— Трудно объяснить, — вздохнул бармен. Голос его неуловимо изменился, стал каким-то бесплотным. — Мы строим свой мир, основываясь на совершенно отличных от индейских позициях, и в принципе им нет места в нашем мире, как нам нет места в их. У нас различные цели и средства достижения этих целей. Благополучие человека, его место под солнцем, его обязанности и долг перед сущим мы представляем совершенно по-разному. Ничто не стоит на месте: мы пришли, чтобы сменить их, они сменили кого-то, кто был еще раньше. Но ничто не исчезает, и об этом тоже надо помнить…
Бармен замолчал. Ивану вдруг показалось, что воздух на мгновение затвердел, застыли и все окружающие, но вот мир дрогнул и поплыл в сторону, покачиваясь на волнах воображения. Лицо бармена, грустное и какое-то даже отрешенное, смазалось, потекло вбок, подернулось рябью и обрело новые черты. Иван хотел нервно хихикнуть — перед ним, невинно улыбаясь, стоял профессор, — но не смог шевельнуть ни малейшим мускулом лица. Мир вокруг изменил свои краски. Только что он был серо-коричневым, затхлым, мглистым, в нем ползали унылые замшелые паразиты, озабоченные только одним — как бы сделать так, чтобы можно было много жрать и мало делать, и каждый искал свой уголок среди шершавых колючих зарослей, проход в беспечное мягкое нечто, очень личное и очень свое, при этом наглухо отгороженное от другого… и вдруг все стало Отдельным. Ярко-желтая земля, какая-то ухмыляющаяся собака, сидящая на задних лапах, тень от исполинской птицы… Иван очень хотел посмотреть, что это была за птица, но не смог ни поднять, ни повернуть головы…
— Что с тобой? — услышал он голос двойника, доносившийся будто бы из-под земли. — Перебрал, что ли?..
«Если бы», — хотел сказать Иван, но не смог. Во рту было сухо, тело сотрясала мелкая дрожь. Он попытался сглотнуть и закашлялся. Потом все-таки сумел поднять глаза.
Салун был как салун. Иван поглядел на бармена. Билли был как Билли. Подумаешь.
— Из чего это у тебя виски? Из кактусов, что ли? — спросил Иван хрипло, поморщился и снова закашлялся. Двойник засмеялся. Бармен не обиделся.
— Не-ет, у нас не из кактусов, — солидно сказал он. — Вот у других — да, бывает, что и так. Его, понимаешь, те пьют, кто на настоящих индейцев похожим быть хочет… Говорят, для таких умников специальный дом дураков построили.
— Что-то я такое слышал, — пробормотал Иван. Ему все еще было нехорошо.
— А по мне — как ни пытайся изменить что-либо в себе или в других, ничего не выйдет. Особенно, понимаешь, когда это касается других: тут даже и эти кактусы не помогут. Но здесь, понимаешь, не все так думают… И вообще, — продолжал бармен, наполняя стаканы Ивана и его двойника, — наш мир — это наш мир, и другого мы себе просто не представляем. Скоро по всей Вселенной будет точно так же, как у нас, на нашем Западе.
— Видал? — обратился двойник к Ивану и кивнул на бармена. — Пугают всех давно страшными инопланетянами. Прилетят, мол, скользкие кукловоды, будут манипулировать, а кто не согласится — тех сожрут. Или еще чего хуже. Алиенс, понимаешь. Да какие, к чертям, инопланетяне? Вот, пожалуйста, готовый кукловод и «чужой» в одном лице, со своими представлениями о добре и зле. Он, может быть, и добрый, но только по-своему… а другим-то каково будет? Сожрет ведь… из самых лучших побуждений.
— Кого это я сожру? — сердито спросил бармен. — Завел, понимаешь, опять…
Двойник засмеялся.
— Скучно, понимаешь, будет! — закричал он, хватая стакан. — Тоска у вас тут зеленая!..
— Почему это — тоска? — удивился бармен. — У нас тут весело…
— Точно, — подтвердил Иван, поднимая свою емкость с виски. — У вас здесь отнюдь не соскучишься.
— Ка-акие ты слова знаешь, — восхитился двойник. — Ну что, вздрогнули?..
— Вздрогнули, — кивнул Иван.
Они чокнулись и выпили. До дна. Виски приятно согревало внутренности. Мир перестал казаться мрачным и коричневым. Иван посмотрел в окно — висевший на высохшем дереве человек почти не портил идиллической картинки.
— Кстати, о картинках, — отдышавшись, проговорил двойник. — До чего они разные…
— Ты что, мысли читаешь? — спросил Иван, закуривая поданную ему барменом сигару.
— Нет, — удивился двойник, доставая из внутреннего кармана пиджака черут. Бармен зажег спичку и дал ему прикурить. — Я просто продолжаю рассуждать о различных вариантах придумывания мира… Вот здесь они построили насквозь придуманный мир. Здесь все не свое, все какое-то нарисованное, причем нарисованное так, как будто начинал рисовать кто-то один, а продолжали другие, да еще те, кто не понимал исходного замысла. Хотя здесь присутствуют любопытные находки — к примеру, изящный антиисторизм…
— Чего? — переспросил бармен. Он прислушивался к разговору.
— Ну, может быть, я не совсем правильно выразился… Отсутствие прошлого, окончательная отдельность во временном пространстве. Сейчас вы придумываете вещи, а лотом они будут придумывать вас, и сделают это, кстати, очень даже хорошо. Вы и не заметите, как попадетесь в ловушку, из которой вам уже не выбраться — если, конеч-н0, кто-нибудь опять за вас не постарается…
— Одну минуту, — остановил его бармен. — Чего это ты всех опять пугаешь? И кто такие «мы»?
— Действительно, — поддержал его Иван. — Отчетливее дефинируй и расставляй акценты. Двойник хихикнул.
— Да уж, словарный запас у тебя, надо сказать… Ничего я объяснять не буду. Сами поймете.
Иван слегка обиделся. Бармен тоже.
— Ишь ты, — сказал бармен. — Ты, значит, самый умный, а остальные — просто так, да? Завел, понимаешь, любимую песню, умник хренов!
— Ага, — поддакнул Иван. — Поговорить он любит: я давно за ним наблюдаю.
— Хватит вам, — примирительно сказал двойник. — Спелись… Никакой я, конечно же, не пророк, просто все случается, как всегда — на смену одним богам приходят другие… У них ведь есть своя судьба.
— А при чем тут боги? — озадаченно спросил Иван.
— Может статься, что ни при чем, — согласился двойник, — особенно если допустить, что их вообще нет. Впрочем, смотря как к этому относиться… Если просто, как к костылям, без которых сложно и страшно жить и идти по дороге, то это- одно; всегда найдутся те, кто все будет валить на чужую непостижимую силу, оправдывая этим свое собственное бессилие и безволие; и ведь силу эту можно называть по-разному, суть остается прежней. Барин приедет, барин нас рассудит… Так что дело вовсе не в дефинициях. Можно, конечно, всех поубивать, даже не особенно злобствуя; можно обзавестись комплектом рабов для поддержания собственного высокого уровня кайфоловства; можно отращивать изящные усики и роскошную шевелюру, как этот местный тиранчик, самовлюбленный лживый герой-кавалерист, который обожает фотографироваться и резать безоружных: его здесь все прямо обожают, потому что все это тут позволяется и иногда поощряется: чтоб не скучно было…
— Ты что-то уж больно разговорился, — перебил двойника бармен, глядя исподлобья. — Мели всякую чушь, понимаешь, а генералов наших и героев не трогай… Не нравится тебе тут, так и катись отсюда…
— И покачусь, — легко согласился двойник. — Еще увидимся…
— Подожди, — остановил его Иван. — Слушай, ты не видал здесь этого, ну помнишь… лысого, с бородой? А?
Двойник, прищурившись, посмотрел на Ивана.
— Профессора твоего, что ли? — спросил он насмешливо. — Как же, как же… Он тут известная личность. Правда, сейчас, насколько я слышал, из города он куда-то умотал.
— На Запад, — утвердительно сказал Иван. Двойник противно усмехнулся и произнес:
— Ладно, прощевайте…
Порывшись в кармане, он выудил оттуда несколько монеток, положил их на стойку, помахал бармену рукой, подмигнул Ивану и вышел из салуна.
Иван посмотрел ему вслед. Странное дело: как вышел двойник из дверей, так словно сквозь землю провалился: нигде его не было видно. Иван оглядел площадь повнимательнее и вздрогнул: рядом с
