катастроф. Объяснение было одно: 'вредительство'. А руководил этим всесоюзным 'вредительством' один человек… Троцкий был далеко, за океаном, а в зале суда прокурор Вышинский сыпал в его адрес и по отношению к несчастным, сидевшим на скамье подсудимых, 'перлы' из лексикона сталинского правосудия: 'вонючая падаль', 'жалкие подонки', 'проклятая гадина', 'цепной пес империализма'. Традиции правосудия по Вышинскому столь укрепились в последующем, что 'Правда' — неиссякаемый источник Лжи — советскую юстицию именовала не иначе, как 'самый демократический в мире народный суд…' [146].
На всех процессах в качестве одного из самых страшных обвинений звучало: 'терроризм', 'замыслы покушений на руководителей партии и правительства', намерения 'убить Сталина'. Но ни на одном московском процессе ни разу не приводились конкретные факты, вещественные доказательства этих намерений. И сегодня нас интересует: были ли у кого-нибудь в действительности хотя бы намерения устранить Сталина? Есть ли какие-то документальные свидетельства по этому поводу? Насколько они правдоподобны? Мне придется сделать некоторое отступление, чтобы коснуться этих вопросов.
В Советском Союзе ни печать, ни радио в июне 1938 года не упоминали имя Генриха Самойловича Люшкова. Но именно он, бывший в то время начальником Управления НКВД по Дальневосточному краю, ранним утром 13 июня 1938 года, прихватив с собой шифры радиосвязи, некоторые списки и оперативные документы, перешел советско-маньчжурскую границу и обратился за политическим убежищем к японцам. Опытный чекист, пользовавшийся доверием самого Сталина и Ежова, не без ведома первого был избран депутатом Верховного Совета СССР. Работая с 1920 года в органах ВЧК — ОГПУ — НКВД, Люшков хорошо знал порядки и нравы советской спецслужбы. Этот высокопоставленный работник органов активно участвовал в чистке государственного, партийного и военного аппарата и вовремя понял, что и над ним занесен нож гильотины, когда на Дальний Восток по указанию Сталина прибыли Мехлис и Фриновский — два близких доверенных лица советского диктатора. Его указание было лаконичным и зловещим: 'разобраться с Блюхером'[147]. Люшков почувствовал, что он, не подав своевременного сигнала в Москву о 'вредительской деятельности' маршала, обречен. Уж он-то знал, что подобные 'промахи' в системе не прощаются. Каким-то загадочным образом накануне своего ухода за границу он сумел организовать выезд своей семьи в Финляндию. Перебежчик активно сотрудничал с японской разведкой в надежде за услуги выехать в третью страну, чего ему, однако, так и не удалось сделать. Из ряда источников, о которых стало известно из книги Е.Хияма 'Планы покушения на Сталина', из других материалов можно сделать вывод, что в Японии накануне войны рассматривался план ликвидации советского лидера с помощью Г.С.Люшкова. Подтвердить или опровергнуть эту версию я не в состоянии.
Напомню еще об одном факте. В первой половине февраля 1937 года Ф.И.Дан прочел доклад перед группой меньшевиков в Париже, который, по сути дела, повторил содержание его статей в 'Социалистическом вестнике', озаглавленных: 'Смертный приговор большевизму' и 'Кризис политики Советского Союза'. В докладе он вскользь упомянул о том, что 'среди меньшевиков имеются и такие, которые готовы признать в терроре положительную сторону'. После доклада начались прения. Слово взял С.М.Шварц, который заявил, что он 'вообще против террора, но, однако, считает, что при известных условиях террор может сыграть и положительную роль. Убийство Сталина привело бы в движение широчайшие массы, совладеть с которыми не смог бы ни Ворошилов, ни Каганович, ни кто-либо другой, кто заменит Сталина'[148].
Так докладывал в Москву присутствовавший на этом собрании агент НКВД. Нетрудно видеть, что 'теоретические' рассуждения некоторых меньшевиков, не имевших абсолютно никакого влияния на процессы в СССР, могли быть использованы подозрительным Сталиным для его выводов на печально известном февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б).
Но есть еще одно свидетельство о намерениях 'убрать' Сталина, связанное теперь уже с Троцким. Читатель знает о Марке Зборовском. Так вот, в архиве НКВД среди множества его донесений в Москву есть два любопытных документа. Приведу их с некоторыми сокращениями:
'22 января Л.Седов у него (Зборовского. —
Для меня это было столь неожиданным, что я не успел на него никак реагировать. Л.Седов тут же перевел разговор на другие вопросы.
23 января Л.Седов в присутствии моем, а также Л.Эстрин бросил фразу такого же содержания, как и 22-го. В ответ на это заявление Л.Эстрин сказала: 'Держи язык за зубами'. Больше к этому вопросу не возвращались'[149].
Записка-донесение написана рукой Зборовского. Это нетрудно установить, ознакомившись с его заявлением относительно получения гражданства СССР им и его женой, находящимся в деле 'Мака'. Как отнестись к этому донесению? Блеф? Миф? 'Запрограммированное' донесение накануне очередного московского процесса? Но почему его не использовали ни Вышинский, ни Ульрих? Побоялись разоблачить тайного сотрудника в Париже? Вопросов больше, чем ответов. Приведенный документ с 8 февраля 1937 года значится в деле М.Г.Зборовского. В конце концов Седов мог сказать фразу 'Сталина нужно убить' просто в приступе бессильной ненависти к диктатору, сделавшему его семью глубоко несчастной и фактически обреченной. А может быть, он таким образом выдал конкретное намерение?
Правда, стоит напомнить, что за несколько месяцев до этого разговора начальник Иностранного отдела ГУГБ НКВД комиссар государственной безопасности 2-го ранга Слуцкий докладывал Ежову:
'21 июля с.г. (1936-го. —
Другой документ, поступивший от того же Зборовского уже в феврале 1938 года, более пространен. Вот некоторые фрагменты этого донесения в Москву.
'С 1936 г. 'Сынок' не вел со мной разговоров о терроре. Он начал издалека: 'Терроризм не противоречит марксизму. Бывают такие положения, в которых терроризм необходим…' Во время чтения газеты он сказал: 'Весь режим в СССР держится на Сталине и достаточно его убить, чтобы все развалилось'. Он неоднократно возвращался и подчеркивал необходимость убийства тов. Сталина.
В связи с этим разговором 'Сынок' спросил меня: боюсь ли я смерти вообще и способен ли я был бы совершить террористический акт? На мой ответ, что все это зависит от необходимости и целесообразности, 'Сынок' ответил: все дело зависит от человека, способного к смерти. Как народовольцы. А мне еще сказал, что я человек слишком мягкий для такого рода дел.
Разговор на этом внезапно был прекращен появлением 'Соседки' (Л.Эстрин. —
Было ли это зондажом по поручению Троцкого или личной инициативой Седова, сегодня сказать чрезвычайно трудно. Думаю, в объяснении этого документа могут быть разные мотивы и соображения. Не исключено, что НКВД готовил разоблачительный документ, который можно было бы использовать на судебном процессе, но лишь в случае отзыва или ликвидации Зборовского. Далее, Седов, будучи весьма неуравновешенным, эмоциональным человеком, мог сам прийти к этой навязчивой идее: 'убрать Сталина'. Нельзя исключать (если это не 'проделка' НКВД), что таким образом прощупывалась почва по поручению самого Троцкого: кто способен на террористический акт во имя идеи, во имя очищения от 'скверны сталинизма'. Мы знаем, как сам Троцкий относился к террору, репрессиям во имя революции. Его работа 'Терроризм и коммунизм' весьма красноречива. Так что исключать полностью зондаж с целью поиска террориста-смертника, видимо, нельзя.
Все это, конечно, лишь версии, соображения, размышления, навеянные двумя реальными документами, пролежавшими более полувека в совершенно секретных архивах НКВД — КГБ. Ясно лишь одно: нет ни одного реального факта свершения троцкистами громкого 'теракта' или факта разоблачения их в процессе его подготовки или свершения. Поэтому исключать мистификаторский характер донесений
