Ленин: политический портрет. Кн. 2.

В решении высшего партийного органа было записано: 'Осудить поведение Крупской… Считать поведение Крупской тем более недопустимым и бестактным, что т. Крупская делала все без ведома и согласия ЦК ВКП(6), превращая тем самым общепартийное дело в частное и семейное дело… ЦК никому на это прав не давал'.

Таковы большевики: вначале превратили прах мужа в мумию и выставили для всеобщего обозрения, а затем запретили жене говорить о нем то, что не санкционировано партийной коллегией.

И тем не менее в тысячах историй, эпизодов, событий, воспроизводимых вождями помельче, писателями, рабочими, работниками Коминтерна, врачами, шоферами, секретарями, комендантами, управляющими делами, наркомами, дипломатами, родственниками, есть крупицы материалов, помогающие многое понять в духовном мире Ленина. Это прежде всего воспоминания жены Ульянова-Ленина Надежды Константиновны Крупской. Особенно те фрагменты, которые были заточены в специальные фонды партийных архивов.

Особняком стоят страницы, написанные о Ленине его политическими противниками и людьми, которые стали изгнанниками по его вине. Но, думаю, именно они, и особенно Н.А.Бердяев, Н.В.Валентинов, Ю.О.Мартов, как и ряд других россиян, ставших изгнанниками, позволяют приподнять полог над тайнами духовного мира вождя российских большевиков.

Великий русский мыслитель Бердяев, написавший в полночь советской эпохи — тридцатые годы — великолепную книгу 'Истоки и смысл русского коммунизма', дает в ней глубокую духовную характеристику Ленина. Возможно, кто-то сочтет ее пристрастной, но трудно отказать Бердяеву в тонкой наблюдательности.

'..Ленин был типически русский человек. В его характерном, выразительном лице было что-то русско-монгольское. В характере Ленина были типические русские черты и не специально интеллигенции, а русского народа: простота, цельность, грубоватость, нелюбовь к прикрасам и к риторике, практичность мысли, склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе. По некоторым чертам своим он напоминает тот же русский тип, который нашел в себе гениальное выражение в Л.Толстом, хотя он не обладал сложностью внутренней жизни Толстого… Он соединял в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с чертами великих князей московских, Петра Великого и русских государственных деятелей деспотического типа… В философии и искусстве, в духовной культуре Ленин был очень отсталый и элементарный человек, у него были вкусы и симпатии людей 60-х и 70-х годов прошлого века. Он соединял социальную революционность с духовной реакционностью'.

Думаю, что последнее замечание симптоматично. Это выглядит парадоксально, но это так. Завершалась эпоха кровавых революций. Наступивший XX век впервые дал крупные исторические шансы постепенного перехода с революционных на эволюционные рельсы. Возникновение социал— демократического движения в Европе, развитие буржуазного парламентаризма, нарастание либеральных тенденций в общественной жизни являли собой новые вызовы традиционному революционному мышлению. Каутский, частично Плеханов почувствовали это в большей мере, чем кто-либо другой. Но Ленин, волею исторических обстоятельств ставший во главе немногочисленной группы российских радикалов, до конца мыслил категориями французских революций. В своей этапной статье 'Исторические судьбы учения Карла Маркса', написанной к 30-летию смерти великого немецкого теоретика в 1913 году, Ленин всю 'всемирную историю' после выхода 'Коммунистического Манифеста' делит на три периода: '1) с революции 1848 года до Парижской Коммуны (1871); 2) от Парижской Коммуны до русской революции (1905); 3) от русской революции'.

Вся 'всемирная история' раскладывается исключительно по 'полочкам' революции. Чем Ленин лучше и глубже тех ученых, которые классифицировали исторический процесс по монархам, войнам, географическим открытиям и колониальным завоеваниям? Для мыслителя, претендовавшего волей большевиков на властителя дум XX столетия, сей подход, действительно прав Бердяев, является духовной реакционностью'.

Поэтому можно сразу сказать, что в духовном мире Ленина, личности выдающейся и крупной во многих отношениях, всегда доминировала и определяла основные грани интеллекта, чувств, воли идея преклонения перед революцией. Она была его идолом, страстью и целью. Ленин — законченный апологет революции.

Тайны интеллекта

Как писал А.Блок, человеку в этом бренном мире доступны 'и жар холодных числ, и дар божественных видений', свойственны способность глубокого интеллектуального проникновения в суть загадочного бытия и прекрасные эмоциональные взлеты.

Интеллект Ленина, или рационально-теоретическая часть его сознания, был мощным, глубоким, но односторонним. Вождь большевиков был способен 'перерабатывать' колоссальное количество самой разнообразной информации, выделять главное в ней, формулировать выводы и решения, ставить проблему. Как вспоминал Луначарский, 'трудоспособен Ленин в огромной степени. Я близок к тому, чтобы признать его прямо неутомимым…'. Он мог по многу часов изучать и конспектировать интересовавшие его книги, делая выписки, пометки для себя. Правда, потом эти конспекты исследователями Ленина выдавались за его самостоятельные труды, имеющие 'огромную научную ценность'. Например, в ленинских 'Тетрадях по империализму', которым посвящен целый том и которые относятся к его сочинениям, есть пространные выписки из 148 (!) книг и 232 статей буржуазных экономистов со своими собственными примечаниями, оценками и пометами.

Ленина в данном случае интересуют труды немецких, английских, французских ученых, но он полностью обходит российскую мысль, как будто капитализм в России 'ненастоящий'. Хотя еще раньше, в 1908 году, однозначно выразил отношение к подобной литературе: 'Ни единому профессору политической экономии, способному давать самые ценные работы в области фактических, специальных исследований, нельзя верить ни в одном слове, раз речь заходит об общей теории политической экономии'. Ленин несколько неожиданно и совсем бездоказательно называет буржуазных экономистов, философов 'учеными приказчиками теологов'. Иногда авторов, которых Ленин прилежно конспектирует, походя, в своем типичном духе 'аттестует'. Делая выписки, например, из книги профессора Роберта Лифмана, Ленин помечает: 'Автор — махровый дурак, как с торбой возящийся с дефинициями — преглупыми… Теоретическая часть — вздор'.

Вообще его отношение к большинству социал-демократических авторов было уничижительным, оскорбительным, высокомерным, а часто просто развязным. В своем письме к Инессе Арманд 13 марта 1917 года (я приведу изъятую из 49 тома купюру — обычная практика 'подсахаривания' вождя авторами партийного издания) Ленин пишет: 'Хочется поделиться впечатлениями по поводу статьи Мартынова в № 10 'Известий'. Вот перл-то. Ей-ей, судьба нам этого дурака всегда посылает на помощь… Перл, прямо перл. Я предвкушаю удовольствие 'кушать' этого болвана. Во всех отношениях он помог нам ('послал бог дурака'): ибо мне (или нам) говорить про 'колебания' Нобса или Платтена было бы очень неловко, неприятно… Дурак нас выручил, сим сказавши это. Прелесть!!!' В нескольких строчках бессвязного текста три раза 'дурак' с 'болваном' в придачу…

Однако Ленин был в состоянии долгими часами, согнувшись за столом, перелопачивать 'вздор' этих 'махровых дураков', выуживать крупицы эмпирических данных, непосредственных наблюдений, сделанных авторами, к которым он относился с нескрываемым презрением. Подобный подход Ленина к буржуазной литературе является определяющим. Его интеллект всегда настроен на крайне критическую волну.

Зачем все это было нужно Ленину? Литературный труд прокормить его не мог. Его книжки и брошюры интересовали десятки, максимум сотни людей. Писал он очень 'темно'. Но Ленин где-то в глубине души чувствовал свое призвание: быть во главе партии, движения, а может, и революции. Наблюдательный Троцкий пишет, что 'Ленин приехал за границу не как марксист 'вообще', не для литературно— революционной работы 'вообще'… Нет, он приехал как потенциальный вождь, и не вождь вообще, а вождь той революции, которая нарастала, которую он чувствовал и осязал. Он приехал, чтобы в кратчайший срок