словами.
Митя думал о своей встрече в городе с человеком, который работал на партизан, думал о Любе. Саша думал о Наташе, о ребятах, о семье Тимофеева. Сложной и трудной теперь ему казалась жизнь, которой жили партизаны и его друзья в городе.
В партизанском лагере Тимофеев, не обращая внимания на Сашу, сразу же взял Митю за рукав и увел с собой.
«У него новости поважнее моих, раз он все знает», — подумал Саша про Митю, присаживаясь у входа в землянку.
Подсел рядом Петрович со своим неизменным кисетом в руках. Чаще его вряд ли кто курил в отряде.
— Ну как, Сашуха… удачно сходили? — поинтересовался он.
Саша молча кивнул головой. Девушки звали обедать, но он терпеливо ждал своей очереди поговорить с командиром.
Митя вскоре вернулся.
— Иди, тебя Дмитрий Павлович ожидает, — предупредил он Сашу, а сам, чтобы размяться, несколько раз широко развел руками и пошел обедать.
Тимофеев в ватнике, подпоясанном широким ремнем, сидел возле развесистой ели на пеньке. Саша остановился перед ним.
— Товарищ командир! — произнес он срывающимся голосом. — У меня тоже важные сведения есть… Митяй о них не знает. — Губы у Саши по-мальчишески вздрагивали.
Внешне Тимофеев оставался спокойным, слушая о злоключениях своей семьи. Только желваки двигались на тщательно выбритых его скулах.
— Значит, отвели их в Батюшково? — переспросил он, нахмурившись.
Саша рассказал все, что он знал. Судя по настроению Тимофеева, вести Саша принес очень важные. Тимофеев поблагодарил его и подвел к тому месту, где на сваленном дереве сидели вдвоем Костров н Дубов.
Саша снова, но уже кратко рассказал, что узнал в городе. Внешне Тимофеев по-прежнему оставался спокойным.
— Ты знаешь, кто староста в Батюшкове? — спросил у Тимофеева Дубов, который раньше работал в милиции, и, не дожидаясь ответа, сообщил: — Наш старый знакомый — Кирька Барин…
Саша вздрогнул. Но Тимофеев и теперь остался спокойным. Он только устало сморщил лоб, сдвинул набок шапку и добавил:
— Кирька Барин не знает в лицо моих родственников. Пока еще рано беспокоиться.
— Но только пока, — подчеркнул Дубов и предложил: — Этого субъекта я беру на себя… Нужно убрать его.
Особенно всех заинтересовало сообщение Саши про Якшина.
— Пора расколоть этот орешек, — посоветовал Костров.
— Убрать? — переспросил Тимофеев. — Всему свое время… — Тимофеев не хотел рисковать своими людьми.
А Саша с нетерпением ждал, но так и не дождался. Разговор о его одноклассниках в городе и особенно о Наташе Ковалевой снова не состоялся. Но, очевидно, Тимофеев запомнил все. Уже в сумерках он остановил Сашу возле землянки.
— Я думал о твоих дружках в Лихвине. Надо их использовать в городе. Там они больше пользы принесут.
— А Наташа Ковалева? — нетерпеливо переспросил Саша.
— Думал я и о Наташе. — Голос у Тимофеева звучал мягко. — С Наташей сложнее… Брать ее к себе в лагерь преждевременно, да и, пожалуй, нельзя… Потом ты поймешь, почему нельзя. — Тимофеев положил руку нa плечо Саши. — О ней ты не беспокойся! Пока она живет у своего дяди-полицая, — Тимофеев особенно выделил последнее слово, — опасность ей не грозит… Скорее ему… Да и не такая она приметная для немцев, чтобы обращать на себя внимание… Дадим и ей дело…
Но какое? Тимофеев не сказал. Все же Саша отошел от него, успокоившись. При встрече он может рассказать ребятам и Наташе, что о них шел разговор.
Через несколько дней, когда отряд вернулся с очередной операции, командир поручил Саше побывать в Песковатском, повидать своего отца и передать ему задание. С удивлением Саша слушал. Он никак не предполагал, что Павел Николаевич оставлен Тимофеевым в селе как связной.
Обратно Сашу ждали утром на следующий день. Но утром он не вернулся. Не вернулся он и на второй и на третий день.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
С того времени как фашистские войска оккупировали район, Павел Николаевич не выходил из Песковатского. Днем, если в селе не было немцев, он копался на огороде или работал на пасеке, подготовляя ульи к зимовке. Пчелы в теплые солнечные дни все еще кружились в воздухе, и, хотя взяток был уже очень скуден, они продолжали вылетать. В тревожные дни Павел Николаевич отсиживался на сеновале. Когда раньше, месяц назад, Тимофеев предложил ему в случае эвакуации района остаться в Песковатском для связи с партизанами, Павел Николаевич охотно согласился. Он понимал, что по этой причине его и не взяли в армию.
Первое время находиться в селе было особенно тяжело. Павел Николаевич видел, как рушится колхоз. Оставшуюся скотину колхозники разводили по дворам, разбирали сельскохозяйственные орудия, зерно из общественных амбаров. Началось это в тот день, когда наша пехотная часть, поблескивая штыками и в полном порядке, прошла через село. Позади остались только пулеметные расчеты, прикрывавшие отход своих. Когда же и пулеметчики ушли, все в Песковатском поняли, что остались они уже на вражеской стороне. На селе слышались крики, плач. Люди впервые за время войны познали, как страшна неизвестность. Правда, немцев еще не было, и через село вскоре прошла новая воинская часть, очевидно только что прорвавшаяся из окружения. Красноармейцы спешили, догоняя своих. Были они изнуренные, оборванные, заросшие и какие-то дикие. Но у всех было оружие. Раненых везли на повозках.
На селе снова поднялась суматоха. Женщины выбегали на дорогу, совали в руки красноармейцам яблоки, помидоры, лепешки — все, что попадалось съедобного под руку, и слезно допрашивали:
— Родные вы наши! Куда же вы? Разве не будете защищать наше Песковатское?
И, видя, что красноармейцы сурово и скорбно молчат, просили:
— Возвращайтесь скорее.
С крыльца отцовского дома глядел на уходящих бойцов и Павел Николаевич. Он слышал, как причитает в избе мать, как разом осунулся и постарел отец. Старый кузнец никак не мог понять, что же происходит. Все время фронт был далеко. И вдруг разом рушился привычный, заведенный издавна порядок на селе.
— А как же колхоз? — спрашивал он и, когда начали делить общественное имущество, не знал, что делать с кузницей: прятать инструменты и запирать на замок или подождать — может, понадобится красноармейцам.
— Вернутся наши — снова будет колхоз, — успокаивал Павел Николаевич.
Отец продолжал удивляться, почему сына не взяли в армию. В селе остались только старики, нетрудоспособные да дети. Павел Николаевич отмалчивался. Даже отцу он не имел права говорить, почему он дома. Старался он больше находиться на колхозной пасеке. Там было спокойнее, не так тоскливо… Пчел не делили, остались они под присмотром Павла Николаевича.
И вот пришел враг… Сначала два танка, обстреляв село и прилегающий к нему перелесок. За ними на бронетранспортерах войска… Линия фронта переместилась к Лихвину и дальше, за Черепеть.
Непривычно притихшее, настороженное лежало село на большаке. Уже с утра начинали урчать вражеские грузовики, подвозившие фронту войска и боеприпасы, слышалась отрывистая чужая речь,
