подъезда на лавочке. Возле них толпились рабочие, скобари.
— Хорош! — с брезгливостью проговорил матрос, осмотрев тряпичника с ног до головы. — В полиции служил?
— Помогал, — шепотом признался Младенец, меняясь в лице. Он сразу понял, что в охранном отделении нашли список тайных осведомителей полиции.
Допрос был короткий.
— Осведомлял, — скупо бормотал Младенец. — Околоточному Грязнову доносил. Платили десятку в месяц.
— Дешево продался, Иуда! — звучали негодующие голоса.
Собравшиеся на дворе с омерзением смотрели на тряпичника. Не выдержав, он упал на колени.
— Братцы!
— Какие мы тебе братцы? Предатель! — кричали ему.
Расправляться своим судом с Младенцем не стали. Матрос и два милиционера повели его через ворота на улицу.
— В тюрьму, — толковали между собой скобари.
Вечером, встретив Ванюшку на дворе, Катюшка сообщила, что у тряпичника при обыске в углу, который он снимал на шестом этаже в многосемейной квартире, нашли зашитые в подушку золотые монеты.
— А жил впроголодь, нищим, — удивлялась Катюшка.
Утро 1 мая 1917 года после ненастной ночи выдалось ясное, солнечное. Ни одна фабрика, ни один завод в этот день в столице не работали.
— Какой ты вальяжный сегодня, — удивлялась, Дунечка Пузина, разглядывая Ванюшку, щеголявшего в сером шерстяном костюме и в черных тупоносых ботинках, блестевших глянцем.
Не один Ванюшка — все ребята выглядели в этот день по-праздничному. Фроська ходила в длинной черной юбке и в розовой блузке, охватив, как обручем, красной лентой свои густые смоляные кудри. Копейка, всегда одетый небрежно, на этот раз выделялся бумазейной желтой косовороткой. Цветок надел красную рубаху, откуда-то достал коричневую шляпу с короткими полями. Только Царь выглядел буднично в своей латаной солдатской гимнастерке, в солдатской фуражке с кокардой и в стоптанных, но начищенных до блеска сапогах. Зато на груди у него поблескивал на трехцветной ленточке Георгиевский крест. Блеск этого креста не могли затмить настоящие посеребренные часы Левки Купчика и даже из американского золота дутые сережки Дунечки Пузиной.
Обширный двор Скобского дворца в это ясное весеннее утро походил на шумный цыганский табор.
Взрослые тоже принарядились. Все были веселые, довольные. Поздравляли друг друга с праздником.
Володя Коршунов на своей трехрядке мастерски играл кадриль. Был он в розовой рубашке, жилетке и в новом картузе.
— Живей! Живей! — кричал Володя.
Возле него плясали девушки, помахивая платочками.
Не выдержав, он передал соседу гармонь и сам пошел в пляс, лихо отщелкивая каблуками.
Кто-то из взрослых парней подхватил Фроську, и она, довольная оказанным ей вниманием, тоже закружилась, а потом выскочила вперед и, прихлопнув в ладоши, приняла вызов Володи. Плясала она залихватски, вызывая зависть не только у подружек, но и у взрослых фабричных девушек.
А у ворот в это время гремела «Дубинушка». Командовал хором Фроськин отец.
— Что, Фунт ситный, не опоздаем мы? — спрашивал у Ванюшки озабоченный Левка Купчик. Он то и дело щелкал крышкой часов, явно форсил.
Больше всех суетился неузнаваемый в своей шляпе Цветок. Он и ростом казался выше.
— Ребята! — кричал он. — Чичас строиться будем.
Пришла большая группа гужеедов. Спирька как руководитель, с красной повязкой на рукаве, подошел к Царю договариваться.
Ванюшка слышал, как Спирька спорил:
— Позади вас идти мы не согласны. Мы тоже свой пай вносили.
Что-то говорил ему Царь.
Колонна ребят стала строиться: ряд скобарей и ряд гужеедов попеременно. И тут снова пошел спор: кому нести знамя, кому — стяг.
Если бы не было на дворе Типки Царя, могло бы дойти дело до кулаков. Но Царь решил быстро и мудро.
Знамя он вручил Цветку, а палки стяга передал Фроське и Маринке. Столь неожиданным решением он утихомирил и скобарей и гужеедов.
Спорить с Царем никто не стал.
Только Фроська подозрительно взглянула на пышноволосую Королеву, потом на Царя. Да Ванюшка заметно изменился в лице. Он мог простить Царю, если бы тот сам взял знамя в руки или даже передал его Левке Купчику. Но выдвинуть знаменосцем Цветка?!
«Дурак ты питерский, — в сердцах ругал Ванюшка Царя, отойдя в сторону. — Нашел себе друга! Цветок тебя за фальшивую монету продаст».
Скобари и гужееды вышли со двора. На стяге было написано: «Ребятам — школу! Подросткам — работу!» Такой лозунг посоветовал скобарям написать Максимов.
На улице остановились, стали равняться.
— П-по рядам, стройся! — басовито, по-военному четко снова скомандовал Царь.
С правой стороны колонны встал Царь. С левой — Спирька, который согласился признать главенство Царя.
Равнялись ряды. Колыхалось знамя. Натянулся на ветру кумачовый стяг. Звонко запел Серега Копейка:
Песню сразу же подхватили десятки голосов:
Колонна ребят шла по булыжной мостовой, мимо заводских и фабричных корпусов. Ребята шли с гордо поднятой головой, ни на кого не обращая внимания. На всю улицу звонко гремел боевой призыв:
На пути колонна обрастала добровольцами — такими же подростками, как и скобари. За знаменем шагало уже сотни две ребят.
