непрерывных войн каждый вполне может оказаться на моем месте. Или же там может побывать сын или другой близкий родственник.
В основе гуманизма к пленным лежит элементарное чувство самосохранения. Ведь как аукнется, так и откликнется. Сегодня расправишься с пленным ты, а завтра, может, так же расправятся с тобой. Уж лучше проявить толику милосердия в надежде, что при неблагоприятном раскладе нечто подобное перепадет и тебе.
К простому люду это не относится. Их не считают за людей. Но к офицерам и вообще к представителям правящего сословия отношение достаточно неплохое. Да и войны заканчиваются рано или поздно, а в мирные годы дворянство живет единой семьей. Правда, очень недружной, но все же…
На мое счастье, я считался дворянином. Жан-Жак вообще был им с рождения. Но жажда странствий и приключений забросила его в Карибское море. Обратный путь занял годы…
В общем-то заурядная история младшего сына, чье единственное фамильное достояние – шпага да смелость. Недаром теперь, с угасанием флибустьерства, Гранье хочет ехать со мной в Россию. В надежде на новое счастье. А может, и на новые приключения.
Не знаю, помог ли врач, или моим подлинным лекарем было время, однако я постепенно шел на поправку. Еще сильно давала знать о себе слабость, порою болела или кружилась голова, но я самостоятельно вставал, ходил, пусть до хорошей формы было еще очень далеко.
Да, сильно мне досталось в этот раз! Не в первый, надо заметить, и не в последний. Но пуля – дура, а картечь – не умнее. Еще странно, что вообще остался живой.
Жан-Жак поправлялся быстрее. Если не считать сломанной руки, которой предстояло еще срастаться и срастаться.
Взявший нас в плен офицер, которого доктор обычно называл по титулу, в комнате не появился ни разу. Возможно, продолжал воевать дальше. А может, по зимнему времени отдыхал. Или готовил корабли к новым боям. По словам доктора, фрегаты нуждались в лечении не меньше, чем я. Помня таланты Гранье, я бы предположил, что больше.
За пределы комнаты нас выпускали редко. Раз в пару дней нам позволяли погулять по парку. А уж следили при этом так, словно мы немедленно должны были вприпрыжку нестись к морю.
Я бы понесся, если бы мог…
Счет дней был потерян. Я лишь мог сказать, что январь перевалил на вторую половину, а может, уже подходил к концу. Мы с Жан-Жаком неторопливо прикончили обед. Признаться, довольно безвкусный, простой, да к тому же далеко не обильный.
Да ладно, бывало в жизни похуже. Я же понимаю, что благородный баронет отрывает от сердца каждый кусок, а в итоге недоедает сам. На каждого кусков не напасешься.
Теперь делать было нечего. Английский обед по времени близок нашему родному ужину. Учитывая время года, скоро должно было стемнеть, а свечи баронет тоже отрывал от себя.
Я столько жаловался на хроническое недосыпание и вот теперь могу с уверенностью сказать, что хотя бы за первый год походов свое уже наверстал. Если включить сюда еще время, проведенное мной в беспамятстве.
Снаружи послышались голоса и поднялась небольшая суматоха. В поместье явно кто-то приехал. Как бы не сам хозяин.
Наше окно находилось в торце дома. Видеть вход мы не могли. Но пусть подобные приезды никак не отражались на нашей жизни, мы с Гранье все равно приподнялись, постарались выглянуть наружу.
Все какое-то развлечение в монотонном чередовании дней и ночей. Прошлой ночью кто-то с факелом прогуливался по парку, и мы внимательно следили за передвижением огня. Спать-то в нашем положении можно и днем.
Судя по окликам, похоже, в самом деле пожаловал хозяин, да еще в окружении немалой толпы гостей.
Шум в доме раздавался очень долго. Кто-то явно пировал. Помнится, я в свое время не гнушался обществом пленных. Им же тоже хочется посидеть в уюте, принять на грудь, поговорить.
Но это я. Человек простой, не знавший, не гадавший, что когда-то в прошлом превращусь в дворянина, и потому не привыкший взирать на людей свысока. А тут наверняка собралась белая кость. И у каждого родословная минимум с Вильгельма Завоевателя, а то и прямо из времен Рима.
Невелика беда. Зато можно спокойно предаться сну. Когда в жизни нет ничего хорошего, то хоть в ночных грезах порою находится утешение.
Не помню, что мне снилось. Наверно, действительно нечто приятное. Но даже поспать толком не дали.
Когда выпадало время, я любил просыпаться не торопясь. Медленно выплываешь в явь, изредка скатываешься обратно, а потом опять. До тех пор, пока глаза не открываются сами и понимаешь, что давно пора вставать.
Увы! Мне редко выпадал подобный вариант что в прежней жизни, что в нынешней. Гораздо чаще приходилось вскакивать по звонку будильника, а в последние годы – без звонка, однако с той же необходимостью.
Сегодня нас разбудила пара чопорных слуг. Требовательно, словно и не гости мы в этом доме, а представители их лакейского племени, всегда готовые склонить спину перед хозяином.
К немалому моему удивлению, слуги принесли воду и даже помогли нам помыться. Очень редкое здесь удовольствие. За весь плен оно нам выпало на долю лишь раз, если, конечно, не считать за мытье промывку доктором наших ран.
Но этим чудеса не ограничились. Нам принесли новую одежду. Новую – достаточно условно. И камзолы, и штаны явно были бэушными. Зато относительно чистыми и не рваными. Наша собственная одежда изорвалась еще во время последнего боя, а уж провоняла потом и гноем ран так, что я сам себе был противен.
Ну что я с собой могу поделать, если не европеец? Мне баньку надо хотя бы раз в месяц, да и одежду предпочитаю чистую.
Хотя перед схваткой я и успел надеть на себя чистое белье, оно уже не просто стало грязным, а перепрело и фактически развалилось.
– Не иначе с нами возжелал познакомиться сам баронет, – поведал я Гранье по-русски.
Хорошо, когда владеешь языком, которого прочие не понимают!
– Вряд ли только он. По-моему, хозяин решил показать нас гостям, – не совсем согласился Жан-Жак. – Помня доктора…
Я понял намек. Если общество невольно взяло нас под защиту, то вполне возможно, кто-нибудь возжелал убедиться, что мы содержимся в сносных условиях.
Одежда была несколько тесновата. Бог с ней! Трудно ожидать, что в загашниках хозяина окажется мой размер. Гораздо хуже было отсутствие шпаги. Я сроднился с оружием настолько, что без привычной тяжести у бедра чувствовал себя неуютно. Еще одна прелесть плена, чтоб его!
Ботфорты мне оставили мои. Они не слишком пострадали, да и не очень легко найти мой размерчик. Когда же их отдраили на совесть, обувь стала выглядеть почти как новая.
А в остальном Гранье оказался прав. Нас провели вглубь дома прямиком в небольшой зальчик, где за накрытым на пятерых столом восседали трое.
Я не знал только одного из них. Молодого, явно моложе меня, довольно высокомерного и богато одетого типа. Наверняка именно он и являлся хозяином поместья и нашим пленителем. Под его высокомерием чувствовалась недюжинная храбрость, и лишь прикрытые британской бесстрастностью бушующие внутри чувства не позволяли всерьез развиться уму.
Зато двое других… Я вздрогнул. Не признать гостей было невозможно. Хотя меньше всего на свете я ожидал увидеть их именно здесь.
За столом чинно восседали лорд Эдуард и сэр Чарльз. Губернатор Ямайки и его советник. Мои персональные враги в далеких от здешних мест морях.
Я предпочел бы увидеть кого-нибудь другого, однако о моих желаниях меня никто не спрашивал.
Мы раскланялись с положенной в таких случаях бесстрастной вежливостью. Толстый сэр церемонно представил нас с Гранье хозяину, а затем самого хозяина – нам.
