скорбел о содержимом сундуков.
Что ж. Каждому свое. Кому-то приходится и матросской доли отведать.
В отличие от своих помощников, после успокоения моря леди Мэри на палубе почти не появлялась. Не потому, что те гораздо лучше ее разбирались в текущих работах. Руководителю совсем ни к чему разбираться во всех тонкостях, когда можно просто дать указания, а потом следить, не отлынивает ли кто из них от исполнения. Хозяйский глаз зорок.
Не было ей дела и до уплывших неведомо куда сокровищах Командора. Зачем они? Есть, нет, разве в этом счастье?
Девушка вообще мало думала о положении корабля. Мир казался ей мрачным, свет солнца – противным, и было все равно, плывет куда-либо фрегат или стоит на месте. Да и вообще, как-то в голову не приходило, что она находится посреди моря, и удастся ли достичь суши – вопрос еще тот.
Леди просто было плохо. Не от качки. Она не страдала от морской болезни. И не от бедственности положения. Беда была на душе, и по сравнению с ней прочие проблемы казались чем-то пустяковым, не заслуживающим внимания.
Ни сил, ни мыслей не было. Только перемешанная с отчаянием тоска, от которой хоть волком вой, хоть на стены бросайся.
Похожее бывает от предательства очень близкого и дорогого человека. Когда ничего подобного от него не ждешь, веришь без оглядки, в итоге же вера оказывается построенной на песке, и рушащийся храм погребает под собой все святые чувства.
Прошлое вызывает боль, будущее куда-то пропадает, в настоящем нет ничего, кроме сплошного застящего глаза мрака. А уж солнце светит или моросит скучный дождь – не имеет никакого значения.
В ревущем урагане было легче. Тогда ни о чем не думалось. Чувства же притупились настолько, что даже боль куда-то ушла. Нет, не ушла, затаилась в глубине, чтобы в покое вдруг всплыть и предательски наброситься на бедную душу.
Перед глазами маячил дощатый потолок. Вернее, то место, где от сучка протянулась в сторону кривоватая трещина. Чуть дальше она расходилась на три уже не таких глубоких и длинных, тоже изогнутых, напоминающих что-то. Что?
Порою трещину застилала влажная пелена. Словно дождевая влага попадала на глаза, мешала видеть, и надо было бы осушить эту влагу, придать зрению прежнюю остроту. Только не было сил на какое-нибудь действие, да и сколько можно смотреть?
Пару раз леди Мэри незаметно проваливалась в сон, как проваливаются в беспамятство. Снилось ли что-нибудь, нет, но ничего не вспоминалось. Лишь следовал толчок, и глаза вновь открывались сами собой. И та же тоска не оставляла по ту сторону яви, как никуда не уходила по эту.
Изредка кто-то пытался робко стучаться в дверь. Не получал ответа, уходил. Может, хотел что-нибудь? Не все ли равно?
И продолжало куда-то нести фрегат. Не так, как в предыдущие дни, когда волны и ветер волокли его в неведомые, скрытые водяными валами, дали. Нет. Гораздо спокойнее. Медленно, плавно к неким заранее намеченным судьбой берегам.
Какая теперь разница?
8
Кабанов. Поиски
Успех в любом деле минимум на три четверти зависит от подготовки к нему. На этот раз я упустил из виду это правило. Мы так спешили догнать похитителей, что вышли в море с ходу, наскоро покидав в трюмы первое попавшееся.
В этом была своя логика. Расстояние от Гаити до Ямайки не так велико. «Кошка» уже имела неплохую фору. Стоило промедлить, и она укрылась бы в порту, где освободить женщин было бы намного труднее. Поневоле пришлось махнуть рукой на тщательное снаряжение кораблей. Главное – это быстрота. Успеть выйти, успеть проделать переход, успеть перехватить вражеский фрегат, пока он не вошел в бухту…
И вот теперь мы расплачивались за легкомыслие.
Запасы продуктов были малы. Сверх того, часть солонины, наскоро купленной у кого попало, лишь бы продали быстрее, оказалась тухлой. Тухлой настолько, что пришлось выкинуть ее за борт. Лучше помереть голодной смертью, чем отравиться гнилью.
Вина целиком и полностью лежала на мне. Я устранился от всех хлопот, словно из командора небольшой эскадры превратился в заурядного пассажира. Глупо пытаться найти оправдание в переживаниях по поводу случившегося.
Да, я был в трансе от похищения, почти ничего не соображал. Но это не оправдание, а обвинение. Не соображаешь – сиди дома, пока не придешь в себя. Выводить людей в поход в таком состоянии – уже преступление.
Насколько понимаю, остальные мои офицеры проявили себя не намного лучше. Только нет в том их вины. Они хотели мне помочь и уже потому спешили с подготовкой, как только могли.
Корабли выскочили из бухты через несколько часов после того, как мы узнали о происшедшем. Своего рода рекорд в нынешние времена. Да и не только в нынешние, если учесть, что сборы начались почти с нуля. Даже боеприпасов было не так много. Удалось забрать все неизрасходованные «зажигалки», прочее же погрузили, сколько смогли. Правильнее – сколько успели.
Но пороха до сих пор мы почти не тратили. А вот продукты…
Часть запасов пришлось передать на уходившую «Лань». Как следствие, сами мы остались на голодном пайке. Я даже стал беспокоиться: не случится ли в команде бунт? Люди вышли в море добровольно, никто их не тянул. Мой авторитет был по-прежнему высок. Но всем известно, что пустой желудок – одна из главных причин любой революции.
Как ни странно, ропота пока не было. Матросы стоически переносили лишения. Несмотря на то, что голод подступал к нам уже вплотную.
Мы, я имею в виду наш комсостав, себя, Валеру, Гришу, Жан-Жака, сидели в моей каюте. Старались чинно и медленно, не демонстрируя голода, поглощать обед. То, что ныне называлось у нас обедом. В тюрьмах преступников кормят намного лучше. А тут жалкая похлебка со следами солонины да по паре черствых, в пору зубы обломать, сухарей.
– Придется прервать поиски. – Я понял, что никто, кроме меня, этого не произнесет. – Надо дойти хоть до какой-нибудь земли и пополнить запасы.
В начале моей фразы помощники посмотрели на меня недоуменно, зато окончание поставило все на свои места.
– Ближе всего Тобаго, – деловито сообщил Валера.
Он все-таки слегка успел оправиться от раны и даже понемногу ходил. Хоть и с трудом, опираясь на трость.
– Англичане? – Григорий хищно улыбнулся.
– Какие англичане? Владения испанской короны, – поправил его Гранье.
Все мы с некоторым удивлением посмотрели на нашего канонира. Он исходил здешние воды вдоль и поперек, и не было никаких оснований сомневаться в его знаниях. Но у меня, например, твердо засело в памяти, что язык Тринидада и Тобаго – английский.
Или я что-то перепутал?
Тут же на ум пришло другое объяснение. Мало ли Британия оттяпала земель у других государств? Вполне может быть, что смена власти произойдет позднее. Когда-то в Испании не заходило солнце, позднее то же самое стали говорить про Англию. Государства растут, потом начинают стареть, и всевозможные соседи по шарику потихоньку растаскивают нажитое достояние.
– Испанцы так испанцы. Какая нам разница? – примиряюще сказал я.
Разницы действительно не было никакой. Нам требовалось продовольствие, а у кого мы его сумеем достать, особой роли не играло. Хоть у папуасов, обитай последние где-нибудь неподалеку.
– Валера, рассчитай курс. Когда доешь, конечно.
Доедать было нечего. Валера отложил свой последний сухарь. Двойной закалки, твердый как камень, он был явно не по силам еще не поправившемуся после ранения штурману.
– Тут идти-то, ядрен батон, миль тридцать. С таким ветром к вечеру будем на месте.
