Ленин: политический портрет. Кн. 2.

Инесса Арманд

Перед Лениным лежала телеграмма, смысл которой не сразу дошел до сознания. Он снова и снова читал и не хотел верить страшному сообщению. 'Вне всякой очереди. Москва, ЦЕКА РКП, Совнарком, Ленину. Заболевшую холерой товарища Инессу Арманд спасти не удалось точка кончилась 24 сентября точка тело перепроводим Москву Назаров'.

За окном уже было сумрачно, конец сентября заметно укоротил дни. Ленин долго и неподвижно сидит за столом, отсутствующим взглядом смотрит на лист страшной бумаги с наклеенными телеграфными лентами потрясающе неожиданного текста. Еще днем он разговаривал с Г.К. Орджоникидзе, который докладывал о положении в Баку… Тот сказал, что у Инессы, как ему позавчера доложили, все в порядке… Ведь именно Сергo он поручил опекать пребывание Инессы с сыном на Кавказе.

Ленин не мог отрешиться от мысли, что именно он, он настоял на ее поездке для отдыха на Кавказ… Ведь она должна была отправиться во Францию… Он ее отговорил. Как все нелепо… Бессмысленно нелепо. Почему не помогли врачи? Почему холера?

Ленин был потрясен. Как говорила впоследствии А.Коллонтай, 'смерть Инессы ускорила его болезнь, ставшую роковой…'.

У Ленина не было близких друзей, хотя и было много товарищей по партии. По выражению А.И.Солженицына, Арманд Инесса Федоровна (Теодоровна) 'была его подругой', и очень близкой. Во всяком случае, трудно выделить еще кого-то, о ком бы он так трогательно заботился, кроме своей матери.

Да, сам Ленин настоял на этой роковой поездке на Кавказ. Он это помнит. В своем последнем письме к Инессе, где-то в середине августа 1920 года, Ленин писал:

'Дорогой друг! Грустно было очень узнать, что Вы переустали и недовольны работой и окружающими (или коллегами по работе). Не могу ли помочь Вам, устроив в санатории? С великим удовольствием помогу всячески. Если едете во Францию, готов, конечно, тоже помочь: побаиваюсь и даже боюсь только, очень боюсь, что Вы там влетите… Арестуют и не выпустят долго… Надо бы поосторожнее. Не лучше ли в Норвегию (там по-английски многие знают), или в Голландию? Или в Германию в качестве француженки, русской (или канадской?) подданной? Лучше бы не во Францию, а то Вас там надолго засадят и даже едва ли обменяют на кого-либо. Лучше не во Францию.

Отдыхал я чудесно, загорел, ни строчки не видел, ни одного звонка. Охота раньше была хорошая, теперь все разорили. Везде слышал Вашу фамилию: 'Вот при них был порядок' и т. д.

Если не нравится в санаторию, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце, хорошую работу, наверное устроит. Он там власть. Подумайте об этом.

Крепко, крепко жму руку.

Ваш Ленин'.

В тот же день на бланке Председателя Совнаркома Ленин написал:

'17 августа 1920.

Прошу всячески помочь наилучшему устройству и лечению писательницы, тов. Инессы Федоровны Арманд, с больным сыном.

Прошу оказать этим, лично мне известным, партийным товарищам полное доверие и всяческое содействие'.

Еще раз телеграфировал Орджоникидзе, чтобы тот побеспокоился о безопасности и размещении Арманд в Кисловодске. Поручил своим секретарям помочь с отправкой на Кавказ. Казалось, все будет хорошо, хотя в России еще не закончилась гражданская война, но большевики — руководители довольно часто отдыхали и во время войны ('отдыхал я чудесно'), поэтому Ленин настоял на роковой поездке. Как знать, если бы не его настойчивость из самых благих побуждений, не Ленин бы шел за гробом Арманд 11 октября 1920 года, а эта красивая, стройная женщина провожала бы в 1924 году в последний путь вождя большевиков, с которым она была очень близко знакома с 1909 года.

Целое десятилетие Инесса Арманд занимала огромное место в жизни человека, который был фанатиком идеи, способным отрешиться и отказаться от всего во имя целей, в которые он верил. Но она смогла затронуть какие-то глубокие, скрытые от всех струны интимных чувств революционера, почти пуританина. Он постоянно ощущал потребность общаться с ней, писать ей, говорить, видеть…

Насколько нам удалось познакомиться с материалами и свидетельствами об отношениях Ленина и Арманд, они были озарены высокими чувствами и большой человеческой близостью. Самое парадоксальное, что этому не помешала Надежда Константиновна Крупская, большой друг и товарищ революционера. Как свидетельствовала позже А.Коллонтай, беседуя с Марселем И.Боди, Крупская была 'в курсе' этих отношений. Она знала, что Ленин был очень привязан к Инессе, и не раз выражала намерение уйти. Ленин удержал ее.

Думаю, что это был как раз тот редкий случай, когда все трое поступили, вероятно, нравственно и благородно, хотя с позиций мещанской морали в этих отношениях можно было бы найти немало ущербного. И это при том, что Ленин в главном, основном — в отношении к людям — был безнравственный человек. Хотя бы потому, что по его воле в костре гражданской войны, который он всегда так усиленно разжигал, сгорели миллионы людей.

Чувства высокой привязанности и любви зачастую не поддаются рациональному анализу и объяснению. Поэтому жизнь Ленина, до предела насыщенная в ее конце событиями мирового значения, в личном плане тем не менее долго была однообразной, односторонней и даже скучной. Вторжение этой женщины в строгий, расчетливый и политизированный внутренний мир Ленина было подобно яркому болиду на небосклоне эмигрантского повседневья.

Думаю, бессмысленно гадать, почему Ленина так потянуло к этой женщине. Может быть, просто потому, что она была необыкновенно красива; не исключено, что Ленина восхитила ее энергия, которая в сочетании с неуловимым человеческим изяществом сотворила тот образ, который не оставил потенциального вождя равнодушным. Думаю, что его подкупила и глубокая открытость и увлеченность Арманд всем, чем она занималась: детьми, революцией, рутиной партийных поручений. Это была весьма незаурядная личность, способная загореться, отозваться, взволновать окружающих. Ленин при всей старомодности его семейных взглядов, в духе лучше образцов XIX века, был не в силах погасить волей рассудка вспыхнувшее в нем сильное чувство. Но историку о чувствах писать столь же трудно, как если бы он делал попытку словами передать музыкальные идеи симфонии.

В своих поздних воспоминаниях Н.К.Крупская очень часто упоминает Арманд. Но обычно всегда мельком, мимоходом, вскользь, попутно, в связи с чем-либо. Вот несколько типичных штрихов: '…в доме Инессы жила вся своя публика. Мы жили на другом конце села и ходили обедать в общую столовую…','Владимир Ильич написал речь, Инесса ее перевела', 'у нашей парижской публики была в то время сильная тяга в Россию: собирались туда Инесса, Сафаров и др.', на брюссельскую объединительную конференцию 'поехать должна была Инесса. Она владела французским языком (французский язык был ее родным), не терялась, у ней был твердый характер…'. 'В Зеренберге заниматься было очень хорошо. Через некоторое время к нам приехала Инесса…' 'Вся наша жизнь была заполнена партийными заботами и делами, больше походила на студенческую, чем на семейную жизнь, и мы рады были Инессе'.

К чести Крупской, взяв однажды выбранный тон отношения к Арманд, как к партийному товарищу, она никогда не изменила ему. Для нее это была неизбежность, которую она приняла с внешним достоинством.

Иногда, правда, Крупская уходит от скороговорки и говорит об Инессе более подробно: 'Мы часами бродили по лесным дорогам, усеянным осыпавшимися желтыми листьями. Большей частью ходили втроем — Владимир Ильич и мы с Инессой… Иногда мы часами сидели на солнечном откосе горы, покрытой кустарниками. Ильич набрасывал конспекты своих речей и статей, оттачивал формулировки, я изучала по Туссену итальянский язык. Инесса шила какую-то юбку и грелась с наслаждением на осеннем солнышке…'.

Возможно, во время таких прогулок втроем Инесса могла рассказать о своем происхождении, родителях, о своей весьма драматичной, с большими жизненными приключениями судьбе. В выписке из книги записей актов рождения мэрии 18-го округа Парижа значится: