спряталась.
— Мы попали туда, куда хотели, — спокойно сказал профессор. — Год одна тысяча сто восемьдесят девятый от Рождества Христова. Мы неподалеку от города Иерихона, который скоро падет, взятый войсками непобедимого Иисуса Навина, великого вождя иудейского народа…
— Ну, про иудеев, пожалуй, не стоит, — недовольно перебил его Кляйн. — Не надо вот только про иудеев-то!..
Профессор с легкой усмешкой посмотрел на него, но промолчал.
— А что мы будем тут делать? — спросил Иван. — Пойдем к этим самым… войскам?
— Нет, — повернулся к нему профессор. — Нам стоит лучше пойти в город.
— Почему?
Профессор не успел ничего ответить. Неожиданно по дул сильный ветер, небо начало меркнуть: только что оно было ярко-синим, и вот уже стало лиловым, потом — фиолетовым; где-то высоко полыхнуло что-то ярче молнии: один раз, другой…
За их спинами, в стороне, противоположной городу, загрохотало. Иван повернулся туда, и тут же яростный порыв ветра сбил его с ног. Упали и все остальные, будучи не силах устоять.
Трава полегла, как скошенная; прямо рядом с Иваном глухо ударилась оземь какая-то птица, сброшенная вниз налетевшим вихрем…
Иван с трудом поднял голову и увидел, как на холм, находившийся от них в двухстах шагах, прямо с неба опустился столб ярко-желтого света, пробив чудовищную тучу, закрывшую все вокруг; природа потеряла свои краски, все стало чересчур ярким, плотным, осязаемым; воздух затвердел и трава покорно застыла, не сумев выпрямиться…
Иван глянул на город. Белых стен уж не было видно: они посерели, истаяли, потеряв свою осязаемость: но Иван. почему-то знал, что город пока остался на месте, никуда не делся, и что его просто не видно из-за тьмы и света, льющихся с небес…
Тогда он стал глядеть на холм. Краски, дойдя до нестерпимой для человеческого глаза степени яркости, немного побледнели, и Иван различил две фигуры, стоящие на вершине холма. Вот одна из фигур преклонила колени, а другая… Иван ощутил Сильное жжение в глазах… — Не смотрите туда!.. — услышал он вдруг крик профессора, донесшийся до него сквозь рев ветра. — Все закройте глаза!..
Иван зажмурился изо всех сил, но свет, идущий со стороны холма, был настолько ярок, что без усилий проникал сквозь веки; глаза ожгло пламенем, и Иван уткнулся лицом в траву, стараясь вжаться что было мочи и скрипя зубами от боли.
Над головою грохотало, трещало, завывало; воздух сгустился и тяжким грузом навалился сверху. Иван ощутил паническое отчаяние, он оказался один перед буйством небесных сил и красок: он был исчезающе мал, бессилен и ничтожен. Мир уходил прочь, мир уходил огромными шагами куда-то в сторону, не замечая ни его самого, ни его отчаяния: он уже ушел, этот мир, забрав с собою слова, крики и запахи: казалось, еще секунда — и ткань времен разорвется насовсем… и вдруг все прекратилось. Наступила тишина.
Прошло бесконечное мгновение, и словно звук немыслимого гонга прозвучал над землею. Стих ветер, исчезла тьма вместе с тучей: воздух потерял твердость и стал текуч и свеж.
Немного погодя Иван решился открыть глаза. Он осторожно приподнял голову и увидел, что в мир вернулись прежние, привычные уже краски. Исчез столб света, подпиравший небо, которое снова стало просто ярко-синим, холм стал обычным холмом, и по его склону вниз не спеша шел босой человек, уходя прочь от города.
Иван с трудом, в три приема, поднялся и остался стоять на трясущихся ногах. В голове шумело.
Остальные тоже начали потихоньку шевелиться и подниматься. Долго еще все молчали, напряженно глядя на вершину холма.
Первым обрел ясность солдатской мысли оберштурмбаннфюрер. Очевидно, его ничто не могло смутить.
— Профессор! — требовательно сказал он. — Может быть, вы объясните, что здесь происходит?
Фон Кугельсдорф ничего не ответил, обведя все вокруг взглядом, полным мрачного безумия.
— Не слышу ответа, — нетерпеливо сказал Кляйн, и Иван невольно поразился крепости его нервов.
— А?.. Что?..
Профессор с силой потер лицо, опустил руки и некоторое время постоял с закрытыми глазами: потом открыл их и посмотрел на Кляйна. Взгляд его прояснился.
— В Библии сказано, — сказал он довольно спокойно, хотя и несколько придушенным голосом, — что когда Иисус Навин готовился штурмовать Иерихон, то в окрестностях города он встретил ангела Божьего… Мы только что видели это.
— Хорошо, — невозмутимо произнес Кляйн. — Следующие наши действия?..
Профессор хотел было что-то сказать, как внезапно послышался шум и треск, и из-за густых зарослей кустарник вылетел десяток вооруженных всадников. На долю секунд приостановившись, конные ринулись на чужаков.
Профессор слегка встревожился.
— Это городская стража! — крикнул он.
— Всем стоять на месте! Поднять руки! Атакуем по моей команде!.. — негромко, но очень слышно приказал Кляйн не дрогнув ни одним мускулом лица.
Несколько секунд — и всадники окружили пришельцев угрожающе наставив на них короткие копья. Немцы спокойно стояли, подняв руки. Кляйн сделал шаг вперед.
Всадник в малиновом одеянии и с толстой золотой цепью на груди — видимо, начальник стражников, — что-то угрожающе пробурчал и занес свое копье над головой оберштурмбаннфюрера.
Кляйн совершенно бесстрастно наблюдал, как наконечник копья, блеснув на солнце, стал опускаться, целясь ему прямо в грудь. Выждав мгновение, он сделал быстрый шаг вперед и в сторону, поднырнул под руку противника, схватился за древко и дернул копье к себе. Не ожидавший этого всадник потерял равновесие и свалился с лошади.
— Бей!.. — крикнул Кляйн, вырывая копье из рук иерихонца и вонзая его в грудь лежащего.
Иван, не мешкая, схватил за ногу ближайшего всадника, рывком сдернул его с лошади и повалил на землю. Стражник ничего не успел понять, как Иван сорвал с его пояса короткий меч и перерезал ему горло.
Все было кончено за полминуты. Не ожидавшие такого решительного и жестокого нападения иерихонцы не могли оказать достойного сопротивления и были моментально все убиты. Только один всадник, соображавший быстрее других, ударил тупым концом копья чуть промешкавшего немца, поднял лошадь на дыбы и попытался ускакать. Но и ему не суждено было уйти: один из эсэсовцев подхватил копье и бросил его с такой силой, что оно пробило стражника насквозь, попав ему в спину и выйдя из груди.
Пока добивали раненых и ловили лошадей, Кляйн, вытирая меч о траву, считал трупы.
— Один, два… десять… двенадцать. Лошадей должно хватить на всех. Отлично.
— Что — «отлично»? — брюзгливо спросил стоявший поодаль профессор. — Экий вы, право, мясник, оберштурмбаннфюрер…
— А что такое? — надменно спросил Кляйн, повернувшись к нему.
— А то такое… Это же был архангел Михаил… он дал Иисусу его часть талисмана, а мы… вы тут…
— Подумаешь, — протянул Кляйн презрительно. — Ну, убили дюжину евреев… или это были не евреи?.. а, все равно — семиты… ну и что?
— А то, — продолжал брюзжать профессор, — что убили бы кого-нибудь не того… рядом с таким местом… и костей бы потом не собрали. Думать надо иногда, кого можно убивать, а кого нет! Вот из-за таких, как вы, великий рейх в конце концов и…
Он оборвал себя и махнул рукой.
Иван с изрядной долей удивления посмотрел на профессора. Какие, однако, странные сентенции…
