– Я вовсе не такая, – возразила Софи, прекратив на миг свое беспрестанное хождение по комнате, – Это просто потому, что мы целый день никуда не выходили. – Ласкаясь, она порхнула ему на колени. – Пойдем гулять?
– Софи, там же буран, неужели ты не видишь? – Адам откинулся в кресле, слегка обнимая ее бедра. – Если хочешь, – добавил он, посмеиваясь, – можем пойти прогуляться вверх по лестнице.
– Никакой это не буран! Мелкие снежинки летят, подумаешь!
Адам обернулся к окну. Снаружи ничего не было видно за снежными вихрями.
– Действительно, снежинки, – пробормотал он. – Я просто ничего не понимаю.
– Ну не вредничай! Мы тепло оденемся.
– Я только что предложил тебе выбор.
– Если сначала пойдем на улицу.
– Есть некоторые вещи, которыми я не торгую, Софья Алексеевна, – неожиданно резко выпалил он. – И тебе не советую дарить любовь в качестве взятки или какой-нибудь награды.
– Я совсем не имела это в виду, – ошеломленно взглянула на него Софи.
– Но прозвучало именно так. – Лицо его замкнулось, колени напряглись в ожесточенном сопротивлении.
Софи встала с ощущением, словно ее ударили.
– В таком случае я иду одна.
Дверь мягко закрылась за ней. В камине взметнулся язык пламени. Он вспомнил насмешливый голос Евы, потом показную покорность, когда он начинал ее упрашивать, затем, после исполнения унылой обязанности, снова холодное отношение и требование очередной подачки. В любом споре тело Евы было се самым весомым доказательством. Но она свободно отдавала его кому-то другому… Или и тогда она что-то получала взамен?
Горечь разочарования и предательства вновь разлилась в душе словно желчь. Но теперь к этому грызущему чувству примешалось еще и глубокое раскаяние. Он позволил своему прошлому коснуться Софи – женщины, настолько не похожей на Еву, что страшно было сознавать, что обе они женщины. И он позволил себе запятнать ее своей горечью. Адам, вскочил, намереваясь бежать за ней. Но, оказавшись в прихожей, увидел, как Григорий запирает входную дверь.
– Софья Алексеевна ушла, Григорий?
– Да, барин, – с почтением откликнулся сторож. – Думаю, в такую погоду она недолго погуляет.
У Адама не было подобной уверенности, но он все же вернулся и библиотеку, рассудительно заключив, что за то время, пока он будет одеваться, она растворится в метели, и искать ее будет бессмысленно.
Софи, низко склонив голову, сражалась со снежными зарядами, бьющими в лицо, залепляющими глаза. Не прошло и пяти минут, как она поняла всю глупость своего порыва, но продолжала идти вперед, надеясь, что таким образом выветрится неприятный осадок, оставшийся от разговора с Адамом.
Несколько раз он уже ставил ее на место, когда с языка срывались необдуманные слова, но это всегда так или иначе было связано с Дмитриевым и было ей понятно, хотя все равно больно. Но то, что произошло в библиотеке, к се мужу не имело никакого отношения. Скорее это имело отношение к неким тяжким воспоминаниям, тень которых время от времени омрачала его лицо в моменты его уединения. Деликатность удерживала ее от расспросов. Если бы он хотел поделиться с ней своими горестями, он мог бы на нее положиться. В конце концов жизнь есть жизнь. У каждого есть свои тайны – и хорошие, и дурные. Однажды, еще в Петербурге, он упомянул о каких-то неприятных воспоминаниях, но уверял ее, что все в прошлом. Допытываться она не стала: это было не в ее правилах. И, тем не менее, она виновата в возникшем недоразумении. Ведь это всего лишь недоразумение, размышляла Софи наедине с собой.
Решив, что дальнейшая прогулка становится попросту невозможной, Софи повернула обратно и пошла к дому по своим следам. Порыв ветра со снегом тут же с такой силой ударил ей в спину, что она чуть не взлетела. Почти у порога она наткнулась на появившегося из снежной пелены всадника, низко пригнувшегося к гриве своего коня. Тот неловко сполз с седла. Софи поспешила подойти ближе.
– Что вам нужно в Берхольском?
– Пакет от ее императорского величества княгине Дмитриевой, – с трудом выговорил он закоченевшими губами. Половину слов отнесло ветром, но Софи успела разобрать смысл.
– Я княгиня Дмитриева, – с ледяным спокойствием сообщила она. – Можешь отдать мне пакет и отвести коня в конюшню. Там есть слуги, они позаботятся о нем и покажут, как пройти на кухню.
Это немногословное распоряжение, избавляющее от дальнейшей борьбы с вьюгой, вызвало на лице гонца блаженное выражение. Он уже предвкушал тепло, стаканчик-другой водки, сытную еду. Запустив руку в кожаный карман на поясе, он вытащил письмо и подал с поклоном.
– Вот оно, ваше сиятельство.
Снежный заряд чуть не вырвал бумагу у него из рук.
– Ну, поторапливайся, – посоветовала Софи, принимая конверт. – Конюшня прямо за домом. Он у тебя уже совсем заледенел.
Курьер, торопливо ведя за собой жеребца, скрылся в указанном направлении, думая про себя, что их светлость слишком много внимания уделили его коню.
Софи обогнула дом с другой стороны и вошла в оставленную незапертой боковую дверь. От зажатого в руке письма, казалось, исходила страшная угроза. Она ощутила под пальцами большую императорскую печать. Официальная бумага от императрицы, доставленная в такую метель! Что бы это могло значить?
Допустим, Екатерина предположила, что она в Берхольском, потребовав отчета от Дмитриева в связи с тем, что давно не видела его супруги. Но почему? Она покрутила конверт в руках, словно пытаясь разгадать его содержание, безотчетно повторяя то, что уже проделывала однажды с другим письмом, из-за которого
