по мнению автора воспоминаний, раскол в ряды сражавшихся республиканцев. В книге 'Испанские коммунисты' Хезус Фернандес Томас пишет, что вся вина руководителей ПОУМ Андреса Нина и Хаокина Маурина заключается в том, что они не хотели слепо копировать советский опыт. Еще в 1932 году Х.Маурин писал: 'Советы — это русское творение, которое не удастся приспособить к какой-либо другой стране… Подчиниться заблаговременно каким-либо конкретным формам — значит обречь себя на поражение'. А.Нин разделял эти взгляды, что, по словам Х.Фернандеса, и обрекло на гибель руководителей ПОУМ. Ликвидацией А.Нина руководил Орлов (тот самый, который будет предупреждать Троцкого об опасности со стороны агентов НКВД). С тех времен и существует легенда о троцкистском заговоре и восстании троцкистов в Испании[167]. В общем, если верить книге Сикейроса, то дело сводилось просто к революционному возмездию. Сикейрос, командовавший в Испании в чине подполковника 82-й бригадой, особенно отличившейся под Теруэлем, сколотил в Мексике боевую группу для террористической операции.
Под руководством Эйтингона, который в группе, однако, открыто не появлялся, шла интенсивная подготовка к операции. Предусмотрено было все: способы нейтрализации полицейских, охранявших особняк по периметру, обезоруживание внутренней охраны, нарушение телефонной связи, порядок действий групп прикрытия и захвата, поджог и уничтожение архива и т. д. Но главными были две задачи: ликвидация хозяина дома и уничтожение его бумаг (Сталин ни на минуту не забывал о книге, над которой сейчас день и ночь работал Троцкий). Казалось, предусмотрено было все. Но, как часто бывает, в события вмешался Его Величество Случай.
1 Мая 1940 года по площадям Мехико прошли тысячи трудящихся столицы, неся подготовленные коммунистами плакаты и лозунги, призывающие не только к классовой солидарности угнетенных, но и требующие от президента Ласаро Карденаса немедленно выдворить Троцкого из страны. Изгнанник, хотя и привык, казалось бы, к непрекращающейся травле и поношениям, в глубине души тяжело переживал ту ненависть, которую вызывала его деятельность в Мексике.
Весь май он лихорадочно писал очередную главу книги о Сталине, статьи 'Роль Кремля в европейской катастрофе' и 'Бонапартизм, фашизм, война', отвечал на письма. Накануне майского покушения Троцкий написал письмо Саре Вебер, взявшей на себя заботы по выпуску в Штатах 'Бюллетеня'. Он успокаивал ее, заявляя, что впадать в уныние из-за отсутствия денег не стоит. 'Будем выпускать номер, когда будут деньги'[168]. Написал полемическое письмо своему оппоненту Вайсборду. Он критиковал его группу за недооценку работы 'левой' оппозиции, разъяснял некоторые теоретические вопросы. В частности, он писал: 'У Ленина вы, конечно, ничего не найдете о демократическом централизме, ибо сталинская фракция сложилась после смерти Ленина'[169].
Еще в середине мая он рискует выйти на час-другой за ворота своей крепости, под охраной двух-трех телохранителей. 'Обычно каждая прогулка, — вспоминал позже один из его сотрудников, пожелавший назваться лишь инициалами К.М., — была небольшой военной экспедицией. Надо было заранее выработать план и установить точное расписание. 'Вы со мной обращаетесь, как с неодушевленным предметом', — говорил он иногда, скрывая улыбкой нетерпение'[170].
В ту теплую ночь, когда часовая стрелка уже показывала наступление нового дня — 24 мая, Троцкий еще работал. Жена давно спала, как и их внук Сева, в соседней комнате. Из окна кабинета Троцкого с полуприкрытой изнутри бронированной ставней, свет пробивался до половины третьего ночи. Троцкий долго не мог уснуть, ворочался; наконец, приняв снотворное, стал погружаться в сон…
О дальнейшем, по моему мнению, лучше всего рассказала Наталья Ивановна в своей малоизвестной работе 'Жизнь и смерть Льва Троцкого'. Спавших разбудила ожесточенная беспорядочная пальба вокруг дома около четырех часов утра. К этому моменту все полицейские были обезоружены подъехавшей большой группой вооруженных людей под командой плотного 'майора'. Мы почувствовали, еще не осознавая, что произошло, вспоминала Наталья Ивановна, как от стен брызжут осколки бетона. Комната наполнилась пороховой гарью. В открытое окно непрерывно изрыгался поток пуль. Столкнув Троцкого в угол за кроватью, Седова прикрыла его своим телом. Стрельба продолжалась минут двадцать. За стеной раздался пронзительный, страшный крик перепуганного внука: 'Деда!'. Супруги обмерли: неужели погиб и Сева? 'Крик ребенка, — вспоминал позже Троцкий, — это самый тяжелый момент той ночи'. В наступившей тишине был слышен шепот изгоя:
— Они похитили его… Они его похитили… Похитили…
Пахло гарью, внутри дома что-то горело. Но все стихло так же внезапно, как и началось. Троцкий с женой кинулись разыскивать внука. К счастью, он оказался почти невредимым, если не считать несерьезной царапины, полученной от отскочившей рикошетом пули.
Возбужденные охранники, среди которых тоже никто не пострадал, наперебой рассказывали Троцкому, как все было. Здесь же стояли и их гости — перепуганные Маргарита и Альфред Росмеры. Я уже говорил, что они прожили несколько недель у четы Троцких, скрашивая их печальную и тревожную жизнь. Росмеры привезли затворникам большую почту: книги, письма, часть архива. В одном из первых разговоров по приезде Росмер рассказал о встречах с женой Игнатия Райсса — Эльзой, с Л.Эстрин, Этьеном, о том 'как все они преданы ему — признанному вождю нового Интернационала'. А о Этьене (мы знаем, что это М.Зборовский) Росмер сказал, что за его 'надежность он ручается головой и дает ему самую лучшую характеристику'[171]. Знали ли они, стоя сейчас перед Троцким, перепуганные и чудом уцелевшие, что здесь только что побывали такие же 'этьены', ведомые все тем же Центром.
Сообща, в возбуждении и горячности восстановили картину ночного нападения.
Более двух десятков человек в полицейской и армейской форме с оружием (был даже пулемет) внезапно подъехали и мгновенно разоружили охрану. Роберт Шелдон Харт, стоявший у ворот, по требованию 'майора' тут же открыл ворота. Ворвавшиеся люди обезоружили и внутреннюю охрану, открыв при этом яростную стрельбу по окнам и дверям кабинета и спальни Троцкого. Пулемет работал длинными очередями прямо в окно спальни. Казалось, ничто живое не может остаться в комнатах. Просто невероятно, что чета Троцких осталась жива. У них, возможно, был один шанс из ста, чтобы уцелеть. И этот шанс оказался на их стороне. Дело в том, что небольшое мертвое пространство, образовавшееся в углу, ниже окна, спасло супругов. А многочисленные пули рикошетом попадали в прикрывавшую их кровать. Вероятно они оказались в единственном месте, где можно было выжить в этом ливне свинцового дождя. Судьба вновь была благосклонна к изгнаннику.
Раннее утро встретило возбужденных людей за бетонной оградой, энергично жестикулирующих, говорящих, удивляющихся, радующихся, что небытие прошло стороной. Даже угон двух машин Троцкого — 'форда' и 'доджа' — казался пустяком по сравнению со спасенными жизнями. Пожар удалось быстро потушить: архивы уцелели. Бомба, брошенная напоследок в дом, к счастью, не взорвалась.
В то утро условленный телефонный звонок был принят из Мехико в Нью-Йорке. В тот же день он был расшифрован в Москве и доложен Сталину: 'Операция проведена. Результаты будут ясны позже'.
Прибывшая тайная полиция во главе с ее шефом полковником Леонардо Санчесом Саласаром с удивлением констатировала: по спальне выпущено более 200 пуль, но обитатели дома не пострадали. Это обстоятельство вскоре дало основание выдвинуть в печати версию: Троцкий организовал самопокушение, чтобы таким образом скомпрометировать Сталина в глазах мировой общественности. Тем более что журналистам стали известны слова чудом уцелевшего изгнанника, сказанные им в то утро Саласару:
— Нападение совершил Иосиф Сталин с помощью ГПУ… Именно — Сталин!
Троцкий, неожиданно столкнувшись с попытками обвинить его в мистификации, направил письмо президенту Карденасу. В нем он утверждал, что 'дом подвергся атаке банды ГПУ'. Однако, писал Троцккий, 'следствие вступило на ложный путь. Я не боюсь сделать это заявление, ибо каждый новый день будет опровергать постыдную гипотезу самопокушения и компрометировать ее прямых и косвенных защитников'[172]. Письмо возымело свое действие. Тем более что вскоре неподалеку от дома был обнаружен труп увезенного охранника Роберта Шелдона Харта. Троцкому это дало основание утверждать, что попытки представить дело с покушением как мистификацию опровергает сам факт убийства. Хотя по прошествии лет дело не кажется столь однозначным. Может быть, нападавшие устранили Харта по указанию Эйтингона, ведь он без сопротивления открыл ворота и ушел с нападавшими. Возможно, боевики боялись, что Харт может испортить все дело при расследовании. Но Троцкий настаивал: его помощник честный человек и стал жертвой сталинского покушения. Хозяин крепости распорядился прибить на стене дома металлическую табличку с фамилией погибшего.
