В отличие от штурмана говорил он бодро, двигался стремительно и имел вид человека, находящегося на своем месте.
– Хорошее вырождение, блин!
– Разве не так? Ты подумай сам, почему нас так легко одолели местные варвары? У нас же и корабль был, и в числе мы им ненамного уступали. Да всего лишь потому, что люди покойного сэра Джейкоба Фрейна были агрессивнее и увереннее в себе. Атаковать плавучий дворец – на это же надо решиться! А они – с ходу на абордаж, словно только тем и занимались, что круизные лайнеры из двадцать первого века грабили. Культуры тут ни на грош, знаний негусто, однако мужики они крепкие. В отличие от нас, горемычных, в прошедших веках не терялись бы и на судьбу не жаловались.
Вместо ответа Валера вновь улыбнулся. В его улыбке было что-то беспомощное, как у человека, который все понимает, но не имеет сил принять соответствующие меры.
– Нападай!
– Не могу. Не получается у меня ничего, – вздохнул Ярцев. – Раньше надо было этим заниматься.
– Нет такого слова! – убежденно ответил Командор. – Не боги горшки обжигают, а их заместители по горшечному делу. В данном случае – мы с тобой.
– Значит, плохой из меня горшечник, – вяло произнес Валера.
– Ничего. Научим, – не предвещающим ничего хорошего тоном произнес Кабанов и рявкнул: – Ширяев!
Тренирующиеся флибустьеры дружно застыли, повернулись к своему предводителю.
– Есть, Командор! – подскочил Григорий.
Как и его бывший командир, вид он имел бравый и переменой обстановки явно не тяготился.
– Гонять нашего шкипера до седьмого пота, но чтобы через пять… нет, через четыре дня от него был толк! Весь курс местного молодого бойца: фехтование, рукопашный бой, стрельба. В конце лично проверю.
– Есть гонять шкипера! – бодро отозвался Ширяев и повернулся к штурману.
– Приступайте. – Командор бросил шпагу в ножны и не спеша пошел вдоль фехтующих пар.
Под его цепким взглядом каждому хотелось показать себя с лучшей стороны, и движения людей заметно убыстрились, делаясь одновременно и опаснее.
Впрочем, поступившие к Кабанову флибустьеры были людьми опытными, привыкшими добывать клинком и пистолетом средства к пропитанию. Несколько хуже обстояли дела у бывших пассажиров круизного лайнера. Но им в какой-то степени помогала молодость, да и сам факт, что именно они уцелели в схватках, говорил не только об удачливости, но и о некоторых способностях в сугубо мужских делах.
– Я – в город. За старшего остается Сорокин. Через два часа обед. Потом – час отдыха и стрельба, – объявил Командор.
Капитан имеет не только обязанности, но и определенные права. Нельзя сказать, что Командор прохлаждался в часы досуга. Скорее, напротив. Его визиты в Пор-де-Пэ имели сугубо деловой характер. Кабанов беседовал с другими капитанами, стремился получше узнать маршруты испанских и английских кораблей, их характерную тактику в боях, местность вокруг вражеских городов или же добросовестно изучал французский язык под руководством Мишеля. Что и другим своим современникам настоятельно советовал. Привычным в последнее время приказным тоном.
Мышцы пухли, ныли, болели. Каждая по отдельности и все вместе. Все-таки тридцать с гаком – не восемнадцать. Да и для восемнадцати лет подобная нагрузка была бы чрезмерной. В голове шумело, и не было сил ни думать, ни возмущаться. Даже ужин был проглочен без малейшего желания, по обязанности и от осознания, что иначе завтра будет еще хуже. Хотя куда хуже-то?
Ярцев присел на краю койки и застыл. Требовалось раздеться, но руки не слушались, безвольно лежали на постели, не желали подниматься и делать хоть что-нибудь.
Стук в дверь вывел Валеру из сонного оцепенения. Пришлось напрячь силы, чтобы ответить, однако ждать так долго стучавший не стал.
– Можно, Валера? – Флейшман был уже в комнате.
Бывший бизнесмен и яхтсмен вид имел вполне соответствующий нынешнему времени. В камзоле, в ботфортах, при шляпе. Правда, новизной наряд не блистал, но не все же сразу!
Зато на боку покоилась шпага, за пояс была заткнута пара пистолетов, и в глазах светилась уверенность человека, находящегося при деле.
Из всех бывших некрасовцев лишь Флейшман и Лудицкий продолжали регулярно бриться. Лудицкий считал себя слишком цивилизованным, Юра же после первой попытки отрастить бороду, решил, что смахивает на раввина, и не захотел афишировать свою национальность.
– Устал?
Ярцев лишь бросил красноречивый взгляд в ответ. Мол, нечего спрашивать очевидное.
– Как там: тяжело в учении… – Флейшман понял банальность фразы и заканчивать ее не стал.
– Терпи, казак, ядрен батон, атаманом будешь, – выдавил из себя Ярцев.
Досталось ему по полной. Ширяев припомнил все былые приемчики обучения новобранцев и гонял штурмана так, словно тот был его личным врагом.
– Сам ни рук, ни ног не чувствую, – признался Флейшман, извлекая откуда-то бутылку рома.
Заняв единственное в убогом номере кресло, он сразу утратил большую часть самоуверенности и теперь выглядел не менее уставшим, чем штурман.
Выпили, передернувшись от непривычного напитка, и какое-то время переводили дух.
– Если бы я не чувствовал, блин! – вздохнул Ярцев. – Слушай, а может, ну его на фиг?
– Неплохо было бы. Да только какой сейчас век на дворе? К тому же подумай сам: возьмись мы возить грузы, и то без порядочной драки не обойтись. Так уж лучше отнимать самим, чем быть в положении жертвы, – серьезно ответил Юрий.
– Угу. Блин! Один Лудицкий не у дел! Депутат хренов… – На самом деле штурман выразился намного крепче.
– Не с той стороны смотришь. Не потому не у дел, что крутой, а потому, что ни на что не годный, – улыбнулся Флейшман. – Нам-то что? Пару рейсов сделаем, капитал сколотим и дальше сможем жить припеваючи, а он? Так и будет слугой, да и то из милости Командора?
Последняя фраза в точности обозначала перемену в судьбе бывшего депутата. Командор практически не спрашивал мнения своих современников о перемене в их судьбе. Раз все в одной упряжке, так и тянуть должны вместе. По правде сказать, люди не возражали. Уцелели те, кто был крепок духом вне зависимости от прежней профессии. Те, кто при любом самом неблагоприятном раскладе был готов бороться до конца.
И лишь Лудицкий резко выделялся из общего ряда. Настолько, что Кабанов даже не пытался поставить его в общий строй. Вместо этого бывшему депутату было предложено на выбор: или небольшая сумма денег и полная свобода, или должность берегового слуги Командора.
И хоть роль слуги собственного подчиненного содержала определенное издевательство, Лудицкий предпочел ее.
– Блин! Я не о том, – по некотором размышлении отозвался Валера. – Понимаю: никуда нам не деться, но не лежит у меня душа. Короче, не знаю…
Он потянулся за лежавшей на столе трубкой и принялся ее старательно набивать. Пальцы подрагивали, но не от волнения – от усталости. А вот в глазах сквозь ту же усталость пробилось что-то жалкое, как у собаки.
Флейшман терпеливо ждал. Он чувствовал, что штурман хочет высказаться, но не торопил, не желая влезать в чужую душу без спроса.
– Понимаешь, Юра, по-моему, это все равно… – Ярцев наконец-то справился с трубкой и почти скрылся в клубах дыма.
– Что – все равно? – Флейшман разлил вновь. – Нет, давай прежде выпьем.
– Ну и гадость! – констатировал Валера. – А все равно – это все равно. Ведь, как ни крути, блин, мы давно покойники. Для родных, для близких, для всего нашего времени. Этот век давно прошел, Юра. Понимаешь: прошел. Нет его больше. Значит, и нас нет. Просто одни погибли сразу, а мы с тобою остались ни живыми, ни мертвыми. Призраки минувшего… Тьфу! Грядущего.
