напугана или, что тоже весьма вероятно, Берн сам старается, чтобы она меньше попадалась на глаза гостье.
Когда он поставил перед ней поднос, Элизеф жестом попросила его присесть.
— Составь-ка мне компанию, Берн, — сказала она. — Я хочу знать, что здесь происходило в мое отсутствие.
Мало-помалу картина для Элизеф начала проясняться. Оказалось, что она пропадала семь лет — ясно, что этого времени было достаточно, чтобы глупые простодушные смертные возомнили, будто Волшебный Народ исчез навсегда, и только страх перед Нихилим, вызванными Миафаном, спас Академию от разграбления. Это сообщение Элизеф выслушала с интересом, но с трудом удержала себя в руках, узнав, что Совет Трех упразднен и выскочка Ваннор теперь управляет городом. С той самой ночи, когда она пыталась увеличить свою магическую силу за счет его искалеченной руки, а он не поддался ей и — более того! — сумел бежать, Элизеф испытывала к купцу нестерпимую ненависть. Элизеф не могла допустить, чтобы простой смертный так ее надул и при этом остался бы безнаказанным.
То же самое относилось и к дочери Ваннора. У волшебницы мигом пропал аппетит, стоило ей вспомнить, как эта мерзавка под видом служанки проникла в Академию и даже стала личной субреткой Элизеф. До сих пор оставалось неясным, как ей удалось вывести отца из Академии, но, поскольку Занна прислуживала Элизеф, Миафан все время обвинял ее, совершенно упуская из виду, что сам же и доверил девчонке носить еду пленнику.
Элизеф в ярости оттолкнула тарелку с жареным цыпленком.
— Что известно о дочери Ваннора? — спросила она, стараясь по возможности смягчить свой голос. Берн пожал плечами:
— Она вышла замуж, госпожа, но в Нексисе ее нет. Я думаю, она уехала от греха подальше, когда начались набеги фаэри. Хотя время от времени она приезжает с детьми навестить отца.
Элизеф вздохнула. Ладно, рано или поздно выяснится, где поселилась эта девчонка. А пока надо сосредоточиться на ее папаше, самозваном правителе Нексиса. Внезапно Элизеф насторожилась:
— Что это ты там говорил про фаэри?
Берн начал рассказывать, и с каждым словом тревога ее росла, В сумятице последних событий она напрочь забыла о Повелителе фаэри и его присных. А они, судя но всему, в отсутствие чародеев совершенно отбились от рук. Ваннор управлял Нексисом уже четыре года, и все четыре года ему приходилось сражаться с небесными наездниками. В лунные ночи, когда ветер начинал дуть с севера, горожане запирали двери на все замки, цепочки и засовы, потому что с небес на своих летучих скакунах на город обрушивались фаэри. Поначалу они забирали самых сильных и крепких мужчин; потом стали исчезать ремесленники: каменщики, кровельщики, кузнецы и плотники. Их увозили куда-то на север, и никто еще не возвращался оттуда.
Позже та же участь постигла земледельцев и пастухов; причем фаэри угоняли самых лучших, тех, у которых были наиболее богатые хозяйства. Земледельцев забирали вместе с семьями, а их амбары вычищали до последнего зернышка. Элизеф со злорадством слушала, как Ваннор едва не свихнулся, пытаясь понять причины этих таинственных похищений, но это ему не удалось, как не удалось и положить конец бесчинствам фаэри. Те земледельцы, которых еще не тронули, торопливо снимались с насиженных мест, бросали фермы и искали пристанища у своих родственников в городе.
Впрочем, и в Нексисе не было безопаснее. Фаэри налетали, когда хотели, и хватали любого, кто подвернется под руку. Стали пропадать юные девушки и даже дети. Начали исчезать пряхи и ткачихи, швеи и кружевницы, а потом — булочники, пивовары и даже городские шлюхи. Воины гарнизона оказались бессильны противостоять фаэри, и их начальник теперь потихоньку спивался: похоже, он решил таким способом покончить с собой. Правда, под управлением Ваннора Нексис разросся, но об истинном процветании и благополучии не могло быть и речи, пока не покончено с набегами фаэри.
«Берн явно боится», — подумала Элизеф, слушая его, и это было неудивительно. Ведь семь лет назад он был свидетелем гибели целого войска, и сам спасся от фаэри лишь чудом — нырнув в озеро и затаившись в прибрежных кустах. Только когда они ушли, он вылез из воды, поймал одну из брошенных наемниками лошадей и добрался до дома. Он укрепил пекарню как только мог, но все равно жил в постоянном страхе.
В другое время Элизеф не было бы никакого дела до его судьбы, но сейчас Берн мог ей пригодиться. Впрочем, в отношении фаэри ее больше заботило другое: она намеревалась взять Нексис в свои руки, но если эти недоделанные волшебники будут продолжать набеги, какой в этом толк? С другой стороны, если ей удастся их укротить, то всеобщее уважение и восхищение ей гарантированы; сместить Ваннора в такой ситуации не составит труда. Эти глупые горожане сами прибегут к ней и будут умолять ее властвовать над ними. Уже не слушая Берна, Элизеф принялась за пирог, попутно развивая в уме эту мысль.
От первого приступа боли в желудке у нее потемнело в глазах. Согнувшись пополам, она повалилась на пол, чувствуя, как яд коварной черной струей вливается в кровь. Хватая себя за горло, она корчилась на полу, захлебываясь отвратительной смесью желчи и пенящейся крови. У нее были лишь считанные мгновения, чтобы спастись. Усилием воли поборов страх и боль, Элизеф обратила магию внутрь себя и, словно невидимым пальцем разжав вены, превратила смертельный яд в безвредную субстанцию, которая могла быть усвоена организмом.
Боль начала утихать, ритм сердца постепенно замедлился, и Элизеф, чувствуя слабость и головокружение, осторожно открыла глаза.
Где Берн? Где этот жалкий двуличный подонок?!
За спиной у нее тихо скрипнула дверь. Обнаружив, что его подлость не состоялась, этот сукин сын пытается улизнуть!
— Стой! — выкрикнула Элизеф, поворачиваясь. Хватит с нее побегов! Неуловимым движением она метнула в Берна раскаленную шаровую молнию и успела увидеть вспышку ужаса в глазах пекаря, а потом его тело, дымясь, повалилось на пол.
Ругаясь на чем свет стоит, волшебница ухватилась за край стола и поднялась на ноги. Глоток вина придал ей сил. Отдышавшись, она подошла к Берну и, нахмурившись, оглядела обгоревший труп.
— Тысяча демонов! Вот уж не думала, что у этого гаденыша хватит духу на меня покушаться, — пробормотала она. Первый порыв гнева угас, и теперь она уже жалела, что поторопилась его убить. В своих планах Элизеф отводила Берну важное место, а теперь от него никакого проку. Да еще придется убивать его жену и детей, иначе они по всему Нексису раззвонят о ее возвращении, и Ваннор будет настороже. Элизеф снова выругалась. Проклятые смертные! Как все это некстати!
Ну ладно, по крайней мере она успела узнать от него, что хотела. Надо поскорее покончить с семейством Берна и возвращаться в Академию. Но, поднимая свой плащ, перекинутый через спинку стула, волшебница коснулась тяжелого предмета в одном из карманов и призадумалась. Что, если этот кубок по- прежнему способен выполнять функции Чаши Жизни? Если так, то перед ней могут открыться потрясающие возможности!
Трясущимися от нетерпения руками Элизеф извлекла кубок на свет и наполнила его водой. Через мгновение поверхность воды стала непроницаемо черной, без бликов и отражений. Потом она задымилась. Осторожно, чтобы не пролить жидкость себе на руки, Элизеф подошла к Берну и уронила на труп несколько капель.
Сначала ей показалось, что ничего не происходит. Труп не желал подавать признаков жизни. Но вдруг, когда Элизеф, разочаровавшись, уже хотела уйти, на тело, возникнув из воздуха, опустилось темное облако, похожее на пчелиный рой. Корка ожогов на глазах начала размягчаться, превращаясь в нормальную здоровую кожу. Через несколько минут в Берне можно было узнать человека, но, к вящей досаде Элизеф, он по-прежнему не дышал и не двигался.
Действуя по наитию, она приподняла ему голову и влила несколько капель темной воды ему в рот. Несколько минут Элизеф ждала, затаив дыхание. Внезапно — она даже вздрогнула от неожиданности — Берн судорожно вдохнул и вскочил на ноги с безумным криком:
— Это не я! Госпожа, я не виноват! — Он заморгал, и глаза его обрели осмысленное выражение. — Что случилось, — спросил он, отчего-то забыв добавить вежливое обращение. — Что со мной?
Элизеф раскрыла рот, чтобы выругать его за непочтительность, но осеклась и выпучила глаза, осознав, что после первого отчаянного крика о своей невиновности Берн не произнес ни слова. Она слышала его
