добравшаяся наконец из бойлерной в заоблачные и совершенно ненужные ей выси, была раздавлена неуязвимой пятой шагавшего.
Двери в библиотеку были распахнуты сквозняком; книжные корешки тупо сияли в пространство надменным тиснением. Пыл О’Шипки простыл под внушением мокрого ветра; он понял, что томов слишком много, и ему с ними не справиться, погром отменялся. Все же он кое-что сделал: свернул, кряхтя и подвывая, два стеллажа, наподдал двухтомный Толкователь на Маслоу, выдернул и разодрал брошюру профессора Фройда (он же Фрейд - выше нос, господа). Потом, потом, единым чохом. «Но книги… - засомневался он, и снова непонятно для гипотетического читателя мыслей. - Неужели они тоже?»
- Я тороплю события, - сказал он вслух. И обратился к стенам: - Терпение, камни и кирпичи. Наберитесь терпения, ибо я вернусь.
Ответом стал похоронный бой напольных часов. На вкрадчивом языке вечности сей звук означал наступление полуночи.
О’Шипки вышел вон и столкнулся с Анитой.
- Зачем ты покинула номер? - осведомился он, одновременно убеждаясь профессиональным взглядом в безоружности визави; взор же Аниты блуждал, исполненный тоски.
- Мне стало страшно, - сказала та. - Я пошла вас искать.
- Теперь тебе легче?
- Нет. Мне еще хуже.
- Говори мне «ты», - приказал О’Шипки. - И я буду тоже говорить тебе «ты».
Он сделал шаг и подхватил ее на руки. Анита вскрикнула и замерла, не смея противиться.
- Две половинки наконец-то сошлись, - проникновенно шепнул О’Шипки. Он возбужденно задышал. - Зло терпит неизбежное поражение. Обними меня за шею, я отнесу тебя к себе.
Анита в ужасе прижала руки к груди и замотала головой.
- Как хочешь. Мне жаль, что сейчас не рассвет. Мы бы шли в лучах нарождающегося дня, и это день был бы сразу рождением и финалом…
Но замок стоял в ночи.
Глава двадцать вторая, которая требует третьего, и последнего, эпиграфа
Даже бочкотара - чья-то аватара
Анита съежилась на подушке, каким-то чудом уместившись на ней вся, словно черная кошка. Она следила за О’Шипки, не мигая; выпуклые глаза глядели ему в лицо и вовсе, как могло показаться, не обращали внимания на красную руку, которая, отмеченная цыпками и рыжими волосками, подкрадывалась к ее лифу.
- Надень презерватив, - предупредила Анита, когда рука достигла цели.
- У меня его нет. Зачем он нужен?
- Не будем умножать сущности без необходимости.
- Брось! Это же сказал какой-то монах.
О’Шипки рванул на ней ворот, но Анита мгновенно свернулась теперь уже в полный клубок. Ее мускулы напряглись и обратились в сталь.
- О-о, - протянул О’Шипки. - Выходит, я зря обольщался? А я-то мечтал, что теперь, когда некому нам помешать, ты метнешься ко мне… как змея к опрокинутой чаше.
Он взбил себе подушку и лег, по своему обыкновению, одетый полностью, не разуваясь.
- Ты знала? - спросил он строго.
Анита кивнула.
- Давно?
- Давно. Я сразу тебя опознала. Директор предупредил меня, что в Центре объявится мое мужское воплощение. И я должна угадать, кто это. Я угадала сразу и пришла к тебе той ночью.
- Почему же ты держишься такой недотрогой?
- Директор не велел спешить. Он обещал, что все случится постепенно. Он ждал, пока ты завершишь свой Рост. И он позволил тебе делать все, что тебе заблагорассудится.
О’Шипки закурил короткую папиросу. Выстреливая кольца, он задал новый вопрос:
- Насколько я правильно понимаю, директор - это тоже я?
- Здесь всё - ты, - Анита обвела номер рукой. - Мы все, и даже сам Центр. Даже летучие мыши, даже призраки и жабы.
- Я быстро догадался, - в утвердительном тоне О’Шипки звучало нескрываемое бахвальство. - Я мигом понял, что все вокруг - это я сам. «Десять аватар собрались в Центр Роста» - тут и дурак сообразит, в чем секрет. Это же очевидно, это все я. Кроме меня, никого нет, я есмь один. И я должен быть один.
- Недаром директор называл тебя Нарциссом, - заметила Анита, не спускавшая глаз с О’Шипки, ловившая каждый его жест. - Дай мне тоже, я хочу покурить.
- Ты куришь?
- Нет, но я хочу делать, как ты.
О’Шипки протянул ей пачку:
- Держи… Нет, эту не бери! Это пистолет. Ишь ты, хитрая!… А в этой яд, возьми третью. Дай я проверю. Все правильно, кури.
Анита кое-как раскурила сигарету и прострелила уютные кольца синей струйкой
- Я тоже не дремала, - ее тон был нарочито развязным, скрывавшим испуг. - Когда умер Шаттен, я посмотрела на твое лицо и сказала себе: «Боже, так вот это кто. Это он их мочит».
- Да, это я, - согласился довольный О’Шипки.
- Зачем ты их убил?
- Мне не нравится быть представленным в комических вариантах. Противно думать, что в каком-то мире я могу расхаживать с сумочкой, затянувшись в корсет… А в другом - срастись поясницей с собственным аналогом. А в третьем - скитаться по свету, спасая себя же из дикарской тюрьмы. Я есмь я, а не какой-то… ферромонах.
- Фейеромонах-бомбардир.
- Тем хуже для него.
Анита, обманутая его сытой задумчивостью, перевернулась на спину.
- В моем мире крутят один интересный фильм. Там злодей убивает свои воплощения в других мирах, насыщаясь их силой.
- А в моем мире идет другой фильм, - парировал О’Шипки. - У нас отснята та же история, но только это фильм ужасов: на несчастную аватару нападают полчища пришельцев, его воплощений, готовые разорвать его для собственной пользы на мелкие кусочки. Фильмы - дерьмо, я не согласен ни с тем, ни с другим. Мне ничего не нужно. Мне не нужна ваша сила. Мне не нужна насильственная кармёжка. И мне не нужны вы. Мне нужен только я, а вас быть не должно.
- Этому есть объяснение, - Аните передалась его задумчивость. - Директор согнал под одну крышу только прошлые воплощения. Будущих нет, ты последнее. Если воспользоваться единой хронологической шкалой, то любой здешний лишайник отстоит от тебя на многие годы, теряясь в прошлом…
О’Шипки состроил гримасу:
- Попрошу без поэзии. Я слышал, ты пишешь стихи? Ненавижу. Меня тошнит от одной мысли, что я - вот этими руками, - и он поднес к лицу руки, - вот этим высоким лбом… - и он ударил себя в лоб. - Короче говоря, мне отвратительны рифмы.
- Вот этим лбом и этими руками, - мягко напомнила ему Анита, играя пальцами и осторожно прикасаясь к себе заточенным ногтем.
- Тьфу! - О’Шипки плюнул в сердцах. - Попрошу без деталей.
- В тебе такая чувствительность неприлична. Расскажи лучше, как ты совершал все эти… самоубийства.
О’Шипки прищурился:
- Откуда такая любознательность? Ты думаешь, что тебя это не коснется?
- Я самая сильная после тебя, - объяснила Анита. - Мистер О’Шипки в юбке. Мне тоже хотелось расти. Я имею на Рост столько же прав, сколько и ты.
- Ты фикция, - отмахнулся тот. - Или не фикция, но станешь ею, это безразлично.
- Выходит, ты соблазнился слиянием с фикцией?
- Мы всегда сливаемся с фикциями, - философски заметил О’Шипки. - И потом: ты же сама говорила, что это входило в планы директора. Все, что я делаю - исправно следую его замыслу. Сливаться так сливаться, потом так потом. Я расту, как умею, - он выпустил особенно пышное кольцо. - Я должен отработать путевку. Я не могу подвести тех, кто послал меня. Я не разочарую Густодрина и его клиентов. Я развиваюсь в сфере, которую превратил в дело своей жизни. Я совершенствуюсь в профессии.
Анита поежилась:
- У меня в ушах звенит от твоих «я». Лучше попроси меня рассказать о моем мире - разве тебе неинтересно? Не верю, тебе должно быть интересно послушать про самого себя. В моем мире ты пользуешься гигиеническими прокладками, принимаешь мужчин, посещаешь специальных врачей…
- Не сбивай меня с толку, - перебил ее О’Шипки. - Ты просто хочешь меня усыпить. Не выйдет. Плевать я хотел на твой мир. И на все миры. Потом, ты, кажется, просила меня самого рассказать кое о чем? Уже передумала?
- Пожалуйста, - Анита хмыкнула с напускным равнодушием, и он вдруг заметил, насколько близко она к нему подобралась. О’Шипки резко сел, Анита вздрогнула. - Ты что?
- Страхуюсь, - улыбнулся О’Шипки, вынимая оружие и кладя его себе на колени. - На чем мы остановились? Ах, да. Мне было легко и просто. С Трикстером получилось совсем забавно, потому что мне было совершенно безразлично, с кого начинать. Я вылил яд в первую попавшуюся посудину. Когда Трикстер издох, я подумал, что мне улыбнулась удача, щедро улыбнулась. Ведь Трикстера никто не любил. С Шаттеном было сложнее, я здорово рисковал. Я мог убить его где угодно, но хотел доказать себе, что не утратил сноровки. Ты ведь знаешь, из-за чего я оказался в Центре?
- Не знаю, - Аниту, казалось, совсем не занимал его рассказ.
- Шаттен был моим клиентом. Я стрелял в него и промахнулся. Стыд и срам! Надеюсь, что я искупил свою вину, вышло очень изящно. Кто там был дальше, Мамми? И снова везение: я собирался убить первого, кто притащится к пруду. В какой-то момент я даже решил, что директор нарочно создает мне удобные условия. Пруд - какая находка! Возможно, так оно и было… Возьмем хотя бы пузырек из-под яда: я сбросил его под стол, но директор нашел и подложил в бойлерную. Он знал, что я приду туда… Он хотел показать, что я развиваюсь в правильном направлении. Прости, я отвлекся - короче говоря, первой на пруд явилась Мамми. Я удавил ее ремешком. Но прежде разрубил близнецов и украл шахматы. Я подбросил их в ту же бойлерную, а потом, когда эти придурки - о боги, за какие грехи мне выпадала такая карма? - пришли и умерли, забрал их обратно. Как сувенир. Вот они, - О’Шипки сунул руку в
