В то же мгновение на открытое пространство вырвались галопом четверо всадников. Даже в сгущающих сумерках можно было бы разглядеть, как изменилось лицо Командора.
Головной в небольшом отряде скакала Мэри.
Она резко остановила коня в каком-нибудь шаге от застывшего изваянием Сергея, спрыгнула, и Командор едва успел подхватить стройное девичье тело.
Может быть, девушка хотела невинно попрощаться. Только полуневольные объятия обожгли обоих огнем, затуманили головы, и губы сами нашли друг друга.
Поцелуй показался со стороны бесконечным. Для двоих же время просто остановило свой неумолимый бег.
Мэри размякла, почти обвисла в руках Командора. В ней ничего не осталось от леди. Обычная влюбленная девушка, сходящая с ума при виде любимого.
Кабанов опомнился первым. Как только смог перевести дух.
– Мне надо отплывать, – в его голосе не чувствовалось никакой уверенности.
Воспитание – великая вещь. Девушка смогла отстраниться. В темноте ее глаза еще больше напоминали бездну. И так хотелось рухнуть туда, исчезнуть без малейшего следа…
– Я хотела… – начала Мэри, но не сразу смогла справиться с волнением. – Я только хотела извиниться перед вами за все.
– А я – поблагодарить вас. К сожалению… – Продолжать Кабанов не стал. Все было ясно без слов.
Вечер как-то неожиданно обернулся ночью, и со стороны шхуны донеслось призывное:
– Отчаливаем! Всем подняться на борт!
– Вы должны идти. Идите.
– Да, – как-то рассеянно отозвался Командор, не трогаясь с места. Словно сказанное относилось не к нему.
– Идите. Я вас прошу, – с мукой произнесла девушка.
– Сейчас, – с прежними интонациями повторил Командор.
Они вновь прильнули друг к другу в прощальном поцелуе, и даже слуги лорда, обязанные в числе прочего следить за поведением дочери, отвернулись, разглядывая что-то по сторонам.
Командор с трудом оторвался от леди и решительно, едва ли не бегом, достиг ожидающей шхуны. Она отплыла сразу, едва только Сергей оказался на борту, и во тьме было не видать, смотрит ли кто ей вслед на берегу.
Жан-Жак дружески положил руку на плечо застывшего друга, но говорить ничего не стал. Зачем?
Когда хочешь что-то приобрести, неизбежно что-то теряешь. Но кто знает, где оно, счастье?
Часть четвертая
Еще не шестая часть суши
27
Кабанов. Запоздалое прибытие
Плавание выдалось на редкость трудным. Мы вышли из Франции в середине апреля, а сумели дойти лишь в июне. Два купеческих судна, до отказа набитые самыми разными вещами, частью товаром, частью пресловутыми средствами грядущего производства, и «Лань». Наша первая бригантина, помнившая столько…
Северные моря – не южные. Даже ветры часто не благоприятствовали нам. Плюс необходимость всячески избегать нежелательных встреч. Встреч мы избежали. А вот все остальное… Если в самом конце пути было постоянно холодно и промозгло, то что говорить о его середине?
Вода и та ни в чем не походила на привычные воды юга. Свинцовая, темная, тяжелая, холодная даже на взгляд. Избави боже еще раз пройтись подобным путем!
Я был вымотан плаванием до предела. Вплоть до того, что многократно проклял всю затею с возвращением и готов был повернуть назад. Но обратный путь был ничуть не легче.
Что бы ни говорили в мое время многочисленные критики Петра, противники его российской демократии, страна явно не могла обойтись единственным портом, к тому же находящимся у черта на куличках. И в смысле подходов с моря, и в смысле расположения на окраине страны. Подвести нормальное количество товаров мешало бездорожье, огромные расстояния, сам климат, необычайно суровый в этих позабытых богом краях. Можно сколько угодно говорить о мастерстве поморов. Погоды в торговле они сделать не могли. А без торговли, почти в изоляции ни о каком развитии страны не могло быть речи. Даже если под развитием понимать сомнительные ценности всемирных и доморощенных пустобрехов.
Нам был необходим выход к морям. Просто для того, чтобы выжить в огромном мире. Как наверняка необходимо было подавить стрелецкую вольницу, дабы избежать грядущей судьбы Польши.
Дымом Отечество не пахло. Только морем и кораблем. Небо было серым, определенно не соответствующим настроению.
Счастья, всеохватного, пьянящего, не было. После всех трудностей похода на сильные страсти не оставалось сил. Тихое удовлетворение уставшего человека, наконец достигшего своей гавани. Берега выглядели суровыми, ничуть не напоминавшими покинутые нами края.
Все равно – родина. Наш путь к ней растянулся на три с лишним года. Маратик заметно подрос, и в его речи французские слова звучали не менее часто, чем русские. Дети гораздо восприимчивее нас. Это мой сын еще ничего не понимает в окружающем мире. Маратик же видел столько… По нынешним временам, большинство населения дорогу до соседнего города воспринимают как путешествие. А о землях за океаном вообще гуляют сплошные небылицы. Я уже молчу про таинственный Китай и загадочную Индию. О существовании Японии почти никто даже не слышал.
В Японии мы не были, зато Карибское море исходили вдоль и поперек. Век бы его не видеть!
Маневрирование под парусами затянулось. Вроде бы берег близко, но пока бросишь якорь…
На рейде стояло с десяток судов. Почти все под вездесущими британскими и голландскими флагами. Мы же шли под французскими. Немногочисленные вахты засуетились, не зная, чего ждать от таких гостей. И пусть враждебные страны не воюют в гаванях нейтральных государств, однако мало ли?
Орудийные порты на наших кораблях были закрыты по-походному. Лишь из-за тех же предосторожностей командам было роздано на руки оружие. Фраза про береженого, которого Бог бережет, родилась невесть когда.
Пока все было спокойно. В смысле, без стрельбы. Напасть на нас никто с ходу не попытался, а нам это вообще было не нужно.
Плюхнулись в воду якоря. Паруса подтянулись к реям, и прозвучала долгожданная команда:
– Шлюпку на воду!
Обычную, весельную, а не одну из двух спасалок, которые мы упорно продолжали таскать с собой.
– Ни пуха, Командор!
– К черту!
Съехать на берег хотели все. Только перед тем требовалось многое выяснить и утрясти. Французские корабли практически никогда не заходили в Архангельск. Кто знает, как примут представителей далекой страны? До сих пор Россия больше тяготела к Англии и Голландии. К странам, с которыми Франция много лет вела войну.
Нас уже ждали. Времени подготовиться у местных властей было в избытке, и ничего удивительного, что в толпе зевак чуточку отдельно стоял определенно государственный человек в зеленом форменном кафтане, а рядом с ним – двое в более традиционной русской одежде.
– Сержант бомбардирской роты Преображенского полка Щепотьев! – представился тот, который в форме.
Один из стоявших рядом с ним перевел сказанное на английский, а другой, чуть помедлив, на голландский.
Голландского языка я, понятно, не знал. Открывать сразу знание русского – не хотел. Французского наверняка не знали встречавшие. Поэтому отвечать пришлось на английском.
– Кавалер Серж де Санглиер. – Я гордо покосился на вдетый в петлицу орден Людовика.
Награда определенное впечатление произвела. Архангельск в основном посещали купцы, то есть люди частные, частично и безродные. А тут явный дворянин, возможно, самых голубых кровей, человек, явно отмеченный самим королем…
