Донимает духота. Тут бы из всей одежды – кроссовки, джинсы и маечку. Вместо этого на мне напялены ботфорты, под камзолом поддет жилет, на голове треуголка, хотя после ухода из армии я никогда не носил головных уборов.
Остается благодарить судьбу за перенос в конец семнадцатого века, а не двенадцатого или пятнадцатого. Ведь тогда пришлось бы нести на себе кучу железа, включая стальной горшок на голове.
Флейшман рядом идет угрюмый, уже явно не соображающий, где он и зачем.
– Юра, ты умный человек. Объясни: куда девались обезьяны? – спрашиваю его.
– Какие обезьяны? – переспрашивает Юрий.
– Мы же неподалеку от Бразилии, а в ней должно быть много диких обезьян, – напоминаю старый фильм.
– А ты – старый солдат и не знаешь слов любви? – подхватывает, улыбаясь, Флейшман.
– Точно. Осталось найти тетушку.
Я действительно отвык от соответствующих слов. Когда-то знал их, и достаточно много, но потом, после развода, как отрезало. Что-нибудь ласковое сказать еще могу, но желанное для женщин слово – увы!
Да и как признаваться в подобном чувстве сразу двоим? Не звучит, и все. Я ведь сам не знаю, что меня связывает с Наташей и Юлей. Благодарность, страсть, что-нибудь еще… Причем не хочу ломать над этим голову. Мне с ними хорошо, так что же еще надо?
Кто-то набрасывается на ногу. Опускаю глаза и вижу небольшую змею, яростно пытающуюся прокусить сапог. К счастью, ботфорт из натуральной кожи ей не по зубам.
Шпагой разрубаю гадину. Обе половинки тела извиваются, словно надеются существовать отдельно.
– Обезьяны, блин, – в стиле Валеры произносит Флейшман и невольно передергивается.
А я еще мечтал о кроссовках!
Ночью опять останавливаемся на отдых. Индейцы утверждают, что река совсем рядом. Только тьма под сенью здешних деревьев царит такая, буквально не видно ни зги.
Часовые больше слушают. Был бы хоть один прибор ночного видения! Но пока о них не мечтают даже самые светлые головы.
Ночью встаю проверить посты. Мы все лежим вповалку. Огонь на всякий случай не разжигаем. Поэтому даже до часовых приходится добираться на ощупь, припоминая, где они должны стоять.
Спотыкаюсь, привычно поминая женщину определенного поведения.
– Командор? – тихо спрашивают из темноты.
По голосу узнаю Антуана.
– Я. Как обстановка?
– Все спокойно.
Показалось, что на пределе слышимости грянул выстрел.
Машинально прислушиваюсь.
Опять стреляют несколько раз подряд. Или мне кажется? Мало ли похожих звуков в лесу?
– Слышал?
– Что? – Антуан спрашивает так искренне, что начинаю сомневаться.
– Вроде, стреляли.
Прислушиваемся оба, однако ничего похожего до нас больше не долетает.
Не иначе пригрезилось. Выкуриваю трубку и иду спать. Завтрашний день обещает быть трудным.
В предутренних сумерках, когда мы всухомятку грызем сухари, индейцы уходят на разведку. Их нет очень долго. Настолько, что промедление кажется вечностью.
Наконец старший выныривает из очередной чащи и объявляет:
– Нашел!
– Где? – Если очень долго идти к цели, то когда, наконец, достигаешь ее, в это уже не верится.
Оказывается, беглецы стоят лагерем у реки. Индейцы не стали подходить вплотную, дабы не спугнуть противника раньше времени. Однако кто из европейцев может объявиться в здешней глухомани?
По словам следопытов, белые строят плоты. Понятно, хотят сплавиться вниз, выйти к селению в устье, а там попробовать захватить корабль и исчезнуть в море.
Соответственно, наши действия напрашиваются сами собой.
Мы разбиваемся на три отряда. Ширяев подкрадывается, а затем атакует в лоб, прижимая противника к воде. Мы с Сорокиным обходим с флангов и наносим удар вдоль реки. Я выбираю группу, которая пойдет слева, с расчетом, что если кто попытается бежать по течению, будет вынужден пройти мимо меня.
– С Богом! – Так и хочется перекреститься и попросить кого-то на небе, чтобы все было хорошо.
Отряды расходятся. Во главе каждого идут индейцы. Мы стараемся ступать бесшумно, как наши союзники. Штуцер я закинул за спину. В лесу дальнобойность не играет большой роли. Какая разница, на сколько летит пуля, когда деревья редко дают видеть на два десятка метров.
Вот если британцам удастся спустить плот, дело другое. Тогда мы сможем перестрелять их, словно куропаток.
Идем почти вдоль берега. Непосредственно над водой все заросло так, что не продерешься. А чуть в стороне есть немного свободного пространства. Вполне достаточно для нашего выдвижения на исходные.
Полной согласованности не получается. Мы еще идем, когда впереди хлопает выстрел, а следом начинается такое!
– Вперед! – Теперь ни о какой скрытности не может быть речи.
По нашим прикидкам, с Ягуаром должно быть от семидесяти до ста человек. Точнее определить не получилось. Но ясно: британцев не меньше, чем нас. К тому же это тоже флибустьеры. Люди, которых трудно застать врасплох. Они очень долго удирали от нас, однако сейчас, припертые к стенке, будут яростно защищать собственную жизнь. И еще непонятно, чья возьмет в итоге.
Все обстоит так, как я и предполагал.
Один из британских часовых в последний момент заметил подкрадывающихся пиратов Ширяева. После первого выстрела Григорию оставалось одно – атаковать. Но противник тоже шит не одним лыком. После первых секунд растерянности британцы дружно схватились за оружие. По мастерству люди с обеих сторон примерно равны, поэтому бой сразу стал жарким.
Будь Григорий один, его бы смяли в течение пяти минут. Однако тут с двух сторон подоспели мы с Сорокиным, и плохо пришлось уже британцам.
По сути, они были обречены. С трех сторон – враг, с четвертой – река. Все, что им оставалось, – это прихватить на тот свет как можно больше врагов, тем более они сами на помилование рассчитывать не могли.
Они и не рассчитывали. Дрались до конца.
Первого неприятеля я застрелил отнюдь не по-джентльменски, в спину. Бой вообще не место для взаимных реверансов. Сосед убитого обернулся, направил на меня мушкет, только я успел метнуть нож раньше.
Рядом упал кто-то из моих людей. Времени разбираться, кто, не было, да это было и не столь важно. Мне был дорог каждый человек, дорог настолько, что легче самому оказаться на его месте.
Еще одного британца я достал шпагой. Метнул нож в другого, однако пират оказался неожиданно ловким и уклонился буквально в последний момент.
Наши клинки скрестились, замелькали в воздухе. Пират так удачно контратаковал, что оттеснил меня назад. Спиной я почувствовал дерево, которое не давало мне свободы маневра, а противник налетал, нанося удары в таком темпе, что я едва успевал отбивать.
И тут мне почудился вскрик. Нет, не почудился. Я был уверен, что неподалеку вскрикнула Юля.
Размахивать шпагой стало некогда. Я выхватил левой рукой пистолет и выстрелил в упор. Пират еще падал, когда я проскочил мимо и устремился туда, где находились мои девочки.
Дорогу мне преградили сразу трое. В одного я удачно метнул нож, зато двое других обрушились на меня с такой яростью, что мне пришлось отбивать удары с двух сторон. Потом откуда-то выскочил Гранье, и вдвоем мы управились с противником за десяток секунд.
Откуда-то сбоку выскочил старший из проводников. Лицо его было перекошено в гримасе боли и
