за ними и прочая мелюзга карабкаются выше в гору — ближе к дому. Здесь любая каверза врага не страшна.
— К нам Филька опять приставал, — жалуется дома Витюшка.
— Это что за Филька? — спрашивает отец. — Плотника Егора Сычева сын?
— Он самый… — недовольно откликается из сеней Надежда Самойловна. — Озорник и драчун. — По ее мнению, все ребята на селе озорные, кроме Шурика и Витюшки.
— А вы сами не справитесь — отходите в сторону, — советует отец. Характер у отца мягкий. Он не любит ни с кем ссориться и обычно не вмешивается в ребячьи дела.
— Где ж справиться… — вздыхает Саша. — У Фильки знаешь какой кулак! Орех расшибить может…
Саша с сомнением разглядывает свой кулачок, тоже увесистый, но недостаточно крепкий, чтобы померяться силами с Филькой.
— Погоди! — грозится потом Саша, расхаживая по избе и мысленно видя не только Фильку, но и его приятелей — лобастого, всегда хмурого Лиходея и белобрысого Тольку Пузана. — Мы все соберемся, подкараулим…
— Кто это мы-то? — интересуется Павел Николаевич, отложив в сторону недоплетенную кошелку.
— Серега, Егорушка… — перечисляет Саша.
— Илюшка, Степок, Левушка… — картавя, спешит добавить Витюшка. Он продолжает перечислять теперь уже своих ровесников.
— Всю мелюзгу собрали. Тоже дружков себе нашли! — замечает мать.
— Зато они за нас, — гордо заявляет Витюшка. Витюшка круглолицый, курносый. Лицом он похож на старшего брата, только волосы у него светлее, с бронзовым отливом, нос и щеки густо обсыпаны веснушками. Витюшка всюду поспевает за братом. Даже в стычках с завыркинцами он не отстает от Саши ни на шаг.
— Пошли поиграли бы с Тенором и Громилой, чем драться с завыркинцами, — советует мать.
Завидев Сашу с Витюшкой, Тенор, бодро помахивая хвостом, бежит навстречу и стремится лизнуть того и другого прямо в нос. Язык у него теплый, шершавый, глаза живые, плутовские. Он меньше ростом, чем Громила, желтой: масти, с бурыми подпалинами на боках и черной спиной. Каждого проходящего мимо он обязательно окликнет. Подбежав ближе, проводит, продолжая гавкать, пока это ему не надоест.
Громила. — огромный, косматый, черный, с длинными, болтающимися, как лопухи, ушами и суровым, умным взглядом серых глаз. Он не имеет привычки подлизываться. Высунув лобастую голову из конуры и пошевелив ушами, он если и выходит навстречу, то не спеша, потягиваясь и зевая.
Тенор не обижается на вольности Саши и Витюшки, все им позволяет. А Громила порой ворчит, угрожающе оскалив длинные желтые клыки. Ребята, особенно Витюшка, его побаиваются, хотя за всю свою жизнь Громила не укусил никого из людей. Поиграв с собаками, братья решают отправиться к дедушке. Витюшка на все согласен, но Саша, как старший, все еще раздумывает. Мать и отец до вечера будут в поле. Ребятам строго-настрого запрещено отходить от дома. Но до вечера еще далеко. А у дедушки всегда столько интересного…
Калитка изнутри на запоре. Во дворе остаются Громила и Тенор. Саша, нахмурив брови, строго предупреждает их:
— От дома не убегать! Поняли? Мы к дедушке пошли. Скоро вернемся, поняли?
Громиле понятно. Он спокойно залезает в свою конуру. Тенор порывается бежать за ребятами, но братья гонят его назад.
— Домой! — кричит Саша, топая ногой. — Кому я сказал!..
Напрямик, через Вырку и огороды, до дедушки близко. До старой ветлы у дедушкиного дома, кажется, рукой подать. Но прямиком может только птица пролететь. Идти приходится в обход — на большак и по нему через мост. Взяв брата за руку, Саша с удовольствием шлепает босыми ногами по серой и мягкой, как войлок, пыли.
Слева за мостом до дедушкиной кузни — чахлая выбитая луговина, мелкий кустарник, за которым зеленеет березовый лес. Справа густо прилепились друг к другу мазанные глиной избы, все на одно лицо — маленькие окошки и посредине крылечко.
На луговине сонно бродят телята. Роет землю копытом привязанная к колышку гнедая лошадь. Поодаль в траве, как глыба снега, расположился табунок гусей. В селе тишина — все в поле.
Только на площади, у большой, с зеленой железной крышей избы, веселье. Из раскрытых окон с тюлевыми занавесками доносятся звуки граммофона. Там живут местные богатеи Кувшиновы. Дом Кувшиновых ребята обходят стороной. У ворот на улице злая собака.
У дедушки изба в две горенки, крыта старым железом, крыльцо не посредине, а сбоку. За избой — широкий двор, а за ним — огороженная тыном усадьба с полуразвалившимся сараем и высокими, как часовые в желтых шапках, подсолнухами. Во дворе усердно роются в навозе куры, крякают утки. За бревенчатой стеной с низко нависшей соломенной кровлей похрюкивает поросенок.
— Пришли, соколики? — ласково спрашивает бабушка, когда Витюшка вслед за Сашей, пыхтя, перевалил через порог в избу.
— А дедушка где? — осведомляется Саша.
— Уехал в город за железом, — говорит бабушка, выкладывая из крынки творог в решето. Бабушка дома одна. Рукава у ней засучены, черный повойник съехал набок, юбка, как и всегда, подоткнута.
Саша садится на порог, а Витюшка влезает на лавку. У каждого из них в руках уже по маслянистой, с коричневой пенкой, творожной лепешке.
Здесь Саше все знакомо-перезнакомо. Справа белеет огромная печка. Слева, на окошке, — банки с цветами, возле них греется на солнышке кот Гришка. С божницы, из-под венчальных свечей, выглядывают потемневшие от копоти строгие лики угодников. Саше кажется, что все они с какой-то укоризной глядят на него, словно в чем упрекают. Прямо, за следующим порогом, широко раскрытая дверь. Там по чисто вымытому полу летней горенки настланы самотканые пестрые половики и по стенам бегают солнечные зайчики.
Саша помнит себя совсем маленьким, когда они еще жили в старой дедушкиной избе — узкой, темной, с широкими лавками и огромной кирпичной печкой. Он в одной рубашонке бегает по полу, гоняется за котенком, норовя схватить его за белый пушистый хвост. В избе всегда шумно, семья у дедушки была большая — деверья, снохи. Когда усаживались за стол, все с трудом помещались. Дедушка Николай Осипович садился на свое обычное место — в углу, под образами. У него жесткая черная борода и суровый, насупленный взгляд. От одного слова дедушки все замолкают, даже болтливые снохи.
— Ну, иди, иди… — говорит он внуку, чувствуя, как тот теребит его за руку, стараясь напомнить о себе.
Дедушка сажает маленького Сашу к себе на колени. Вместе, одной ложкой, они едят из общей огромной глиняной чашки вкусный, пахнущий свежей бараниной и капустой борщ.
Бабушка все время бегает, суетится по избе и спокойна бывает, только когда, управившись со всеми делами, остается дома одна. Тогда бабушка другой человек. Она будет разговаривать сама с собой, укорять горшки и крынки за то, что они кувыркаются, бранить котенка, подливая ему в плошку молока, и ворчать на соседей, на снох.
— Расскажи сказочку, — просит Саша, когда они вместе забираются на печку отдохнуть. Сказки у бабушки всегда жалостливые и добрые, как и она сама.
— В некотором царстве, в некотором государстве жил-был… — Голос у бабушки звучит певуче, как-то удивленно. Слышатся в нем, когда это нужно по ходу действия, то слезы и грусть, то душевная радость.
— Ты не спишь? — спрашивает бабушка, видя, что он затих.
— Не сплю, — откликается Саша.
Можно ли спать, когда в эти минуты живет он в ином мире, в мире русалок, бабы-яги, домового, сиротки Аленушки и братца Иванушки?
Другого склада сказки у дедушки. Герои его сказок похожи на него самого — такие же мастеровые люди. Любят они трудиться, живут честно, не кривя душой и никого не боясь.
— Бились они за правду, — рассказывает дед, шевеля черной бородой. — Бились день, другой…
