просто размышлял вслух. И еще Лекс видел, что гастату что-то не нравится.
— Дак ить все сбежали, — сказал санитар-соправитель и зачем-то рыгнул. — Как начали мы их жечь, так и подались они… подальше. Счас редко кого найдешь,
— Жечь? — поднял левую бровь Альбин.
— Совершенно верно, — встрял в разговор второй консул местного производства. — В ответ на противозаконные действия так называемых сервов, изначально являющихся людьми третьего сорта, выразившиеся в антигуманных протестах по поводу справедливой легитимной меры, предпринятой администрацией Биесского диоцеза, а именно предписании обязательного ношения так называемыми сервами отличительного знака на одежде, являющегося необходимым дополнением к прочим мерам, направленным на благо не-граждан Республики, причем вышеупомянутые протесты сопровождались вакханалией варварства и произвола со стороны так называемых сервов, примером каковой вакханалии являются погромы административных зданий и многочисленные убийства, часть населения свободных граждан Республики, проживающего на территории Биесского диоцеза, выразила справедливый протест, в результате которого некоторая часть террористов-погромщиков из числа так называемых сервов, а также примкнувших к ним несознательных перегринов, получила травмы, несовместимые с жизнью — в основном в результате самовозгораний их жилищ.
Некоторое время гастат Альбин, морща лоб, докапывался до смысла сообщения, а потом сказал:
— А говорите, что не знаете, из-за чего все началось… Но я все равно ничего не понимаю. А легионеры? Где армия?
Газетчик открыл было рот, но Альбин жестом остановил его и ткнул пальцем в санитара- коллектора:
— Говори.
— Ну… эта… где, значит, армейцы высадились, там их и положили. Эти-то гаденыши арсенал взяли, космопорт военный, систему планетарной обороны. Так что кого еще, наверное, на орбите сняли, а других — тех на земле уже и положили.
— Так где мятежники сейчас? — ровным голосом спросил Альбин.
— Так я ж и говорю — убрались, куда подальше. Улетели. А кто не знал, те остались. Но, думаю я, ненадолго…
?— Чего ж вы здесь-то сидите? — огляделся Альбин. Лекс, хорошо его зная, понимал, что гастат находится сейчас в состоянии крайнего раздражения.
— А чем плохо? — удивился консул-коллектор. — Живем себе… ждем, пока Цезарь нам помощь пошлет. Мы — люди маленькие, у нас тут окраина…
— Видите ли, — опять влез консул-магнат, и на этот раз Альбин его не стал останавливать, — видите ли, в том положении, в котором на данный момент находится значительная часть морально здорового населения Биессы, то есть при наличии нарушенных систем административного управления, а также при отсутствии централизованной поставки товаров первой необходимости, в силу вступают определенные модели поведения, определяемые данными насущными потребностями граждан. Поэтому…
— Все, — сказал Альбин и посмотрел на Лекса. — Уходим. Связь с челноком через десять минут.
Лекс кивнул. Ему было тошно — от этих людей исходил мерзкий трупный запах, причем не в переносном, а в прямом смысле.
— Ну и воняет здесь, — с чувством произнес Альбин, когда они выбрались из здания и подставили лица прохладному ветерку. — Кажется, дождик будет…
— Вы тоже заметили, господин старший гастат?
— Что?.. Дождь?
— Нет, то, что воняет…
— А! Ну да. Трупами несет жутко. Откуда только, не пойму. Ну-ка, а ты определишь, с твоим-то носом?
Лекс принюхался — похоже, несло от полуразрушенного здания: кажется, это был бассейн.
— Разрешите, господин гастат?..
— Н-ну… сходи, если тебе интересно. Только быстро. Лекс бегом направился к бассейну.
Он и сам не знал, что его туда понесло — наверное, ощущение какой-то неправильности, недоделанности, желание восстановить гармоничную картину мира — пусть даже картина эта будет жестокой, злой, но — гармоничной, пусть кровь, но — оружие, враги, схватка, только не эта безопасная тишина и люди-крысы.
Лекс взбежал по скользким грязным ступенькам, миновал обгоревшую дверь, вышел к ванне бассейна.
Было темно, только сквозь крышу бассейна, наполовину сорванную и рухнувшую к дальней стене, виднелось темное сероватое небо, с которого накрапывал мелкий дождик. Вонь стала совершенно невыносимой, и Лекс, вытащив легкий респиратор, надел его.
Он прислушался. Капли дождя, падая на дно бассейна, как-то странно похрустывали, будто там, внизу, была расстелена полиэтиленовая пленка. Лекс включил фонарь и подошел к бортику.
Он удивился: дно оказалось слишком мелким… можно даже было сказать, что оно находилось почти вровень с бортиком. Действительно, его покрывала пленка… Лекс присмотрелся внимательнее и невольно отшатнулся.
На дне бассейна лежали трупы. Они были уложены ровно, штабелями, и трупы эти были голыми.
Словно в трансе, Лекс подцепил стволом автомата край пленки, приподнял его и направил фонарь вниз.
Дети. Это были дети. Все голые. Они лежали здесь, видимо, уже давно и порядком разложились — черновато-зеленые, страшные, кишащие личинками, которые скапливались в глазницах и паху, и ползали, и ели, ели, ели…
Лиц у детей уже не осталось — только черная сгнившая кожа и оскаленные зубы, а маленькие выпрямленные тела лежали аккуратно и смирно, словно дожидаясь, когда их уберут… или хотя бы снова накроют, чтобы уберечь от мелкого, нудного, холодного дождя…
Лекс медленно опустил пленку и пошел прочь.
Детей не расстреляли — слишком изуродованы некоторые тела (короткая память услужливо демонстрировала картинки — яркими вспышками). Разбитые головы… вспоротые животы… вообще очень много ножевых… и вырезанные гениталии.
Зачем?
Лекс что-то пропустил во времени и удивился, когда увидел шевелящиеся губы Альбина.
— …младший велит! Охотник, твою пятьдесят четыре! В чем дело?!
— Там… бассейн, — пробормотал Лекс.
— Что?
— Дети…
— Очевидно, господин Охотник обнаружил наш, с позволения сказать, полевой морг…
Лекс с удивлением посмотрел (он почти пришел в себя, только немного тряслись руки): оказалось, что к ним с Альбиной подошел газетчик с несколькими местными.
— Какой еще морг?
Это — Альбин.
— Понимаете ли, этот оплот неблагодарных не-граждан, я имею в виду здешний комплекс, был захвачен волной справедливого народного гнева, и эмоции, я бы даже сказал, благородное возмущение, требовавшее выхода…
— Короче, ты!.. — гаркнул Альбин.
— Да чего уж тут, — подал голос один из местных, тощий сутулый сивый дядька с длинным носом и редкой светлой щетиной. — Мы, как заваруха началась, пошли сервов бить. Ну и сюда заглянули. А тут этих сервят как собак нерезаных, гаденышей. Еще кто-то из взрослых нашего одного ранил. Ну, мы и… того… а потом, как они вонять стали, туда всех сволокли. Консул подсказал.
Он кивнул на газетчика.
— Да, — с достоинством произнес тот. — Забота об окружающей среде — важное дело для каждого гражданина Республики… Мы вот что хотели узнать, господин офицер. Нельзя ли нам получить от имени
