Странная это была зима. Уже не первая и, похоже, не последняя в череде странных зим. Кое-что оставалось прежним, заведенным еще от предков. Лютые морозы поневоле заставляли людей держаться ближе к жилью, а летнее напряжение, когда продохнуть времени нет, теперь выливалось в полудремное существование. Обычные бытовые хлопоты, кроме них – отдыхай, сколько душа пожелает. А если завелась лишняя денежка, поезжай на ближайшую ярмарку. Не все можно изготовить у себя в деревне.
А то, что можно, – самое время делать сейчас. Пока поле с его хлопотами не поглотили целиком.
В городах все иначе. Зима – время торговое. Дороги стали доступнее, после летних работ люди чуть разбогатели, кое-что себе позволить могут.
И как всегда, в городах велись разные разговоры. С опаской, вдруг кто подслушает, люди жаловались на жизнь, тут же поминали взятие Азова, но и царя поругивали втихаря за его пристрастие к иноземцам и любовь к диковинкам. Местами ходили слухи про летающие шары, а то и более странные вещи. И только Антихристом царя пока никто не называл. Хотя осуждений было много больше похвал.
Но это были привычные проявления старого. Не в том смысле, что старое – обязательно плохое. Как и новое – отнюдь не всегда хорошее. Чего уж хорошего можно было найти в разворачивающемся строительстве канала Волга-Дон? В морозы при свете горящих смоляных бочек под присмотром солдат. И не только присмотром. За провинность могли тут же выпороть, а то и повесить без особых разговоров.
И совсем уж новым была фабрика в Коломне. Кстати, тоже огражденная войсками. Только поди разберись, то ли служивые стерегут имущество от всякого худого люда, то ли, наоборот, приставлены охранять город от пыхтящих внутри фабрики железных тварей. Одни говорят – драконов, привезенных из-за моря и сдерживаемых мощным заклятием. Другие – рукотворных машин, изготовленных в том числе известным уже половине жителей Володькой Ардыловым.
Какие только разговоры не бродят по белу свету! Не сразу скажешь, чему из них верить, чему – нет.
3. Флейшман. Хозяин
Самочувствие было отвратительным. Уж лучше бы я умер вчера! И это несмотря на то, что вся наша компания попала на пир, когда он был в полном разгаре. Что до Командора, который присутствовал там с самого начала, то вид у него был из тех, про который говорят: краше в гроб кладут.
Это хорошо, что дальше полковой избы мы никуда не пошли. Вернее, не было уже сил идти куда-то. Так и заснули кто на лавках, кто под лавками.
Теперь я наглядно сумел оценить французский вариант. Король ест и пьет совершенно один. Да за одно это ему памятник надо ставить! С надписью «За сбережение здоровья подданных». И пусть никто мне не говорит о королевском высокомерии. Они просто не познали всю простоту Петра. Если это можно назвать простотой.
Самое интересное – похоже, никакого похмелья Петр не испытывал, хотя пил вчера не меньше нас. Так, с самого утра был чуть помят, но после легкого завтрака полностью оклемался и сейчас был единственным из всех собутыльников, который просто кипел энергией. Я же только и мечтал, чтобы завалиться в тихий уголок да отлежаться там пару часиков. А лучше – до вечера.
Не надо было мне возвращаться домой. В крайнем случае – говорить посланнику, что я здесь. Прикинулся бы отсутствующим, и хотя бы человеком себя сегодня чувствовал.
– По сколько часов в день работаете? – внезапно спрашивает царь, следя, как люди довольно сноровисто выполняют свои обязанности.
– По десять, государь. – Говорить тяжело. Хоть бы кваску испить, да как-то неловко.
– Почему так мало? Надо по четырнадцать, не меньше. – Глаза Петра становятся злыми. Усы топорщатся, как у кота, но не мартовского, а готового к битве за свою территорию. Или это тоже следы похмелья? Есть же люди, с утра злые на весь мир!
– Невыгодно. Начиная с определенного момента человек устает. Как следствие, ошибок он делает больше, а производительность труда падает. Плюс накапливается общая усталость от работы без полноценного отдыха, – поясняю я.
Никаким гуманизмом даже близко не пахнет ни здесь, ни в Европе. Но хоть категории выгоды понимать необходимо.
– Нерадивых наказывать, – отрубает Петр. – За каждую ошибку пороть, пока не научатся. И никакой усталости. Пускай забудут это слово.
– Людей надо не только наказывать, но и награждать. За ошибки предусмотрены штрафы, за хорошую работу – дополнительные премии. Мне не нужна смертность от непосильной работы.
– Нужны люди – еще деревни к вашему заводу припишу. – Петр даже производство умудрился сделать крепостным. Но я прекрасно помнил грядущие бунты доведенных до отчаяния людей. И рыть себе яму совсем не хотелось.
– Крепостные у нас заняты на подсобных работах. Большинство мастеров свободные. Те, которые ими не являются, за примерную работу могут получить волю. Раб не заинтересован в конечном результате. А у нас люди работают, зная за что.
В своем кругу мы несколько раз обсуждали, возможно ли надавить на Петра так, чтобы он вообще отменил позорное, хотя привычное, крепостное право. В нашей реальности всю жизнь Петр только укреплял его, сделав едва ли не все население в нечто абсолютно бесправным.
Даже, наверное, всё. Как удалось вспомнить, для тех же дворян служба государству была делом пожизненным. Крестьяне работают на своего помещика, а тот все время проводит в армии. В крайнем случае – на штатской службе. Это уже Петр Третий введет указ о вольности дворянства. Только о крепостных при этом как-то позабудут.
Но даже мы, люди начала двадцать первого века, решили отложить подобные дела в долгий ящик. Нас просто бы никто не понял. Собственники, дворяне, бояре, монастыри, усмотрели бы в этом нарушение своих прав. И даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, если бы царь почему-то решил бы нас поддержать, нас бы просто убрали с дороги. Ни одного союзника в таком деле – равносильно проигрышу, и авторитет высшей власти ничем бы помочь не мог.
А сам народ готов принять волю, но абсолютную. Пока владельцы служат, особого недовольства ими нет. Каждый выполняет свое дело. Хотелось бы иначе, только так Бог велел. Короче, революционной ситуации пока не наблюдается. Но дай слабину – и людям сразу захочется большего. Система пойдет вразнос, как это было в революцию и перестройку, и чем ее удержать – неведомо. Вдобавок, это только сказать просто – свобода, на деле требуется кропотливый труд со всевозможными расчетами, дележом земли, вопросом, как компенсировать утраты помещиков. Последним ведь земли даны за службу, и отнимать их без компенсации тоже не вполне справедливо. Казна же хронически пуста. И как ни крути, пока лучше такие вопросы даже не трогать.
Но это в целом по стране. Все, сказанное мной Петру, на производстве имеет прямой смысл. Рабам не по силам творчество. И сколько их ни наказывай, путного результата все равно не добьешься. Не в этом ли причина, что никаких готовых изделий при Петре в Европу не везли? Просто нечего было. Сплошное сырье, как в мои годы.
Щека царя нервно дернулась. Но распоряжаться здесь он не мог. Все, что мы обещали, делалось. У остальных, кому досталось в приказном порядке заняться добычей или производством, дела шли не столь гладко.
Нет, проблемы были и у нас. Но чисто технические, неизбежные при начале принципиально нового направления человеческой деятельности. До сих пор прогресс шел черепашьей скоростью, мы же решили его подтолкнуть.
В нашу бы компанию да знающего металлурга! На пару с первоклассным инженером и толковым геологом.
– А вот это – наш новый станок, Петр Алексеевич. – На пути вовремя попалось очередное творение Ардылова и всех остальных.
На деле, для нас все нынешние усовершенствованные станки, что токарные, что фрезеровочные, были вчерашним днем. Плохо лишь – не было хорошего металла для резцов. Поэтому менять их приходилось слишком часто.
– И чуть дальше – пресс, – показал в конец цеха Командор.
