и кавалер Санглиер, в южных морях гораздо больше известный как Командор…
И тогда Флейшман запил. В одиночку, ибо встречаться с соратниками он сейчас не хотел. Юра боялся прочитать в их глазах укор. Ведь как ни крути…
Вспомнил об этом и не сумел сдержать стона. Настолько мучительна была мысль об утрате.
Пускай дороги расходятся, однако совместное прошлое продолжало связывать бывших флибустьеров. Да и общие стремления оставались едиными, расходясь в ничтожных деталях. Но уж помочь друг другу…
Вот и помог. Как чувствовал – перед последним выходом отказался даже от услуг Кузьмина. Все современники находились или на купеческих судах, или в порту. Из близких с Сергеем был лишь Жан-Жак, да и то потому, что трудно подобрать такого великолепного канонира.
Так они и сгинули. Вдвоем.
…Вдвоем же, спустя каких-то жалких полчаса после пробуждения Флейшмана, к нему завалились Сорокин и Ширяев. Даже скорее лейтенанты Сорок и Ширак. Каперы на службе французского короля.
До сих пор они ни разу не обвинили Юрия в случившемся. Напротив, всячески старались подчеркнуть, что Флейшман тут ни при чем. Как и любой другой из капитанов купеческих судов, вышедших в злополучный рейд.
– Ну и амбре! – Сорокин демонстративно помахал рукой, пытаясь разогнать висевший в комнате плотный перегар. – Хотя бы окно отворил, проветрил…
Легко сказать! Флейшман до сих пор еще не встал и в одиночестве лежал на диване. Одетый, за исключением перевязи и камзола, зато разутый невесть кем и когда.
Лены в комнате не было. Вероятно, это она и распорядилась, чтобы ее благоверного уложили отдельно, а сама осталась ночевать в спальне. Лучше уж одной, чем с бесчувственным телом под боком.
– Долго собираешься пить? – в свою очередь поинтересовался Ширяев. – Все кабаки навестил?
Ответа не было. Флейшману было стыдно и за вчерашнее, и за то, что бросил Командора.
– Слухи уже по Шербуру ходят. Мол, пьет новый купец, да так, что даже морякам после дальнего рейса не снилось, – продолжил тогда Григорий.
– Откуда слухи? Я один день, – голос у Юрия был хриплым.
– Городок маленький. Рюмку ко рту поднести не успеешь, как на другом конце скажут – напился, – хмыкнул бывший сержант.
Флейшман напрягся и мужественно сменил лежачее положение на сидячее. Правда, при этом на какое- то время помутнело в глазах и голова пошла кругом, словно он только что долго крутился на очень быстрой карусели.
– Я сейчас, – пробормотал купец, не уточняя, что же именно будет по истечении некоего абстрактно- условного момента.
Во всяком случае, никаких действий после заявления не последовало. Если не считать за таковые попытку спрятать подрагивающие руки.
Офицеры понимающе переглянулись. Кому из русских незнакомо подобное состояние? Национальная болезнь, время от времени касающаяся едва ли не каждого.
Еще хорошо, что лекарство придумано давно. Пусть не спасает, но хоть делает существование терпимым.
Ширяев оглядел комнату, поднялся, принес три бокала и поставил их на придвинутый поближе к дивану столик. Его компаньон уже открывал принесенную с собой бутылку шипучего вина. Еще две извлек Григорий.
– Я не буду, – вяло возразил Флейшман.
Горло пересохло, как песок где-нибудь в Сахаре, однако одна мысль принять нечто с градусами вызывала содрогание.
– Куда ты денешься? – риторически спросил Сорокин, протягивая Юрию наполненный бокал.
– Нет, – не столько вымолвил, сколько промычал Флейшман.
– Пей. Легче станет. А то сейчас пользы от тебя как от одного животного известного продукта.
Флейшман и сам знал, что полегчает. Только как решиться на прием горячительного зелья после вчерашней гульбы?
– Мы же не ром предлагаем, а вино. Считай, как квас. Рассола в здешних краях не водится, – продолжал увещевать Сорокин.
При мысли о роме Юрия передернуло. Однако бокал он все-таки взял. Тот оказался неожиданно тяжелым, а может, настолько ослабла рука, и Флейшман едва успел второй рукой подхватить норовящую упасть посудину.
Две пары глаз внимательно следили за разыгравшейся в душе больного борьбой. Лекарство редко бывает приятным. И все-таки обычно человек принимает его, стараясь прекратить мучения.
– Твое здоровье, – не без иронии произнес тост Григорий.
Первый глоток был осторожен и мал. Словно Флейшман в самом деле подозревал наличие в бокале чего-то более существенного, чем слабоватое местное вино.
Пошло оно на удивление легко. Сказалась жажда, а градус в общем-то почти не чувствовался. Чуть- чуть, которое не считается.
Бокал опустел в два жадных глотка. Когда же руки с ним опустились, Сорокин деловито наполнил его опять.
На этот раз уговаривать Юрия не пришлось. Он выпил сразу, не дожидаясь соратников, и посмотрел, много ли осталось в бутылке. Словно нельзя было послать слугу за добавкой.
Голова продолжала побаливать. Однако чуть притихла жажда, да и вообще самочувствие стало относительно терпимым. Если бы еще вина было побольше…
– Мы с Гришей едем к Поншартрену, – объявил цель визита Сорокин. Они с Ширяевым сравнялись в чинах, однако в прошлой жизни Сорокин дослужился до старшего лейтенанта, а Григорий был всего лишь сержантом. И ни тот ни другой не забыли этого.
– Зачем? – Думать Флейшман был способен лишь с большим трудом. Спросить гораздо проще.
– Мы были у Наташи и Юли, – с оттенком понятного раздражения отозвался Ширяев.
Всегда трудно смотреть в глаза осиротевшей женщине, когда сам ты цел и невредим. Тут поневоле разозлишься и на себя, и на весь несправедливо устроенный мир.
– Подожди, Гриша, – поморщился более уравновешенный Сорокин. – Просто у Поншартрена в Англии явно существует разветвленная агентура. Очень уж он осведомлен обо всех деталях, связанных с флотом противников.
На лице Юрия было написано, что он все равно не понимает взаимосвязи между женщинами Кабанова и действующими в Британии французскими шпионами.
– Корабли не пропадают в бою бесследно. Значит, кто-то в Англии должен знать, чем закончился бой Командора, – терпеливо, как маленькому, пояснил Сорокин.
– Мы подумали, что Сергей не обязательно погиб, – поддержал Григорий. – Он мог вполне попасть в плен. Вот пусть Поншартрен и выясняет. Раз сам убедил Командора продолжать службу. Не захочет – дойдем до короля. Как кавалер ордена, Кабанов подчинен непосредственно ему. И вообще, сейчас же не сталинские годы. Плен за преступление не считается.
– Жан Барт побывал в плену и бежал. – Флейшману припомнились ходившие по Дюнкерку разговоры о главном французском капере.
– Вот! – Сорокин наставительно поднял палец.
– Пока человека не видели мертвым, убитым считать его нельзя, – оба офицера работали слаженным дуэтом.
– Точно. Ведь он вполне может оказаться там, – понятно и доходчиво пробормотал Флейшман. – За это обязательно надо выпить! Только распоряжусь…
Остановить его не успели, и через пять минут слуга уже расставлял на столике бутылки, а к ним – легкую закуску.
– Понемногу, и хватит, – предостерег Сорокин. – Мы после обеда отправляемся в дорогу.
– Но коньячку… – Теперь Юра уже был в состоянии без содрогания думать о существенных напитках. – За то, чтобы Командор нашелся!
