прожилками.
— Ты права, — сказала она. — У тебя превосходный вкус. Почти как у твоей матери.
Пен улыбнулась и помогла принцессе закрепить украшение.
— Вот ты улыбаешься, — продолжала та, — а я заметила, что все последние дни настроение у тебя отнюдь не праздничное. Ты не любишь эти шумные торжества в Гринвиче?
Принцесса не случайно спросила об этом: сама она с большой неохотой оставила Бейнардз-Касл и приехала сюда — только лишь потому, что так захотел ее брат король.
Что же касается Пен, то для подавленного настроения причины у нее были иные: тягостное соглашение, заключенное с окаянным французским агентом, которое понуждало ее все время быть начеку, стараться уловить чуть не в любой фразе принцессы нечто такое, что свидетельствовало бы о ее ближайших планах, об отношении к тем или иным политическим фигурам, о взглядах на те или другие события, — все это тяготило, вызывало неприязнь, если не презрение, к самой себе.
В ответе на вопрос принцессы Пен избрала форму частичного прямодушия.
— Мне хочется быть как можно ближе к моей семье, мадам, — сказала она. — И в эти дни особенно. Хочется покоя.
— Ну а мой братец король, — проговорила принцесса, — такие вещи не берет во внимание. Вернее, я убеждена, таково решение Нортумберленда. И потому я здесь, хотя ума не приложу, какая ему в этом корысть?
— Думаю, вы недалеки от истины, мадам. Все дело в герцоге. Он хочет, чтобы вы были менее самостоятельны. И смирились с этим.
Принцесса резко отвернулась от зеркала, словно испугалась своего отражения.
— По правде говоря, Пен, пока мы здесь, в Гринвиче, я все время чего-то страшусь. Уже около двух недель не могу увидеться с братом. Мне никто не сообщает о состоянии его здоровья. Быть может, оно стало еще хуже и в связи с этим плетутся какие-то замыслы, о которых я ничего не знаю.
Она в волнении прошлась по комнате, перебирая четки, которые все время держала в руках, и заговорила снова:
— Да, о брате я мало что знаю, но зато отдаю себе полный отчет в том, что Тайный совет не желает, чтобы я ему наследовала. И все больше опасаюсь, что Нортумберленд заставит их принять под приличным предлогом решение лишить меня законной власти и заключить в Тауэр. А там… Ведь если я буду мертва, то уж никак не смогу стать королевой, не правда ли?
На ее губах появилась сардоническая улыбка.
— Я слышала, мадам, — отозвалась Пен, не зная, что ответить по существу, — что короля ожидают сегодня за пиршественным столом, но на дальнейшие торжества он не останется.
Принцесса покачала головой.
— Не думаю, что мы сможем его увидеть где-либо. Они делают все, чтобы не дать нам встретиться друг с другом. Я чувствую себя, как мышь в ожидании кошачьего прыжка.
Она глубоко вздохнула, потом сказала раздраженно и решительно:
— Я собираюсь лечь в постель — вот что я сейчас сделаю! Побуду в одиночестве, подумаю о своей жизни. Что касается отъезда отсюда, мне было сказано: король не хочет, чтобы я возвращалась к себе. Когда мне будет это позволено — меня поставят в известность. — Ее голос приобрел почти злобный оттенок:
— Так мне изволил сообщить со своей лживой улыбкой и лицемерными любезностями его светлость герцог Нортумберленд, когда я потребовала, чтобы он разъяснил положение.
Пен безмолвствовала. Ей хотелось крикнуть принцессе, чтобы та замолчала, не говорила больше ничего. Ничего о своих намерениях, о своих подлинных друзьях и сторонниках… Потому что она, Пен, больше не принадлежит к их числу: ей нельзя доверять, ее нужно сторониться, обходить за десятки миль… Прогнать…
Но она ничего не сказала принцессе. А та со всегдашними доверчивостью и откровенностью (когда они оставались одни) продолжала:
— Да, лягу в постель и скажусь больной. И только ты и мой врач будут знать, что я совершенно здорова. Быть может, тогда герцог оставит меня в покое со своими нравоучениями, а братец заинтересуется моим здоровьем и велит позвать к себе. Или сам придет… Ох, Пен, если бы мы с ним могли свободно поговорить обо всем! Без свидетелей.
Пен, по-прежнему не произнося ни слова, наклонила голову в знак полного согласия.
Она многое знала о принцессе, в том числе и о том, что та с детства отличалась слабым здоровьем, не намного лучшим, чем у брата, — это, видимо, шло по линии отца, потому что матери у них были разные. Принцесса много и часто болела, месяцами лежала в постели с высокой температурой. Особенно зимой. Врачи не раз опасались за ее жизнь.
Если она что-то знает, или просто предчувствует, насчет козней герцога и опасается каких-то его действий, будет вполне разумным с ее стороны притвориться больной. Это может дать некоторую передышку, а также побудить короля потребовать встречи с сестрой.
— Если лондонцы, — сказала Пен, — услышат о вашей (болезни, мадам, для герцога станет труднее что-то предпринять против вас.
Принцесса благодарно улыбнулась.
— Неплохая мысль, Пен. Ты права, народ меня любит. И верю, поддержит, если мой брат отправится в иной мир. Только надо сделать так, чтобы сообщение о моей болезни поскорее распространилось в городе.
— Тогда будет разумней, мадам… — высказала предположение Пен, — если вы заболеете… то есть почувствуете себя плохо на виду у многих… внезапно…
— Конечно, Пен! Умница! Сегодня же вечером, во время пиршества, прямо за столом… Решено!.. А ты будешь следить за моим сигналом… Какой сигнал? Я уроню на стол веер… Смотри, вот так!
Она взяла изящный итальянский веер блеклых тонов и продемонстрировала, как это сделает, кинув его на постель.
— Как только он выпадет у меня из рук, сразу бросайся ко мне, оказывай помощь, зови врача, выражай соболезнование, беспокойство… В общем, сама знаешь. Ты же мой самый преданный друг.
Преданный от слова «предавать», мелькнула у Пен горькая мысль, когда она наклонила голову в знак согласия.
А принцесса, увлеченная предстоящей игрой, с живостью продолжала:
— Потом я слабым голосом скажу, что не хочу портить всеобщее веселье, и ты меня уведешь в спальню, после чего сообщишь герцогу и совету, что у меня приступ старой болезни и я вынуждена оставаться какое-то время в постели.
— Я сделаю, как вы сказали, мадам.
Принцесса вгляделась в лицо Пен и спросила:
— А ты… ты себя хорошо чувствуешь?
— Да, мадам. — Пен старалась не смотреть на нее. — Просто устала немного. Как и вы, я плохо сплю в этом дворце.
Принцесса кивнула, удовлетворенная ответом, и подошла к аналою в ногах кровати.
— Теперь оставь меня, Пен, я должна помолиться.
Она взяла молитвенник и опустилась на колени.
Пен тихо прикрыла дверь и вышла в первую от коридора комнату, где находились придворные дамы, готовящиеся к званому обеду и примеряющие всевозможные ленты, банты и головные повязки. В комнате было прохладно и не очень светло, но очень шумно.
— Как принцесса? — спросила одна из дам. — Ей что-нибудь нужно?
— Она молится, — ответила Пен. — Даст знать, когда закончит.
Другая из дюжины дам, прислуживающих принцессе, пожаловалась, что у нее вскочил прыщ на носу и она не знает, что делать; третья поинтересовалась чем-то насчет вышивки. Пен тоже принялась за вышивание, надеясь, что это занятие успокоит разыгравшиеся нервы.
Оуэн собирается прибыть сегодня на торжество, на веселый «пир дураков» в канун Крещения, как его называют по старинке. И она должна будет — ведь она обещала — рассказать ему об опасениях принцессы,
