– А мне его предлагают? – с чисто еврейскими интонациями спрашивает Флейшман.
– Не предлагают, но готовы посодействовать. Любой из двух на твой выбор. – Передо мной возникает блюдо с тушеным мясом, и я вдруг чувствую, что порядком голоден.
Нет, Поншартрен определенно не русский человек! Выпить предлагает охотно, а закусить – никогда. Наверно, у Людовика манер набрался. По давней французской традиции короли вкушают пищу в одиночестве.
– Любой? – уточняет Юра.
Я не сомневаюсь, что он давно выбрал. И даже знаю какой.
Вместо ответа я киваю. Говорить с набитым ртом трудно, да и надо блюсти манеры.
– Так надо обмыть! – Ширяев тянется к целой батарее бутылок, служащих главным украшением стола.
– Обмывать будем после аукциона. – Я наконец прожевываю. – Сегодня есть другой повод.
Четыре пары глаз скрещиваются на мне. Разумеется, я же не сообщал им о договоренности!
Я достаю принесенные с собой бумаги, легко нахожу нужные и довожу до всеобщего сведения:
– Его Величество в своей неисчислимой милости почтил вниманием уничтожение адской машины англичан и повелел произвести в чин лейтенантов доблестных воинов. Нам же остается выпить за них. Ваше здоровье, лейтенант Сорок, – ударение я ставлю на первом слоге, хотел перевести фамилию на французский, как перед этим перевели мою, но Пие определенно не звучит. Вот и пришлось оставить Костю почти при родной. Зато Григорию повезло больше, и я с удовольствием добавляю: – Ваше здоровье, лейтенант Ширак!
Как я и ожидал, эффект ошеломляющий.
– Кто?
– Ширак. Ширяев королю было вымолвить сложно. Но ничего, Григорий, зато, возможно, в грядущем президенте будет течь твоя кровь! Это мы люди простые.
Ребята недоверчиво разглядывают патенты.
– Так мы что, сравнялись в чинах? – Ширяев даже вроде обиделся за командира.
– Почему сравнялись? Отныне мне возвращено прежнее звание капитана. – Я поднимаю бокал и провозглашаю: – За нас, мужики!
Только когда бокалы осушены до дна, Григорий возвращается к своему новому документу и покачивает головой:
– Ширак. Надо же! И кто только выдумал?
Я скромно молчу, а уже в следующий момент Флейшман с Сорокиным дружно разражаются хохотом. Нам остается присоединиться, что мы искренно делаем.
Нет, хорошо. Действительно хорошо. Лишь только интересно – я стану хоть когда-нибудь майором?
15
Флейшман. Свое дело
Мы стояли в гавани Дюнкерка вторую неделю. Наступила осень с ее частыми штормами, и именно погода мешала нам отправиться в путь. В проливе гуляли высокие волны. Сильный ветер упорно предпочитал дуть с норда. Норвегия казалась недостижимой мечтой. Хотя в то же время каждый понимал, что чем дольше мы стоим на месте, тем выше шансы встретиться где-нибудь с союзным флотом.
Кораблей в закрытую бухту набилось много. В том числе и мой, недавно переименованный в честь моей же супруги.
Напрасно говорят, будто снаряд два раза подряд в одну воронку не падает. Порою падает, еще как! Мне даже было отчасти жаль беднягу Ван Стратена, второй раз нарывавшегося на нас. Причем оба раза с конфискацией имущества. И ведь сумел же выкарабкаться после встречи в архипелаге! Ему бы там же и оставаться, но нет, решил поменять рынок сбыта. Идиот!
Сумма везения в мире не меняется. Если у кого-то отняли, то кому-то прибавилось. У меня, например. Вернее, у нас.
Кабан сам хотел превратить бывших соратников в добропорядочных граждан. Нельзя постоянно играть со смертью. Экстрим хорош, когда другого выхода не остается. Нас уцелело так мало, что порою невольно удивляюсь, обнаружив себя в числе счастливцев. Десяток мужчин да несколько женщин – вот и все, кто смог вернуться в Европу из восьмисот человек, отправившихся из нее. Десяток тех, кто не только сумел диковинным образом выжить, но и занять некоторое положение в новых временах. Не очень высокое, однако не рабы на плантациях и не крепостные.
Еще бы погода установилась!
По случаю наплыва моряков кабаки Дюнкерка были постоянно переполнены. Дым в них стоял коромыслом. Да и что еще делать морскому скитальцу на берегу?
Ладно, кабаки. Мы едва сумели снять три комнаты на всю нашу компанию, да в придачу обошлось это нам в копеечку. Пусть не в копеечку, а в су.
Теперь мы коротали вечерок вчетвером: я, Аркаша и Ширяев с Сорокиным. Не спеша потягивали винцо, вели еще более неспешную беседу. Делать все равно нечего. Ни телевизора, ни книг…
– Скорее бы война кончилась, – со вздохом произнес новоиспеченный лейтенант Ширак.
Фраза эта всплывала столько раз, что успела набить оскомину.
– Я бы лучше на вашем месте спокойно дожидался Великого посольства, – тоже не в первый раз отозвался я. – Без всяких проблем вступите в службу. Да и ждать всего-то три года.
Девяносто седьмой год – одна из немногих дат, которые мы сумели вспомнить всем нашим хорошим, однако не страдающим историческими знаниями коллективом.
– Не пойму, чего вас так тянет в Россию? Петр – натуральный зверюга. Поимеет вас в хвост и гриву. Сами потом назад запроситесь, – Аркаша являлся самым космополитичным из нас и порою доводил своими репликами патриотов до кипения.
– А сам? – На этот раз заводиться Ширяеву было лень.
– Мое дело – торговое. Раз в России можно развернуться, то мой путь лежит туда, – слегка пококетничал Калинин.
– Наткнешься на Петрушу, и будет тебе полный разворот, – буркнул Ширяев. – Он демократ, разницы между сословиями не делает. Что дворянин, что купец, дыба для всех одинакова.
– Хорошее определение демократии. Равенство в наказании, – усмехнулся я. – Жаль, Лудицкого нет. Он бы мигом доказал, что воцарение Петра отбросило Россию со столбовой дороги цивилизации, лишило нацию свобод и вообще принесло столько зла, что мы до сих пор расхлебать его не можем.
– Всю жизнь только к мнению Лудицкого прислушивался, – буркнул Сорокин. – Я не говорю, что Петруша хороший человек. Зато он единственный царь, который любит всевозможную технику. Поэтому все наши идеи вполне могут осуществиться.
С этим я был согласен. Более того, восприимчивость Петра была одной из главных причин, из-за которой меня самого тянуло в Россию. Кое-какой список реально осуществимого мы составили заранее. Небольшой группой много не сделать. Зато, если удастся увлечь царя и получить таким образом государственную поддержку, можно нагородить столько, что вся история изменится кардинально.
А свободы… Так ведь в любой самой демократичной стране власть принадлежит отнюдь не народу, а тем деятелям, которые выступают от его имени. Я на них насмотрелся, знаю. Да и как представить выборы в гигантской стране, когда единственный транспорт – лошадь? И для людей, и для вестей. Послал запрос, ответа жди полгода.
– Хлебнем мы там горя, – без малейшего трагизма заявляет Аркаша. – Как начнет зубы рвать!
– Не болей! А не нравится – поезжай в Венецию. Там республика. При удаче, может, и выбьешься в дожи… – Ширак смеется над своей шуткой.
Куда ни отправься, мы все равно чужие в этом мире. Дверь отворяется без стука, и в комнату бодро вваливается Кабанов.
– Говорят, шторм скоро закончится, – объявляет он с порога.
– По радио передавали? – спрашиваю его.
– В Сети прочитал, – парирует Командор.
– Ты веришь синоптикам?
– Верю. Их прогнозы всегда сбываются. Только обычно в другое время. Но не может шторм
