товарищей.
Кривил ли раньше Саша душой? Нет. Это, пожалуй, единственный случай. Перед матерью и отцом он всегда был правдив.
Мать простила сына. В этот день она испекла пирог с маковой начинкой, а отец достал из шкафа бутылку вишневой настойки. Обоим хотелось как-то по-особенному отметить незабываемый для старшего сына день.
— Так и быть, налью и вам по рюмочке, — сказала она, когда все сидели за празднично убранным столом.
— Комсомольцам и пионерам не полагается, — шутил Павел Николаевич. — Это нам, беспартийным, можно.
Отец с большим удовольствием выпил за старшего сына и громко крякнул.
Саша чувствовал себя счастливым. Он то и дело притрагивался рукой к верхнему карману куртки, где теперь лежал новенький комсомольский билет.
«Надо купить комсомольский значок», — думал он.
Вечером Надежда Самойловна советовалась с мужем, чем порадовать старшего сына-комсомольца. Саша мельком слышал — родители решили ему подарить фотоаппарат, о котором он давно мечтал. Неделю спустя Саша уже держал в руках новенький «ФЭД» и объяснял Витюшке, как получается изображение на негативе.
— Садись вот сюда… Смотри прямо… улыбайся… — командовал Саша, усаживая у окна то отца, то мать, то брата, и, нацелившись, щелкал затвором.
— Что-то не похоже… — сомневались потом владельцы фотокарточек, рассматривая свое изображение.
— Передержка получилась… — оправдывался Саша.
— Просто беда… — жаловалась в разговоре с соседями Надежда Самойловна. — Наш фотограф куда ни пойдет — все с аппаратом. Даже во сне бредит: снимаю!..
Но Саша увлекался не только фотографированием. В школе его все больше интересовала физика. Он часто оставался после уроков в физическом кабинете. Чинил испорченные приборы, снова проделывал уже знакомые опыты.
— Не надоело тебе?.. — удивлялся Володя.
А дома Сашу тоже ждали интересные и неотложные дела. Что-нибудь он паял, чинил, строгал… Кладовка стала мастерской и лабораторией. Здесь появились верстак, тиски, различные инструменты. Горела электрическая лампочка. Проводку Саша сделал сам. Здесь же он проявлял свои фотоснимки.
Возвращаясь из школы, Саша озабоченно спрашивал отца:
— По радио что передавали? Не слышал?
На финском фронте шли бои. Но зато на Западе по-прежнему тишина.
— Не поймешь. То ли воюют, то ли выжидают, — говорил Саша, пытаясь разобраться в газетных сводках.
По карте он следил за военными событиями, объяснял Витюшке:
— Видишь, как фашисты усилились — какую территорию захватили? — Пальцем он очерчивал границы гитлеровской Германии и успокаивался, когда взгляд падал на огромную, не сравнимую ни с одним другим государством территорию Советского Союза, окрашенную на карте в красноватый цвет.
Однажды Надежда Самойловна услышала, как ребята, собравшись в комнату к Саше, спорили, с каких лет берут в Красную Армию добровольцами.
— С восемнадцати… — утверждал Володя Малышев. — Я узнавал.
— Вот в гражданскую войну — тогда другое дело… — замечал Егор Астахов.
— Аркадий Гайдар в шестнадцать лет уже командовал отрядом. А Корчагин?.. Еще раньше, — доносился голос Саши.
Мать слышала, как он быстро ходил по комнате, поскрипывая половицами. Не выдержав, Надежда Самойловна вошла в комнату к сыновьям.
— Уж не на фронт ли собираетесь? — спросила она. Ребята смущенно молчали.
— Вздумаете уезжать — с комсомольского учета не позабудьте сняться, — нарочито деловым тоном напомнила она, зная, чем можно воздействовать на ребят. — Самовольный отъезд теперь, в военное время, считается дезертирством…
Как-то Наташа доверила ему свою тайну.
— Только ты никому не говори… — покраснев и смешавшись, тихо попросила она.
Саша узнал, что мечтает она уехать сестрой в фронтовой госпиталь.
— А школа как же? — спросил Саша. В душе он сам уже готов был вместе с Наташей уехать на финский фронт, но все же предостерег Наташу: — Не примут до восемнадцати лет. А до тех пор, кажется, так и не доживешь…
Вскоре Наташа снова вернулась к этому разговору. На комсомольском собрании обсуждали поведение Егора Астахова. Во время занятий в классе он надерзил преподавателю русского языка и демонстративно ушел с урока. Все видели, что перед этим он был чем-то очень взволнован и лицо у него было усталое, опухшее — видно, не спал ночь.
Наташа, неожиданно для всех, резко выступила в защиту Егора, хотя его вина не вызывала ни у кого сомнения.
— Егор гордый и обидчивый… Не следовало преподавателю упрекать его за невыполненную работу… — заявила она.
— По головке, может, погладить?.. — осведомился Вася.
В классе засмеялись.
— Надо к человеку с душой подходить, а не с дубиной, — сразу срезала его Наташа.
Саша пытался ей возразить, но она резко оборвала и его. А потом, когда они вдвоем в коридоре просматривали висевший на стене свежий номер «Комсомольской правды», она первая заговорила и тихо попросила:
— Ты не сердись на меня… Мне кажется, жизнь у Егора Астахова дома тоже невеселая, как и у меня… Мне жалко стало его, такой ершистый, сердитый… Мне кажется, я порой тоже бываю такая же беспомощная и сердитая…
Этот разговор заставил Сашу повнимательнее взглянуть и на Егора и на Наташу, задуматься. Ему как-то пришлось не по душе, что у Наташи и у Егора есть что-то общее, сближающее их. Почему Наташа беспомощная, он так и не понял. Наоборот, она с характером. А что касается обидчивости, то все обидчивые…
«Очевидно, опять с дядей поругалась…» — решил он. Саше нравилось бывать у Ковалевых, хотя он почему-то стеснялся Наташиной матери, Дарьи Сидоровны, молчаливой худощавой женщины, работавшей санитаркой в местной больнице.
Вместе с ними жил Наташин дядя, брат матери Прохор Сидорович Ковалев. Обладал он способностью сразу все на лету подмечать и в глаза выговаривать своему собеседнику. Прохор Сидорович сапожничал. У него, как говорили в городе, были золотые руки. Но он любил выпить, и это, Саша знал, омрачало жизнь семьи. Выпив, становился несдержан на язык, оскорблял сестру, ругал племянницу. А на другой день просил у них прошения. Саша знал, что все это очень действовало на впечатлительную Наташу.
Весной у Саши появился велосипед. Самыми счастливыми были минуты, когда он сажал Наташу на раму машины и ехал кататься. Черные глаза Наташи трели, волосы трепетали на ветру, когда он мчался под уклон к реке.
— Тише!.. Тише!.. — испуганно просила она, а ему хотелось мчаться быстро, так, чтобы дух захватывало и ветер свистел в ушах.
— Если я преждевременно умру, то от твоего велосипеда… — шутила она потом и признавалась: — Хотела бы летать птицей…
Саша знал, что и она мечтала иметь свой велосипед, но на него ведь надо много денег.
Ребята теперь часто уходили рыбачить на Оку.
— Пойдем с нами на рыбалку, — приглашали он Наташу.
— Вот еще… — Наташа смеялась. — Тоже занятие мерзнуть ночью на берегу реки…
