Твой демон зла. Ошибка

Парни из Отдела Охраны суетились в дверях, промелькнул Урусов с рацией, что-то громко говорящий своему радиособеседнику. Так прошло минут десять, а потом все быстро изменилось:

В дверях, у баррикад, и на лестницах появились и по-хозяйски расположились бойцы спецназа ФСБ, здоровые парни в черных масках, касках, бронежилетах, сплошь обвешанные оружием. Их командир велел всем вновь прибывающим в холл садиться вместе с остальными на пол, потом, поговорив с кем-то по рации, объявил зычным, немного хрипатым голосом:

– Фокин! Раздать всем бронежилеты. Остальным: приготовиться! Повышенное внимание. В соседнем доме, в подвале, обнаружен тайник с оружием и взрывчатка. Возможно нападение.

И сразу же переключился на рацию, опрашивая наружное наблюдение, что там, и как.

Я натянул на Пашутина тяжеленный спецназовский бронежилет, потом упаковался сам, краем уха услышав, как начальник отдела сведения, профессор Сопович, сказал вполголоса кому-то из коллег:

– Когда все это безобразие закончится, тут же пойду в ОВИР…

– Бросьте, Давид Иосифович. – вдруг вмешался в разговор Пашутин: – Вас не выпустят. Вы же сейчас лицо, владеющее важной коммерческой тайной. Да и вряд ли вам понравится на земле обетованной. Там сейчас стреляют чаще, чем у нас…

Сопович скосил глаза, в которых в этот момент словно сконцентрировалась вековая скорбь всего еврейского народа, на Игоря:

– Да, боже, боже… Вы полагаете, не выпустят? Да я готов пройти через лоботомию, лишь бы только забыть весь этот бред. Лишь бы только спокойно умереть на земле предков.

– Спокойно – это вряд ли ему это удастся. – тихо сказал мне Расщупкин: – У них там, в Израиле, такой бардак… «Куды ж бедному яврею податься?»

– Какие-то шуточки у тебя, Коля… антисимитские. – упрекнул я «оо-шника».

– Это от нервов, Серега. Как думаешь, долго нас тут продержат?

– Ваши же держат. Тебе-то лучше знать. – я уселся поудобнее, подвернув под себя край брезентового балахона, надетого на бронежилет. Расщупкин ничего не ответил, задумчиво наблюдая за командиром спецназа, который разговаривал с каким-то мужиком в штатском.

– Ага, ну точно. Сейчас нас отсюда повезут туда, куда Макар телят не гонял! – вдруг злорадно объявил Николай, вставая.

Так и вышло. В течении следующих двадцати минут всех ведущих сотрудников НИИЭАП вместе с охраной, в число которой попал и я, посадили в бронированные кунги «фээсбэшных» «Камазов» и под сильной наружной охраной повезли куда-то за город…

Где-то в центре Москвы…

– Господин Учитель, Коваль прибыл. – доложил секретарь, и спустя несколько секунд в просторный кабинет с черным, треугольным столом вошел тот самый, немолодой, усталый человек, лицо которого прошлым вечером смотрело на Учителя с монитора компьютера.

Коваль поздоровался, сел, повинуясь жесту Учителя, в кресло, и вопросительно посмотрел на хозяина кабинета.

– Вызвал я вас, Владимир Захарович, по одному очень важному делу… – начал говорить Учитель, в процессе разговора, как обычно, вставая и начиная прохаживаться по кабинету:

– Во-первых, хочу пожурить вас, по дружески, за тот прокол с Пашутиным. Знаю, знаю – он был в невменяемом состоянии, и весь эффект от вашего «воскрешения из мертвых» смазался. Но тем не менее, тем не менее…

Во-вторых: вчера ночью Оса проникла в квартиру Пашутина, отсканировала все его домашние записи и перегнала нам по сети копии файлов с его персонального компьютера. Час назад была закончена операция «Хвост ящерицы», в ходе которой наш человек в НИИЭАП, пользуясь возникшей в результате инсценированного повышения активности суматохой, сделал то же самое с бумагами и компьютерами в Пашутинской лаборатории.

Ваша задача – быстро и грамотно разобраться во всем этом, вычленить интересующую нас информацию и использовать ее в работе.

Но это еще не все. В-третьих, – и в главных! – замечу: мне остро необходимо знать, как осуществляется контроль и общее управление работами на нашем проекте. Да-да-да, не делайте удивленное лицо. Вы, как научный руководитель проекта, лучше всех знаете, как обстоят дела у Дмитрия Дмитриевича.

Учитель стоял теперь прямо напротив Коваля, и жестом прервав его попытку встать и что- то возразить, продолжил:

– Я не пытаюсь заставить вас наушничать или доносить – боже упаси. Просто… У меня сложилось мнение, что Дмитрий Дмитриевич, безусловно, великолепный профессионал «в своем деле», мягко говоря, «не тянет» наш общий проект. Именно поэтому я и хочу, дабы досадная ошибка не зашла слишком далеко, исправить ее, не нанося удар по самолюбию Дмитрия Дмитриевича. Вы согласны мне помочь?

Коваль несколько секунд молча смотрел в маленькие, острые глазки Учителя, потом кивнул…

Водители, проезжавшие в тот день около часа дня по Варшавке, с удивлением наблюдали, как под сполохи «мигалок» по третьей полосе на огромной скорости пронеслась колонна низких, цвета хаки, с черными разводами, машин, у которых вместо стекол стояли глухие листы брони, и только очень искушенный человек опознал бы в стальных монстрах «Камазы», послужившие основой для создания этих «городских танков».

Внутри одного из кунгов, на жестком, длинном сидении без спинки, рядом с бледным Пашутиным сидел я, сжимая в руках выданный мне автомат «Кобра». Черный, маленький, с длинным прямым магазином – отличное оружие для городского боя. Мы изучали такие в школе, и я вспомнил, слова инструктора: «Это невзрачное на первый взгляд оружие на самом деле являлось настоящим чудовищем, особенно в ближнем бою. Высочайшая скорострельность, специально сбалансированные пули, отсутствие отдачи, невероятная кучность стрельбы – вооруженный таким оружием человек становился грозным бойцом»…

Кроме нас с Пашутиным в кунге было еще с десяток человек – коллеги Игоря с охраной, и незнакомый офицер ФСБ, сидящий перед монитором внешнего обзора. Расщупкин со своим охраняемым лицом попал при посадке в другую машину, и мне не с кем было переговорить, чтобы узнать, куда нас везут и зачем.

Бронированный кунг не имел смотровых щелей и бойниц, что повышало его неуязвимость. Тяжелая, толстая дверь закрывалась автоматически, и открыть ее снаружи без центнера взрывчатки нечего было и думать.

Офицер, следя за движением колонны по монитору, изредка переговаривался по рации с головной машиной, и когда он наклонился к пульту, я увидел картинку на экране – мы ехали теперь по Каширке, приближаясь к МКАДУ.

«Камазы» остановились часа через два – все уже порядком устали, намозолившись на твердых сиденьях, и когда прозвучала команда: «На выход!», многие с облегчением вздохнули, вставая и разминая затекшие конечности.

Дверь открылась, теплый воздух из кунга смешался с морозным, вечерним подмосковным воздухом – на улице было очень свежо. Я в числе прочих выбрался наружу и огляделся.

Мы находились на большой, заасфальтированной площадке посреди густого, заснеженного леса. По краям площадки горели огни, на очищенном от снега асфальте виднелась специальная разметка, и я решил, что это запасная полоса какого-то военного аэродрома.

Не смотря на темноту, а было уже часов шесть вечера, невдалеке, за деревьями виднелись постройки – двухэтажные корпуса домов, низкие ангары с полукруглыми крышами, какие-то будки, вышки, антенны.

«Камазы», взревев двигателями, развернулись и уехали. Сотрудники НИИ и охрана, многие из которых не успели прихватить верхнюю одежду, приплясывали на морозе, но никто не роптал. Я закурил, не переставая озираться, и заметил приближающийся по взлетно-посадочной полосе автобус.

Большой, освещенный «Икарус» остановился метрах в трех от стоявших, из автобуса вылез полковник Урусов с мегафоном, взял его наизготовку и его усиленный, металлический голос громко прозвучал в морозной тишине: