политически грамотно так и не правленый роман вышел в издательстве «Киноцентр» лишь в 1991 году.
Несмотря на то, что «ученик и последователь Бабеля» Катаев «воспевал стройки коммунизма», он никогда не создавал явного халоймеса на ватине, до которого был столь охоч самый великий пуриц одесской литературы. И А. Пирожкова в «Годах прошедших рядом. 1932–1939», и некоторые другие товарищи вспоминают, что Бабель исписал несколько тетрадей, повествуя о Бетале Калмыкове, скромном партийном руководителе одной маленькой, но гордой советской республики. Перед боевыми, трудовыми, альпинистскими, охотничьими и прочими подвигами Бетала Калмыкова в исполнении Бабеля померкли и измельчали делишки Александра Македонского, Геракла, Бэтмена, барона Мюнхгаузена и даже самого Стаханова.
Вот как Бабель живописал картину охоты с этим корешем самого Сталина в … заповеднике вверенной ему республики. Один из охотников случайно всадил в живот высокого партийного руководства «весь заряд дроби. Но Бетал виду не подал, продолжал охотиться до конца». Если всадить обычному человеку в кендюх весь заряд дроби, то ему тут же наступит кадухис на совсем другой живот. Тем более что это была даже не дробь, а почти полукартечь, как минимум, три ноля. Но разве подобное обстоятельство может повлиять на аппетит Бетала, которому лишь «после ужина вытащили из живота более двадцати дробинок»?
Подумаешь, дробинки, каждая из которых способна отправить на тот свет реального человека. Просто этот партийный руководитель был слегка похож на Дункана Мак-Лауда: в другой раз, во время охоты на кабанов, пуля одного из охотников попала уже не в живот, а в кость ноги героя бабелевского времени. Не акцентируя ваше внимание на том, что заряды постоянно летят в партийного руководителя, возглавляющего на охоте коллектив идиотов-браконьеров, освещаю дальнейшие события. Несмотря на пулю, попавшую прямиком в кость, наш герой «натянул на больную ногу сапог и поехал на совещание в Москву». От себя добавлю, что вес подобной пули составляет не легендарные девять, а всего-навсего тридцать граммов.
Так это только фрагмент охотничьих подвигов партийного руководителя республики Калмыкова. А если вспомнить о том, что он самолично и лучше всех голыми руками собирает урожай, или как проводит окончательную и бесповоротную коллективизацию? Ведь еще не все жители республики к тому времени добровольно записались в колхозы. Так же и поголовную коллективизацию недолго провалить. Потому собрал Калмыков инструкторов обкома и сказал им дословно: «— Если провалите, уничтожу всех до одного». После чего полез вместе с Бабелем на вышку, где будущий писатель с мировым именем любовался отстрелом кабанов в исполнении героя своих рассказов.
Как-то надоело партийному деятелю Калмыкову читать о том, что альпинисты совершают самые настоящие подвиги, восходя на Эльбрус. Потому он решил покончить с легендой о невероятных трудностях этого подъема. И безо всякого снаряжения Бетал поднялся на Эльбрус в сопровождении пятисот колхозников. Еще быстрее, чем ныне президент Ющенко вместе с толпой лазит на Говерлу, добавлю уже от себя. Но Ющенко может только мечтать о таких прекрасных дорогах, какие давным-давно были в калмыковской вотчине, потому что он не пользуется поголовно-всепоглощающей любовью населения. А жители той южной республики втайне от своего партийного руководителя гнали варенье, затем продавали его, а на вырученные деньги строили дороги, хотя легенды о трудностях подъема на Эльбрус нагло распространяются уже в нынешнем тысячелетии.
Если бы и Бетала Калмыкова, и Исаака Бабеля не расстреляли (с разницей в месяц), не приходится сомневаться: рукописи известного советского писателя по поводу супермена Бетала были бы доведены до совершенства и стали бы достоянием мировой литературы. Однако, к большому сожалению, Бабель пришел именно к тому жизненному финалу, на который только и мог рассчитывать, а потому его незавершенный литературный труд, на сей раз не о Бене, а о Бетале, так и остался содержимым одной из пресловутых папок, исчезнувших, как по мановению тоже легендарной волшебной палочки…
Подобное отступление понадобилось не случайно. Ибо человеку, знакомому с Одессой только благодаря бабелевской прозе, трудно будет поверить, что на самом деле рассказы за Беню Крика, каким бы блестящим языком они ни были написаны — не более чем россказни, производящие на настоящего одессита тот же эффект, что и на современников Бабеля, родившихся в Городе. А уж они-то были не в восторге: ни от подвигов дешевого рэкетира Бени, ни от псевдо-одесского языка героев макетной Одессы, сконструированной Исааком Эммануиловичем.
События, запечатленные в повести «Белеет парус одинокий» Катаева, и в «Одесских рассказах» Бабеля происходят в одно и то же время. Если речь катаевских героев — подлинно одесская, то за бабелевских персонажей этого не скажешь и при сильно большом желании.
Можете провести маленький эксперимент. Выпишите всего лишь из одной повести Катаева все одесские слова — и вы будете иметь одесско-русский словарик. Затем выпишите одессизмы из всего творческого наследия Бабеля — и сами увидите, что выйдет из этой затеи. Только должен предостеречь: это должны быть таки образчики подлинно одесской, а не бабелевской речи. Умиляющие критиков выражения типа «об чем» не канают, ибо их употребляли, скажем, даже герои Зощенко.
В повести Катаева «Белеет парус одинокий» также наличествуют пресловутые «неправильности», но совершенно иного рода. Например, «аберкоса» или «ляж». Катаев это делает не только ради пресловутого одесского колорита, ведь слово «лежать» в Одессе означает «слечь; хворать». А если вам интересно, отчего коренные одесситы с незапамятных времен и по сию пору именуют абрикос «аберкосой» — смотрите мою книгу «Одесский язык».
Вот они, далеко не все одессизмы из катаевской повести: «не ерунди», «овидиополец», «таракуцка», «дамские пальчики», «экономия», «халабуда», «кадочка», «негоцианты», «лаврики-павлики», «ганька», «привоз», «лодочка с дырками», «дрейфить», «самодур», «отчепись», «глосики», «у вас повылазило?», классическое «не бычки, а воши», «играл в шашки, а по-ихнему в дамки», «гвалт», «банка», «вертай назад», «ничего не имел против», «хрен-чудотворец», «ага», «лентюга», «соскочил бы всякий фасон», «цыц», «без доли — чур на долю», «это Петька с Канатной угол Куликова поля», «Нюся», «босяк с Дюковского сада», «намайстрачим», «япончики», «читай с выражением», «Спрашиваешь!», «Ванька Рютютю», «уши вянут», «Борис — семейство крыс», «мартыхан», «шкалик», «споймали шпаки», «дубастый», «жада-помада», «жменя», «прислала до вас», «хорошенького помаленьку», «скаженный Гаврик», «от босявки слышу», «сколько вас на фунт сушеных?»…
Кадочка — феска, халабуда — весьма паршивое жилище, экономия — ферма, овидиополец — раздолбанный экипаж, Нюся — Наум, банка — сидение, лентюга — бездельник, самодур — снасть для ловли морских стайных хищников, дубастый — носатый, глосики — камбалы-глоссы, спрашиваешь! — конечно; еще бы. «Дамские пальчики» — именно так сию пору одесситы именуют все сорта столового винограда типа «Хусайне белый», «Нимранг», «Кардинал» с очень крупными бубочками (в русском языке — ягодками). В пятидесятые годы пресловутая «лодочка с дырками» уступила свое место в одесском языке «баяну», что переводится на русский язык как «садок», зато «ага» мы используем по сию пору во всем его многообразии, от «да» до «что и требовалось доказать». Что же до «габелки», то это деятель куда похлеще «шибеника», переводящегося на русский язык как «сорванец».
«На! Пососи!» — демонстрирует локоть катаевская Мотя. А что еще может показывать девочка, с учетом того, что в те годы крылатая фраза «Пососи и больше не проси» была достоянием исключительно одесского языка. «А цены подходящие сделать на привозе, так это с маком» — из той же оперы, ибо в виду имеется «дуля с маком», она же русскоязычная «фига» или «кукиш». Слово «дуля» некогда считалось нецензурным, ибо в русском языке оно означало то же самое, что поныне «антон» в языке одесском. Зато жители Ближних Мельниц и Пересыпи еще на моей памяти выдавали: «За червончик, та ще с гаком, ты получишь дулю с маком». Да и «привоз» — это не знаменитый одесский «Привоз», а любой рынок.
«Она с Маразлиевской перебралась на Ближние Мельницы» переводится на русский язык как «она скончалась». Но или мы не говорим аналогичным образом в наши дни: «Он переехал на Таирова» — он умер, а если «Он переехал на Слободку» — так сошел с ума. А легендарный по сию пору «Борис, председатель дохлых крыс» или угловая система одесских координат, а «специальные жестянки для собак, прикованные к деревьям»? Забота о бездомных собаках была одним из условий завещания богача Ралли. Катаев проводит нас по реальному Городу, растаявшему в дымке прошлого, поясняя даже причины ставшей притчей во языцех аполитичности одесситов: «Правила хорошего тона предписывали черноморским мальчикам относиться ко всему на свете как можно равнодушнее».
И у Катаева, как и у других родившихся в Городе писателей, есть то, что я бы назвал «одесской памятью». То есть употребление в текстах, иногда с расшифровкой, деталей жизни горожан. К примеру,
