— Я не думаю, что он в высоком чине. Во всяком случае, он меня не узнает, даже если мы встретимся с ним вплотную.
— Еще как узнает, — усмехнулась Тойнет. — Ни у какой другой нет таких жгучих черных волос.
— Тогда я их напудрю, — заявила Корделия, выбирая виноградину из грозди, лежавшей в хрустальной чаше.
Серебряные каминные часы тоненько прозвонили.
— Боже мой, который же сейчас час? — воскликнула она. — Я должна лететь, а то опоздаю.
— Опоздаешь куда?
На пару секунд Корделия приняла столь несвойственный ей торжественный вид.
— Я обязательно расскажу об этом до твоего отъезда во Францию, Тойнет.
И с этими словами она исчезла из комнаты в облаке желтого муслина.
Принцесса недовольно надула губки. Корделия явно не желала понимать, что их дружба близится к концу. Версаль настаивал на том, чтобы Мария Антония, выйдя замуж за дофина и прибыв во Францию, порвала все связи с австрийским двором. Вплоть до того, что ей не будет позволено взять с собой никого из придворных, ни одной вещи и даже ни одного любимого платья.
Вспомнив об этом, она рассеянно протянула руку к виноградной грозди, раздумывая о том, какие секреты могут быть у Корделии. Та, как и всегда, была живой и проказливой, но порой куда-то исчезала на несколько часов, а потом выглядела так, словно ей пришлось уладить кучу сложных проблем, что совершенно не вязалось с ее характером.
Корделия же, совершенно не ведая о недовольстве подруги, неслась в это время по коридорам дворца, торопясь на тайное свидание и стараясь никому не попадаться на глаза.
На карту было поставлено само благополучие Кристиана. Оно целиком зависело от расположения и доброй воли Полигния, придворного музыканта императрицы. Лишиться его покровительства значило утратить милость самой государыни. А он совершенно определенно лишился бы поддержки Полигния, если бы публично обвинил своего учителя в присвоении музыкальных сочинений учеников. Такое обвинение можно было делать, лишь обладая несокрушимым положением.
Корделия свернула в безлюдный коридор, направляясь к длинной галерее, занавешенной тяжелыми портьерами, за третью из которых она и заглянула.
— Где ты была? Почему ты никогда не приходишь вовремя, Корделия? — Большие карие глаза Кристиана были полны беспокойства, на лице ясно читалась глубокая озабоченность.
— Прости меня. Я засмотрелась на прибытие французского брачного посольства, — объяснила она. — Не сердись, Кристиан. Мне пришла в голову блестящая идея.
— Ты не можешь себе представить, как страшно прятаться здесь, трепеща при каждом мышином шорохе, — живо прошептал он, нахмурив широкие брови. — Что это за идея?
— Предположим, мы сочиним анонимный памфлет, повествующий, что последняя опера Полигния была на самом деле написана его самым талантливым учеником Кристианом Перкоцци.
— Но как мы сможем это доказать? Кто же поверит анонимным обвинениям?
— Ты опубликуешь в этом памфлете свой оригинал партитуры. Подпишем это заявление «Друг истины» или как-то в этом роде. Включим в него образец сочинения Полигния, чтобы всем стала ясна разница. Этого будет вполне достаточно, чтобы начались разговоры.
— Но пока доберутся до истины, он выбросит меня из дворца, — уныло пробормотал Кристиан.
— Какой же ты пессимист! — воскликнула Корделия, невольно повышая голос, — с Кристианом они разговаривали шепотом. — Порой я не понимаю, почему хлопочу о тебе, Кристиан.
Его губы тронула немного сонная улыбка.
— Может быть, потому, что мы друзья?
Корделия только застонала в деланном отчаянии. Кристиан Перкоцци и она дружили уже пять лет. Дружба эта была тайной для всех остальных, потому что в строгой иерархии двора императрицы Марии Терезии нельзя было даже помыслить о возможности приятельских отношений между скромным учеником придворного музыканта и леди Корделией Бранденбург, крестницей императрицы и самой близкой подругой ее дочери Марии Антонии, которую лишь самые близкие ей люди звали Марией Антуанеттой.
— Послушай, — сказала она, обхватив ладонью длинную тонкую руку музыканта, — императрица известна своей любовью к истине. Она может быть неимоверно чопорной, но никогда не позволит Полигнию уволить тебя без справедливого разбирательства. Только надо сделать так, чтобы она познакомилась с этим памфлетом и доказательствами до того, как Полигний будет в состоянии предпринять какие-нибудь действия против тебя. И еще, надо захватить Полигния врасплох. У него не должно быть времени для обороны или контратаки.
По-прежнему держа Кристиана за руку, она привстала на цыпочки и легонько поцеловала его.
— Не отчаивайся, Кристиан. Мы обязательно добьемся своего.
Кристиан обнял ее. Хотя они и испытывали друг к другу нечто большее, чем обычная приязнь, но их наивные эксперименты вскоре убедили обоих, что им не суждено стать любовниками. Но ему все же порой выпадало счастье насладиться прикосновением гибкого тела, облаченного в придворное одеяние, либо нежным ароматом ее кожи и волос.
Корделия запрокинула голову, улыбаясь жадному взгляду карих глаз музыканта и невольно любуясь своеобразной красотой его угловатого лица. Девичьи пальцы зарылись в копну его жестких вьющихся волос.
— Я люблю тебя, Кристиан. Мне кажется, это чувство даже глубже, чем любовь к Тойнет. Постарайся собрать доказательства поубедительней, и тогда мы поговорим. А сейчас я должна бежать.
Кристиан выпустил девушку из объятий, глядя на нее потухшим взором.
Она снова погладила его по щеке, пытаясь передать ему хоть чуточку своего оптимизма. Кристиан был столь чувствителен, так легко падал духом. Разумеется, причиной тому был его несомненный талант, но порой все эти сантименты могли изрядно раздражать.
— Мне надо бежать. Подожди минут пять, а потом уходи.
Приподнявшись на цыпочки, она снова поцеловала его и выскользнула из-за портьеры, оставив Кристиана в ароматном облаке померанцевой воды, которую она употребляла для своих волос, и с ощущением внезапно исчезнувшей радуги.
Корделия неслась назад по длинной галерее. Приподняв пышные юбки, она бесшумно проскользнула мимо двери в дальнем конце галереи и столкнулась лицом к лицу с мужчиной, который получасом раньше сошел с аргамака во дворе перед дворцом.
Он повернулся к ней от гобелена с изображением охотничьей сцены, в созерцание которой был погружен. На его плечах все еще красовался подбитый алым плащ для верховой езды, подчеркивавший безупречную белизну выбивавшейся из-под него рубашки с кружевами.
— Так-так, — произнес он. — Клянусь чем угодно, та самая цветочница. Откуда ты вдруг взялась?
Впервые в жизни Корделия растерялась под направленным на нее пристальным взглядом золотистых глаз, отливавших зеленоватым и светло-коричневым. Сердце ее внезапно забилось. Но она тут же убедила себя в том, что причиной беспокойства являлось опасение, не слышал ли незнакомец их разговор с Кристианом. Однако, помимо страха, какое-то другое чувство заставило девушку смутиться, ладони ее увлажнились.
— Ты проглотила язык? — спросил Он, вопросительно приподняв тонкую бровь.
— Из-за портьеры… я стояла за портьерой, — наконец удалось выдавить из себя Корделии. — Я… я поправляла там одежду… крючок на платье расстегнулся.
Девушка взяла себя в руки, и ее глаза сверкнули вызовом — она всем своим видом давала понять, что это намеренная ложь.
— Все ясно.
Лео Бомонт в упор рассматривал Корделию, не скрывая своего интереса. Что бы она ни делала за портьерой, это явно не имело отношения к ее костюму. Крючки и петли не могли быть причиной такого нежного румянца или столь очевидного смущения. Мужчина посмотрел на портьеру, и в глазах его запрыгали смешинки — он решил, что правильно оценил ситуацию. Тайное свидание, не иначе.
— Все ясно, — повторил он, едва удерживаясь от хохота. — Я уязвлен. Я по наивности полагал, что твои поцелуи предназначены мне одному.
