкой-полуоскалом глядит на гремов, и в позе его все – и торжество победителя, и знак того, что дальше биться он не собирается (пока!), и угроза, не без того, мол, кто тут еще на меня?!
Луня хотел крикнуть побратиму, что он тут, но из изломанного влотовыми лапами горла вышел только сип да хрип, и Зугур не заметил Луню, зато заметили гремы, и несколько рыжекосых воев, закинув на плечи свои каменные секиры, рысцой пустились к ученику волхва. «И чего делать теперь?», – с тоской подумал Луня: «А Шыка-то и не видать вовсе! Он-то мог бы прикрыть меня, чарами гремов остановить. Они, конечно, вряд ли убивать меня будут, но кто их, злодеев, знает?».
Шык же в тот миг лежал за черным камнем без сил, и напрасно Зугур так был уверен, что случись чего – и волхв поможет ему. Чародейства последней ночи выпили всю мощь из и без того не молодого тела волхва. Теперь ему нужен был отдых, сон, и добрая еда…
Глава четвертая
Черные воды Ортайга
Обошлось. Когда долго все плохо, потом обязательно наступает краткий миг, когда все становится хорошо.
Так и случилось на этот раз. То ли гремы, пораженные тем, как Зугур с Шыком расправились с влотской ордой, побоялись тронуть путников, то ли и их племени был не чужд уважаемый даже самыми злодейскими народами уклад гостеприимства, то ли еще что, но только привечали они двух родов и вагаса, словно самых дорогих гостей.
Для раненого и потерявшего сознание Луни и обессиленного Шыка быстренько соорудили носилки, Зугура почтительно взяли под руки два гремских старца с седыми косами, завязанными в узлы на затылках, и вся процессия двинулась с каменистого плоскогорья вниз, в гремское селение.
Луня очнулся в гремской гостевой горнице. Боль, так жестоко мучавшая юного рода, отступила – умелые знахарки наложили на раны целебные мази, туго перевязали сломанные ребра, заботливо укрыли Луню теплым одеялом из олених шкур.
Шык оправился гораздо быстрее, и теперь сидел вместе с Зугуром и гремскими старейшинами за большим столом, что возвышался в центре длинной и низкой горницы. Горели огни в четырех очагах, суетились хозяйственные гремки, готовясь к предстоящему пиршеству. На полу лежали большие рыжие собаки, ползали улыбчивые ребятишки, все как один, белоголовые и синеглазые.
Луня, чуть скосив глаза, увидел возле себя на стене висевшие в ряд каменные секиры, костяные ножи, зверовые копья, короткие весла с покрытыми резьбой черенками. Почти как дома, почти как в войской горнице у вожа. В бывшей войской горнице – ныне от нее остался лишь пепел да головешки…
В гремском доме не было окон, а дым от очагов и черный чад от светилен на столе уползал в прорубленное над дверью отверстие. Не очень удобно – добрая половина влас Знича оставалась в доме, мешая дышать и видеть, зато очень тепло, а по здешним морозным зимам это важнее.
