Это «Но послушайте Бабеля, который для одесского…как Пушкин для русского…Беня говорил смачно…от двух до пяти…» растащено по всей планете добровольными гробокопателями одесского языка, дружно исполняющими плач Израиля. В том числе, из общества русской культуры «Дозор». Дальше всех пошел журнал «Флорида»: «…читайте нашего великого земляка Исаака Бабеля, который для одесского языка является тем же, как стал для русского Александр Пушкин». Опять Беня говорил мало, но смачно, и снова «от двух до пяти». Но здесь после «от двух до пяти» идет продолжение: «Я же просто приведу несколько примеров нашего все еще живого языка: «Кручок универсальный, на любую рыбу. Попробуйте, зацепистость прямо, как у хуны с-под «Лондонской». Рыба ищет, где глубже, а человек — ше плохо лежит. У нас, между прочим, есть министерство культуры, но от этого еще никто не умер».
Прямо-таки обидно делается. Хоть бы нашелся среди шмаровозов, распространяющих за меня неправильные сплетни, очередной поцык, который бы написал, что моя настоящая фамилия Бабель. И в качестве доказательства привел процитированные выше строки. А то, понимаете, один импортный деятель аж два года назад выдал крамолу: «…бродить по Одессе, читая Смирнова, это реальный кайф», а я за это по сию пору отчего-то не получил по голове.
В прошлом году некий российский музыкант после визита в Город на фестиваль типа «Бабель-швабель клизмер-шмизмер номер раз» написал мемуары с фразами: «подвалили к нам три мента, стали крутить мне мудебейцалы на тему ходьбы по газонам», «пошла драка на сраку», «дать пачек и уставить шнифт на тухес», «сделал беременную голову», «как Гитлеру война», «чтоб они заработали лимон и отнесли его врачам». Не иначе Бабеля перечитался, ибо одесский язык заимел вид кадухиса на живот почти сто лет назад. Предвидя грядущие обвинения за словосочетание «Бабель-швабель», переадресовываю их бывшему директору Одесского литературного музея Виктору Кострову, именовавшего во всеуслышание Бабеля только так и не иначе. И вы думаете, что кто-то из великих бабелелюбов после этого сказал Кострову ну хотя бы: «Бенц, замолчи свой рот!»? Держите карман на всю ширину собственной наивности: это же вам не слагать легенды за гибель одесского языка и Крошку Цахеса Бабеля, это же таки могло вылезти даже не боком, а раком.
Как бы то ни было вчера, сегодня протухшая кость аеровского мамонта явно пришлась по вкусу очередному вольтерчику: «Погубителем же «живого одесского языка» стал возросший уровень образованности. Люди стали говорить правильнее, а «одесский язык» к такому повороту никак не был готов, ибо его существенную часть составляли как раз неграмотные с точки зрения классического русского языка выражения». Ну как тут не вспомнить негодование редактора В. Хаита и российского ученого-лингвиста В. Долопчева, который сто с гаком лет назад возмущался: неграмотные одесситы говорят и пишут «негритенок», хотя нормой русского языка является «негренок»?
Выражаясь «классически одесским» и «классически бабелевским» «я имею вам сказать»… Эти строки «человека, думавшего на идиш и говорившего по-русски» я выудил, в частности, из статьи «Я имею вам сказать», опубликованной журналом «Мигдаль». Имею представить, как святитель Феофан Затворник, созидая до рождения Бабеля трактат «Три слова о несении креста», думал исключительно на своем родимом идише, а потому и писал: «Больше не имею вам сказать ничего о сем».
Из-за регулярных хлопаний в ладоши всяких-разных убоищ не только местечкового пошиба, пишущих на уровне «мы, евреи, молодцы, у нас обрезаны концы», российские национал-идиоты именуют в своих пидорасивных статейках мой родной язык «жидо-одесским жаргоном» и «лагерным ивритом». Тем более что один конченый привел в качестве примера типично еврейской фразы: «Ой, это таки да что-то особенного», являющейся смесью, где использованы нормы украинского, польского и русского языков.
На самом деле, среди множества слов одесского языка, выражения, созданные на основе идиш занимают вовсе не главенствующее место. Их не более сотни. Просто все эти тухесы-нахесы не слишком привычны для уха иногородних, в отличие от «прута» в его отнюдь не болгарско-одесском значении или «бакалеи» (турецким словом «бакал» в Одессе издавна именовали торговца съестным). К тому же к словам идишистского происхождения нередко причисляются выражения, образованные в Городе на основе других языков. Еврейское «халяв» и украинская «холява» имеют совершенно разный смысл, а словом «халястра» изначально пользовались исключительно поляки одесского происхождения. Что тогда говорить о множестве слов, родившихся непосредственно в Одессе, вроде «шарпальщика»: мародер; квартирьер или давно попавшего в русский язык «пижона» далеко не в его франкоязычном значении. А ведь не в последнюю очередь из-за «пижона» было образовано одесское слово «пицуня», то есть «голубь».
Так может уже достаточно этого набрыдшего «думал на идиш», ибо после очередного прочтения «от двух до пяти» так и тянет на классику: «Абрам, одно из пяти: или закрой рот, или четыре раза получишь по морде».
Как только речь заходит о ныне активно продолжающем развиваться одесском языке, тут же, словно из засаленных рукавов многократно битого подсвечником шулера, появляется крохотный фельетон Дорошевича «Лекция за одесский язык», написанный в девятнадцатом веке и затертый до дыр от частого употребления тонюсенький сборничек «Одесских рассказов» Бабеля почти столетней давности. За какой одесский язык вообще может идти речь, если в Городе перевелись люди, думавшие на идиш, но говорившие по-русски? Хоть бы кто хоть раз пролил крокодилову слезу по поводу отсутствия людей, думавших на греческом, французском, немецком, английском языках, и чей вклад в становление и развитие одесского языка был никак не меньше еврейского. Глупо было бы не отдать приоритет одесситам еврейского происхождения, если бы речь шла о литературе и музыке, но язык? Кстати, первым языком межнационального общения в Одессе был итальянский, первая газета в Городе издавалась на французском языке, а украинскому языку одесский язык обязан куда больше, чем идишу.
Прожив всю жизнь в Одессе, мне так и не посчастливилось увидеть хоть одного индивидуума, думавшего на идиш и говорившего по-русски. Единственный человек, которого можно заподозрить в том, что он думает на идиш, а говорит на русском, это явно всем известный Виктор Черномырдин, регулярно выдающий фразы типа «Лучше водки хуже нет».
Я вырос в типичном одесском дворе, с его многочисленными Хаймовичами и Рабиновичами, но самый пожилой из них на идиш явно не думал. Потому что все они были коренными одесситами, кровью и плотью Города. Характерные для нашего случая фразы: «видела тебе идти» или «била вчера на толчок», я слышал только от мадам Бирюк. Но она не еврейка, а болгарка. И знаменитый одесский акцент, это не только акцент с которым говорил солнечный пацан Моня Шварцман, но и другой мой сосед Саня Шевченко, а также мой кореш Жорик Думченко, уходивший своими корнями в Запорожскую Сечь. И когда президент Ющенко, который только и может разводить пчел на мед, выдал рекламу: «Думай по-украински!», Жорик сказал с чисто одесским акцентом: «Как раз тот случай, пасэчник. Не бери меня на свой хап-геволт». Прошу заметить, что Жорик не именовал презика «пчеловодом», и даже не выдал крылатую фразу якобы давно погибшего одесского языка «Погнал пчел на Одессу».
Или вам интересно, отчего у нарисованного в моем воображении халамидника, прижавшегося тухесом к стене перелицованной в областной архив синагоги, имеется свинорез и шпаер? Да потому что малограмотные кликуши с учеными степенями неоднократно ставили знак равенства между одесским языком и блатным жаргоном. Абсурдность их измышлений наглядно доказывают мои книжечки «Одесский язык» и «Одесса таки ботает». Потому приведу всего пару примеров, которые не вошли в них.
В свое время мне, малограмотному, давали сильного джосу интеллигентные дамочки-редактрисы за пропаганду блатного жаргона и чудовищно-неправильное использование русскоязычных выражений. Типа «…позырим Черного моря, это что-то особенного». Я даже не пытался оправдываться, ибо подлинно одесскому языку в те времена еще не было доступа не то, что на книжные страницы, а на газетные полосы. А неправильному употреблению столь любимого одесситами родительного падежа и блатному слову «позырим» меня обучил один по сию пору скрывающий свое настоящее имя явно отпетый уголовник, писавший не только «…да позърим синяго Дону», но и «Поостри сердца своего мужеством» в «Слове о полку Игореве».
С другой стороны есть такая давняя российская лингвистическая традиция: объявить какое-то слово одесского языка блатным, а спустя десятилетия начать активно использовать его в качестве литературной нормы русского языка, не позабыв бережно занести в словарь, дабы ни одно слово великого и могучего языка не пропало для грядущих поколений. Более сотни лет россияне причисляли наш родной «бан» к воровскому жаргону, а как узнали, что такое автобан и с чем его едят, тут же в натуре прекратили стращать им законопослушное население. Вот это самое, по сию пору причисляемое к блатному жаргону выражение «в натуре», еще сотню лет назад соответствовало весьма распространенному тогда в русской литературе
