того, что время настало.
– Случилось что-то мерзкое – начала она, пытаясь подобрать нужные слова. – Я это знаю. И кажется, знала всегда, но не так точно, как сейчас. И ты это сделал.
Она смотрела на него жестким, осуждающим, полным ужаса взглядом.
– Нет, – ответил он. – Не я, Пиппа.
Даже на его собственный слух оправдания звучали неубедительно, слабо, будто он лгал, и лгал неудачно. Но Лайонел винил себя в том, что с ней сделали. Винил так же неумолимо, как и Филиппа.
Пиппа медленно встала и машинально отряхнула юбки. Лайонел тоже поднялся. Она прислонилась к дереву, инстинктивно чувствуя, что нуждается в поддержке, и повернулась к нему лицом.
– Ты немедленно все расскажешь, Лайонел. Расскажешь, что все это значит.
Те же самые, жесткие, обвиняющие, полные ужаса, глаза вынудили его смотреть на нее. Смело встретить то, что ожидало его.
– Да, я все скажу, – кивнул он, ощущая, как нисходит на него огромное, неестественное спокойствие. – Но ты должна, не перебивая, выслушать до конца.
Пиппа кивнула и, когда он .начал говорить, ни разу не отвела от него глаз. Эти немигающие очи смотрели на него, пока он не замолчал.
Пиппа коснулась живота.
– Это ребенок Филиппа, – выговорила она, как будто убеждая в этом себя. Голос был невыразительным, бесстрастным, глаза – пустыми, без всяких эмоций, словно она потеряла способность чувствовать. – Это ребенок Филиппа, – повторила она. – И ты помог поместить его в меня. Ты и мой муж.
Теперь она почти выплюнула в него эти слова, и Лайонел съежился. Он не объяснялся. Не извинялся. Да и разве можно найти ему оправдание? Он должен сделать или сказать что-то, что умалило бы ее невыразимое отвращение к нему.
– Твой муж, – повторил он. – Ты должна понять, что они угрожали разоблачить его и, более того, угрожали жизни его любовника.
– А я ничто по сравнению с его любовником, – глухо, с холодной горечью заметила она. – Мой муж меня больше не интересует. А как насчет тебя, Лайонел? Что такого они знают о тебе, дабы заручиться добровольным и покорным содействием?
– Ничего. Я помогал им во имя моей сестры… и безопасности Англии.
– О, какие безгрешные, бескорыстные цели! – фыркнула она. – Что такое одна женщина против столь достойных задач!
– Тогда я не знал тебя, – пробормотал он, понимая, как жалко звучат оправдания перед лицом такого гнусного насилия, такого злодейского преступления. – Я думал… – Он осекся и попробовал снова: – Ты права. Я думал, что смогу игнорировать личность во имя цели. И понял, что это невозможно.
– Вот как? – бросила она, вскинув брови. – Понял, что это невозможно. Как только семя Филиппа дало всходы, ты позволил себе роскошь раскаяния. Это так?
– Нет.
Но она, не обращая на него внимания, продолжала:
– И какая же извращенная цель дала тебе мысль любить… нет, овладеть этим инструментом испанской политики? Угрызения совести? Жалость? Или просто желание воспользоваться тем, что уже поимел твой король?
Слова летели в него отравленными дротиками, и каждое находило цель. Все до единого.
– Ты пришла ко мне, – едва слышным шепотом ответил он. – Ты пришла ко мне, Пиппа, и я мог только дать тебе то, в чем ты нуждалась… В чем мы оба нуждались.
Она с безмолвной брезгливостью покачала головой и оттолкнулась от дерева. Осознание причиненного зла влило в Пиппу силы, о существовании которых она не подозревала раньше.
Она молча проскользнула мимо него и с той же стальной решимостью вскочила на лошадь.
– Пиппа… Пиппа. – Он подбежал к ней и сжал узду кобылы. – Есть кое-что такое, что тебе следует знать…
– Прочь с дороги! – перебила она, обжигая хлыстом его пальцы. – Я больше не желаю слышать ни слова из твоих уст!
Она ударила пятками в бока кобылы, и та рванулась вперед, летя галопом по дороге ко дворцу.
Лайонел устало смотрел вслед всаднице. Он совершенно опустошен: ни ощущений, ни эмоций, И не успел рассказать ей о Маргарет. Но теперь подумал, что использовать трагедию сестры как оправдание его собственного омерзительного поведения будет всего лишь очередным попранием чести и достоинства.
Однако Пиппа должна его выслушать. А он обязан спасти ее и ребенка. Только этого нельзя сделать без ее доверия. Но сможет ли она когда-нибудь довериться ему?!
Глава 18
– Миленькие цветочки, сэр, – заметил Джем, с ехидцей посматривая на хозяина и одновременно складывая рубашки и чистое белье в кожаный походный мешок.
– Да, – согласился Робин, связывая стебли тщательно выбранного букета желтой шелковой лентой из шкатулки младшей сестры Анны.
– Смею сказать, дама будет довольна, – продолжал Джем с той же лукавой ухмылкой.
– Черт бы подрал тебя, дерзкий щенок! – выругался Робин без особого запала, с удовлетворением
