Я ничего о нем теперь не знаю.
Моя жизнь – спокойна и безоблачна, потому что у меня появилось любимое занятие – я пишу. Я взяла у своей бывшей коллеги старенький компьютер и каждый вечер просиживаю за работой. Я пишу одну главу в день – главу моей следующей книги. Я не знаю, что моя героиня будет делать в этой главе, я не придумываю для нее каких-то особых поступков. Она сама решает, что ей дальше делать и что говорить. Она очень самостоятельная – эта дама. Я наделяю ее такими чертами, которых сама не имею. Когда же утром я перечитываю то, о чем писала вчера вечером, то иногда удивляюсь всему, что она тут наговорила или сделала. Пишу я, нисколько не задумываясь над тем, как закончить тот или иной день моей выдуманной, но такой настоящей женщины. Я с большой симпатией отношусь к каждой из своих выдуманных героинь и даже плачу иногда, если у какой-либо из них не удается жизнь. Утром я только редактирую написанное, но никогда не исправляю того, что уже написано. Да и как я могу перекраивать чужую жизнь – она ведь уже состоялась.
Меня печатают. Однако какой-то особой радости я при этом не испытываю. Мне просто нравится то, что я знаю, каким образом занять свой длинный вечер. Но больше всего мне нравится мое теперешнее одиночество. Как раньше я страдала из-за него и как сейчас изменилось о нем мое представление.
Одиночество – это свобода. Свобода от человека. Свобода от любви.
Одиночество – истинное счастье.
Одиночество – это высшая форма эгоизма… И мне нравится быть эгоисткой – никого не любить. Хотя, это не совсем так.
Одиночество – это когда любишь, но только себя.
И я люблю себя – хожу в театры, посещаю выставки, встречаюсь с друзьми. Иногда я отключаю телефон и посвящаю целый вечер себе одной. Но вот однажды я начала делать дома уборку и вдруг поймала себя на мысли, что мне ужасно надоело мое одиночество. Я бросила пылесос на пороге комнаты и вышла из дома. Было десятое декабря.
Я бродила по городу, заходила в магазины и думала о том – десятом дне декабря месяца… Как давно это было и как недавно. Я толкаю тяжелую дверь кафе и сталкиваюсь в дверях с В. Он растерян. Все это длится мгновение, а потом я вижу искреннюю радость на его лице. Он тащит меня в гардероб, помогает снять тяжелую шубу и ведет в маленький полутемный зальчик. Наш столик – с зажженной свечой – в тихом углу вдали от оркестра. Тихо играет блюз, дрожит пламя свечи – мы оба молчим.
– Я рад тебя видеть. – Говорит он и целует мои руки.
– Я тоже рада. – Говорю я.
– Странно, что сегодня я взглянул на календарь и подумал о тебе.
И он замолкает.
– Я тоже тебя сегодня вспоминала. – Говорю я и с ужасом сознаю, что моя защитная оболочка меня совсем не защищает – мое сердце колотится от одного его прикосновения. Но мне же не надо этого, – начинаю я себя убеждать, – мне хорошо одной. Мне спокойно одной, – шепчу я себе слова успокоения. И я начинаю разговаривать с ним. Ведь если говорить вслух, то можно не чувствовать значения слов. Я могу так говорить – это простые дежурные слова о здоровье, о делах и погоде. Мы ведем такой разговор уже почти час – вспоминаем общих знакомых, какие-то события местного масштаба и вдруг разом замолкаем. Мы оба понимаем, что не хотим возвращаться ни к воспоминаниям о прошлом, ни к прогнозам о будущем.
У нас нет будущего.
Мы не хотим вспоминать прошлое…
Разговор окончен.
Пауза затянулась.
Занавес…
Я еду домой и чувствую себя так, будто по мне проехался танк.
Следующим утром – без приглашения – он приезжает ко мне очень рано. Я ставлю перед ним чашку кофе и молча жду. Я не хочу никаких объяснений. Что я могу от него услышать? Что ему не так уж хорошо? Это и так очевидно. Ведь когда ему хорошо, то он совсем другой – высокомерный и чванливый. Не интересуют меня его проблемы точно также, как и сообщение о его счастье. Пусть будет любим и любит сам. Ведь этого хочет каждый. Хочу и я.
– Ты ничего не хочешь у меня спросить? – Говорит он.
– Нет, – отвечаю я и добавляю, – ты для меня пройденный этап и я, как неважный спортсмен, сошла с дистанции еще до финиша. Понимаешь, дыхание сорвала и теперь сижу на обочине. Однако я просто отдыхаю и спорт бросать из-за неудачного забега не собираюсь. Жду следующего забега.
– Я не люблю, когда ты говоришь какими-то аллегориями. Говори проще. Моя голова не воспринимает.
– Проще? Это означает, что жизнь продолжается. – В моем голосе игривость и насмешливость, от вчерашнего размазанного состояния не осталось и следа.
– Ты не одна?
– Не одна, не одна. Пусть тебя не гложет совесть – у меня все в порядке. Работа есть, деньги – тоже. Есть и мужик. Хороший.
На последней фразе у него дернулась рука, и кофе плеснулось на брюки.
А что еще он хотел? Чтобы я проливала слезы все последующие годы? Нет, уж, хватит. Чего-чего, а слез я пролила на несколько лет вперед. Вслух же я произношу:
– Любить – тяжкий крест, всегда есть вероятность, что тебя отвергнут или предадут. Теперь я только принимаю любовь и эта игра мне нравится больше.
– Ты не врешь? – Говорит он глухо и пытливо смотрит мне в глаза. – Ты действительно никого не
