люстрой.
Сонюшка не знала уж теперь, наяву ли это или грезит она.
Она идет по лоснящемуся, как стекло, узорному паркету. Зала обставлена легкою, белою, глянцевитою мебелью с желтыми штофными гардинами и такою же обивкой. Стены лепные. Потолок расписан большою фрескою, изображающей Диану на охоте. У окон большие китайские вазы. Из залы, направо, сквозь лепную арку виднеется маленький сад с фонтанчиком, наполненный деревьями и белыми лилиями – ее любимым цветком. Она входит в этот сад, дышит ароматом цветов, оглядывается – одна арка из сада ведет в высокую, покрытую темным дубом столовую с буфетом, на котором горою видно серебро, другая – в гостиную, затянутую сплошь красным штофом. Мебель золотая – чистого стиля короля французского Людовика XIV. Мягкий ковер застилает всю комнату.
Через гостиную она попадает снова в залу, по другой стороне которой – китайская комната с лакированными стенами, уставленными фарфором на сюпорах.
Отсюда виден прямо ряд комнат, а налево – открыта дверь в обитый деревом кабинет с большим бюро, круглым столом, диваном и кожаной мебелью. Сонюшка заглядывает в него. Он пуст. Она идет дальше по комнатам – еще гостиная, диванная комната, завешанная картинами, и наконец уютный будуарчик с шелковыми занавесами и стенами, с мягкой мебелью, с волнистым ковром.
Сонюшка останавливается в дверях. Перед нею князь Иван… Откуда, как… откуда этот дом, эти комнаты?..
Она начинает верить, что это только счастливая, но несбыточная греза… Но нет, он идет к ней, протягивает руки. Он живой, настоящий человек. Он встречает ее и начинает объяснять ей, что все это значит, а из залы слышится уже голос Левушки, который ведет к ним Веру Андреевну и Дашеньку.
Глава седьмая. Веревка нищего
I
На другой день Левушка приехал в дом на Васильевский, где обещал Чиликину повидаться с ним относительно денег, одолженных Косым.
Он послал наверх, за Игнатом Степановичем и, когда тот явился к нему, просил его одеться, чтобы ехать вместе.
– Куда же мы поедем это? – поинтересовался Чиликин.
– К князю Косому. Документ у вас?
– У меня-с, – все еще не веря, что ему отдадут деньги сегодня, ответил Игнат Степанович.
Но он уже поколебался в своем сомнении, когда сел с То-русским в богатую карету с княжеским гербом. Чиликин узнал его – это был герб Косых.
Всю дорогу до Фонтанной они ехали молча. Когда же наконец карета подвезла их к широкому крыльцу дома, Игнат Степанович не выдержал и спросил:
– Позвольте, Лев Александрович! Неловкости не выйдет? вы наверное изволите знать, что князь Косой тут живут?..
Странно было бы Левушке не знать этого дома, который он, потихоньку вернувшись в Петербург, купил и отделывал по секрету ото всех, приготовляя в верхнем этаже помещение для своего друга, князя Косого, а в нижнем – для себя маленькую квартиру. Тогда такие сюрпризы были в моде. Целые сады насаживались в одну ночь, а у Левушки было довольно времени, чтобы устроить все.
Левушка ничего не ответил. Он вышел из кареты и только сказал Чиликину:
– Ступайте за мною!
Когда они прошли между цветов и растений, которыми была уставлена лестница, миновали зал и вошли через китайскую комнату в кабинет князя Ивана, Чиликин понял и почувствовал всю несуразность своей затеи и нелепость своих себялюбивых мечтаний. Тоже выдумал тягаться с кем! «Нет, уж куда нам, куда нам!» – мысленно повторял он себе, почти с благоговением ступая по блестящему паркету и оглядывая лепные и расписные стены.
Он привык благоговеть пред роскошью. Она всегда производила на него подавляющее впечатление.
И князь Иван, поднявшийся навстречу Левушке и поздоровавшийся с ним, показался ему теперь совсем другим, чем прежде, точно он стал выше ростом. Он казался Чиликину выше, потому что сам Игнат Степанович сжался и съежился пред ним.
«И бывает же людям счастье!» – думал он, низко кланяясь Косому.
– Ну сто? ты холосо пловел ночь на новоселье? – спросил Левушка князя.
Вчера за ужином они выпили на «ты». Князь Иван ответил, что почти вовсе не спал; ему было теперь так хорошо наяву, что казалось жаль заснуть.
– Я велел Степушке каждый день носить к Соголевым цветы, – сказал опять Торусский.
Степушка был наряжен в голубую, особенно красивую ливрею и как будущий собственный гайдук княгини Косой вчера держал ее шубу, когда Сонюшка вышла, чтобы уезжать домой. Князь Иван так и представил его невесте.
Торусский и князь говорили по-французски, и Чиликин не понимал их разговора; но он видел, что разговор этот был весел и приятен им, и слушал непонятные ему слова французской речи с подобострастною улыбкою, склонясь и прижимая свою шляпу к груди.
– Ну, где же ваш документ? – обратился наконец к нему князь Иван.
Игнат Степанович сделал несколько шажков и, как-то подпрыгнув, подал на вытянутой руке Косому свой документ. Тот рассмотрел его, сказал еще что-то по-французски Торусскому, усевшемуся на диван, подошел к бюро и открыл один из ящиков.
В этом ящике Чиликин увидел столько денег, что их могло хватить для расплаты не одного, а, может быть, десятка таких документов, каков был у него.
Косой вынул три билета французского банка, отсчитал еще, сколько было нужно, золотом, и подал Игнату Степановичу, спрашивая:
– Ну, теперь мы в расчете с вами?
Чиликин раскланялся, принял деньги и ответил:
– В полном!
Князь Иван взял «документ», разорвал его, подошел к камину и бросил туда.
– Ваше сиятельство, – остановил его Чиликин, – дозвольте мне говорить?
– Что?
– Если вам угодно иметь опытного управляющего, то я готов служить вам всею душою… как вашему батюшке служил верою и правдою…
– Ну, нет, – рассмеялся князь Иван, – для меня вы уж слишком опытны… Мне вас не нужно…
«И чего полез! – опять с досадой подумал про себя Чиликин. – И никакого в тебе собственного достоинства нет, Игнат Степанович!..»
Но, несмотря на это сознание, он все-таки не мог не чувствовать своей ничтожности пред величием, под которым он подразумевал одно только – пышность и роскошь.
– Значит, я могу ретироваться теперь? – спросил он, желая все-таки тоном своего вопроса поддержать хоть сколько-нибудь свое достоинство.
– Погодите, – сказал ему Торусский, – я вас довезу сейчас.
Игнат Степанович был очень серьезен и молчалив, когда они обратным порядком вышли через зал и сени на крыльцо и сели в карету. Он, сильно хмурясь, забился в самый угол. Казалось, он был вовсе не доволен получкою трех тысяч. Он жался и кутался в свою шубу, сердито пофыркивая и выставляя свой плоский зуб. Левушка искоса поглядывал на него.
– Дозволено мне будет сделать вам один вопрос? – наконец проговорил Чиликин.
– Сколько угодно! – ответил Левушка.
– Скажите, пожалуйста, вы, вероятно, должны знать, откуда у князя Косого могло появиться такое богатство?
– Я очень холосо знаю! – сказал Левушка. – Ему еще в Палиже пледсказала Ленолман, что счастье его будет зависеть от велевки…
– От веревки?
– Да. Так оно и вышло.
