оглядываться назад было опасно, а останавливаться нельзя.
«Чего думает Митяй?.. — лихорадочно размышлял Саша, стараясь держаться с краю от солдат. — В центре города не убежишь, сразу схватят».
Не выдержав, шепотом предложил, косясь на немцев:
— Сиганем в овраг…
И на этот раз Митя попридержал его. Он не хотел рисковать, заметив, что патруль все более уходит вперед, не обращая внимания на задержанных.
Дойдя до перекрестка, группа саперов, позвякивая инструментами, свернула на соседнюю улицу, очевидно на свои квартиры, а вооруженные автоматами солдаты ушли уже далеко вперед. Оставшись одни, ребята нерешительно остановились, невольно ожидая подвоха со стороны врага.
— Пошли, — нетерпеливо шептал Митя, дергая Сашу за рукав пальто.
Но теперь, когда все так благополучно кончилось, Саше уже не хотелось спешить.
Митя, взглянув на Сашу, тоже успокоился. Подумал в эту минуту о своей матери. Она с сестрой и младшим братишкой осталась в городе. Хорошо бы зайти домой. Саше тоже хотелось хоть на минуту заглянуть в свою квартиру: пусто там или уже поселились немцы? Но тот и другой понимали, что это пока невозможно. Не успели ребята одни, без солдат, пройти квартал, как неожиданно из углового дома, шатаясь, вышел тощий длинноногий солдат в расстегнутом кителе. Он увязался за ребятами, пискливо выкрикивая: «Цурюк!.. Цурюк!..» Догнав Митю, он размахнулся, хотел ударить, но, запнувшись о булыжник, грохнулся на мостовую. Ушедший вперед Саша остановился, не зная, как помочь товарищу, думая, струсит Митя: побежит или нет? Но Митя не струсил. Он по-прежнему шел неторопливо, не оглядываясь, посапывая носом, ни на шаг не отставая и не забегая вперед Саши.
— Ты чего? — тревожно спросил Саша, услышав, как Митя хрипло фыркнул, оглянувшись.
— Шалый какой-то! Словно бык, метнулся. — Митя презрительно сплюнул.
Темные прищуренные глаза у Саши блеснули.
— Митя! — сказал он, схватив товарища за руку. — Я ему сдачи бы дал. А ты?..
— Я бы тоже… — кратко отозвался Митя, показывая крепкий, в черных угольных крапинках кулак.
Ребята замолчали, увидав впереди грузного, рослого человека с белой повязкой на рукаве.
— Полицай… — буркнул Митя, дернув Сашу за рукав и оглядываясь по сторонам. Командир предупреждал — избегать встречи с полицаями. Что делать? Свернуть в сторону?
— Чугрей… — прошептал Саша, узнав в шедшем к ним навстречу отца Егора Астахова. Скрываться было уже поздно. Но Чугрей прошел мимо, не обратив внимания на ребят.
Никакой опасности впереди не предвиделось. Только на другой стороне улицы появился кто-то из жителей города в ватном пиджаке и в высокой пыжиковой шапке. «Он!»… — беззвучно прошептал Митя, замедлив шаги, стараясь не упустить из виду заинтересовавшего его человека.
— Я пошел… — сказал Митя, предупреждающе стиснув ладонь Саши. — Ты шагай не этой улицей, а соседней, там малолюднее и тропка к реке есть… Там, в кустах, где летом мы играли в волейбол, жди меня…
Саша свернул в переулок. «Интересно, какое задание получил Митяй?..» — снова подумал он.
— Товарищ комиссар! — вдруг раздался громкий шепот за Сашиной спиной.
Саша вздрогнул, не останавливаясь, обернулся и увидел закадычного Витюшкиного дружка Славку. В старых, сбитых сапогах и рваной кацавейке крался за ним Славка и предупреждающе моргал глазами.
— Дело есть… — снова прошептал Славка. — Остановись на минутку…
Саша остановился.
Когда спустя некоторое время, благополучно выполнив задание, Митя спустился к реке, он не нашел в условленном месте Сашу, тот явился немного позже, встревоженный и угрюмый.
— Задержался я, Митяй!.. — извиняющимся тоном признался он, но говорить, почему задержался, не стал.
…Заметно темнело, когда, выбравшись за город, ребята быстро зашагали по проселочной дороге.
Уже не сдерживаясь, Митя вполголоса звучным тенорком запел:
Саша хотел остановить его, но и сам, не удержавшись, обернулся, погрозил кулаком в сторону занятого оккупантами города и тоже вполголоса подхватил:
Над зубчатой черной каемкой леса из мутного просвета в облаках выглядывала бледная луна, свистел и крутил сухую листву ветер. До лагеря предстоял еще долгий путь, но ребята, хоть и порядочно устали за день, шли бодро, воодушевленные, что все обошлось благополучно и возвращаются они теперь к своим.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Как тяжело после первых удач и похвал стоять в строю и, потупив голову, слушать суровый, непохожий на обычный голос Тимофеева, зачитывающего приказ по отряду:
«…Предупредить Клевцова и Чекалина, что в следующий раз в случае нарушения партизанской дисциплины они будут исключены из отряда…»
Расходятся партизаны, шуршат у них под ногами отжившие свой век блеклые, опавшие листья. В розовато-желтом ореоле, как свечки, горят на солнышке молодые осинки. Но ничего этого Саша сейчас не замечает. Митя как ни в чем не бывало улыбается, шутит с девушками. Такой у него спокойный характер. А Саша так не может. Он медленно прохаживается в стороне за деревьями, стараясь не показываться на глаза ни Кострову, ни Тимофееву, ни Дубову.
— Внеочередной наряд не так уж страшно, отстоим, — успокаивает его Митя, — могли выгнать из отряда…
Люба качает головой:
— Ой, Шурик, Шурик! Мальчишества в тебе еще много…
«Почему только у меня? — обидчиво думает Саша. — А у Митяя?»
— Пожалел вас командир, — укоризненно говорит и Матюшкин, поглаживая свою бородку, — характер у него золотой.
Саша молчит: ему и обидно и еще больше неловко перед товарищами.
Из открытой двери землянки приглушенно льется чистый голос:
Только на днях Саша починил радиоприемник, и все хвалили его за это. А теперь…
Нет, он не пойдет в землянку, пускай там сами крутят приемник как хотят.
