… В этот день никого из сотрудников мадам Клайм не ожидала – был всеобщий редакционный выходной день, заведенный мадам, как поощрение сотрудникам после очередного выпуска журнала. Поэтому, войдя в помещение редакции, она сразу же принялась разбирать почту. Она отложила два письма – одно от делового партнера, другое – частное – и пошла поставить себе воды для кофе. С чашкой кофе – в одной руке и письмами – в другой, она прошла в свой кабинет и только там наконец вскрыла конверты. В одном было сообщение о том, что ее последний роман одобрен и уже готовится к печати, в другом – личное послание от Бруно. Почему-то Бруно предпочитал иногда писать ей письма, а не звонить по телефону. Разумеется, он звонил ей, но потом присылал и письмо: ему казалось, что по телефону голос Энн не так приветлив, как он хотел бы, и он уточнял их взаимоотношения – не изменилось ли они. На что мадам всегда неизменно отвечала весьма лаконично – не изменились. И добавляла фразу: приеду, как только сочту необходимым. И она приезжала к своему шведскому другу-художнику.
Бруно… Она всегда помнила, при каких обстоятельствах они познакомились…
Глава 2
ЭССЕН-БИЕЛЕФЕЛЬД, среда, 10 сентября
Энн Клайм сидела за рулем автомобиля и всю дорогу, пока ехала домой, думала о Бруно. Она вспоминала их знакомство.
… 1991 год. Энн Клайм – тогда она была Анной Климовской – пришлось вернуться в Ригу. Этого требовала тетка, которая боялась оставаться в Латвии, принявшей независимость – независимость от Союза. У тетки же была кооперативная квартира, которую она обещала переписать на Анну, если та успеет приехать до возведения границ и до введения визового режима. Тетка звала Анну совсем не потому, что очень заботилась о ней – просто боялась тетка умереть в одиночестве. И тогда Анна бросила все в Москве и срочно приехала в Ригу. Собственно, а что она бросила? Временную московскую прописку и квартиру, которую снимала в непрестижном районе? Теткино приглашение было как нельзя кстати, потому что нужно было, наконец, решать свою личную проблему, а она тогда никак не решалась.
Сейчас Анне не хотелось вспоминать свои московские неразрешимые проблемы, она ведь хотела вспомнить совсем иное – Бруно…
… Они познакомились на выставке. Обыкновенной выставке, каких в Риге всегда в достатке. Анна помнит, что дело было перед Рождеством и ей хотелось купить новую колоду карт, какое же Рождество без гадания?! Но покупка срывалась – карт не было, вернее, их было множество, но ей хотелось купить карты с привычным рисунком, в так называемом русском стиле. К тому же она привыкла к картам самого маленького формата, но вот их то как раз и не было. Она обошла все уголки Вецриги, но так ничего и не купив, решила было уже ехать домой без карт, но, проходя мимо художественного салона, сквозь стекло витрины увидела свою знакомую. Та махала Анне рукой и жестами приглашала зайти к ней. Знакомую звали Альбертиной и была она художником-модельером. Она стояла в оконном проеме с пучком сухих цветов и веткой хвои – пыталась украсить витрину к Рождеству…
Альбертина была красивой и экстравагантной женщиной. Кроме того она была известна – и не только в Риге – в ее изделиях щеголяла московская артистическая элита, а показ ее моделей на выставках всегда проходил при неизменном успехе. Анна когда-то писала о ней очерк для московского журнала – это был не очерк даже, а какая-то ода. Ода – женщине, у которой руки растут там, где им и положено расти. Альбертине очерк тогда понравился и, время от времени, она встречалась с Анной. Правда, всегда случайно, но если такая встреча происходила, то они обязательно заходили в кафе поболтать об успехах. Разумеется, не об успехах Анны, а только об успехах Альбертины. Но Анна симпатизировала этой женщине и прощала ей ее эгоизм.
И на этот раз Альбертина была рада Анне, она бросила пучок сухих цветов в угол и носком модного сапога отшвырнула ворох своих кожаных шедевров, предназначенных для витрины, этим жестом показывая Анне, что в данный момент это не самое важное. Важное – их встреча.
– Зачем тебе какие-то манекены, – сказала Анна, указывая на безголовое туловище, одетое в кожаное пальто чернильного цвета, – ты сама могла бы время от времени стоять в витрине, кстати, это сейчас очень модно – живые манекены… А эффект был бы потрясающий.
– Тебе нравится это пальто? – не реагируя на реплику Анны спросила Альбертина. – Посмотри теперь как я в нем выгляжу. – И Альбертина набросила на плечи свое фиолетовое чудо… Затем она продемонстрировала все модели, предназначенные для витрины и Анна уже пожалела, что была излишне щедра на похвалу – Альбертина слишком увлеклась показом, а Анна не располагала временем. Но вот художница, наконец, спохватилась и бросила свою очередную модель в дальний угол салона и взглянула на ручные часики:
– Да ты ведь не знаешь мою главную новость – у меня тут квартира рядом. Ты же не видела мою новую квартиру? – Завопила она и потащила Анну к двери в глубине салона. Альбертина забыла, что Анна не видела и ее старую квартиру… Толкнув дверь, они очутились на полутемной лестничной площадке и поднялись на третий этаж.
– Ремонт я закончила и могу теперь принимать гостей. – Тараторила Альбертина и распахивала перед Анной все новые и новые двери уже в квартире. Квартира очень понравилась Анне, такой планировки двухкомнатной квартиры она еще не видела: дом старый, потому и планировка такая оригинальная и столько подсобных помещений – объяснила самой себе тогда Анна. Угостив Анну чашкой кофе и крошечной песочной корзиночкой, размером со старую пятикопеечную монету, Альбертина заторопилась обратно в свой салон и Анне пришлось буквально проглотить эту миниатюрную корзиночку целиком, отчего она даже рассмеялась, представив себя со стороны. Если честно, то встреча тогда оставила неприятный осадок, и не только потому что Альбертина не дала Анне рта раскрыть – так было всегда во время их встреч, – но еще и потому, что эта чашка кофе больше походила на милостыню, а не на угощение – Анну тогда покоробило именно это. Однако на прощанье Альбертина мило пригласила Анну на презентацию своего салона и даже подписала ей именной пригласительный билет.
… Презентация была шумной и бестолковой – море шампанского, какие-то полупьяные фотографы, которые, помнится, облили Анне платье, а пока они долго извинялись, Анна успела от них устать, вот тогда к ней и подошел седоватый мужчина и предложил спасти от назойливых и бесцеремонных мужиков. Анна тотчас же согласилась и они просто сбежали тогда с этой презентации. И только в кафе, куда они зашли посидеть, мужчина представился: Бруно Свенсон – художник из Гетеборга…
Говорил Бруно по-русски с явным трудом, тщательно подбирая слова и долго раздумывая при ответе, но это совсем не раздражало Анну, а как раз наоборот придавало их разговору какую-то значительность и даже монументальность. Встречались они после рождественских праздников почти каждый день – в течение всего января, а потом Бруно внезапно уехал и через короткое время прислал Анне официальное приглашение в гости…
… Ездила она потом в Швецию много раз, особенно часто бывала в Гетеборге, где у Бруно был свой большой дом, в котором он проживал со своей собакой – черным лабрадором, которого так и звали – Блэк. В Стокгольме же у Бруно была квартира с мастерской – почти целый этаж большого и мрачного дома. Жил там
