Подойдя туда, Робин в первую очередь дружески улыбнулся худощавой и бледной, скромно одетой девушке, которая ответила застенчивой улыбкой. Было заметно, что она чувствует себя не в своей тарелке, с надеждой посматривая на дверь и явно желая поскорее уйти из зала.
Робину стало жаль ее. Он всегда испытывал это чувство при встрече с ней, потому что, неоднократно бывая у герцога Суффолка, имел возможность становиться свидетелем того, как несчастная Джейн, его дочь, страдала от материнского обращения: от постоянных замечаний, попреков, вечного недовольства. Сейчас он, на положении старого друга, нежно обнял ее за плечи, на что она, непривычная к проявлениям нежности, благодарно улыбнулась.
Нортумберленд, отвлекшись на минуту от беседы, остановил на Робине свой жесткий и, как всегда, высокомерный взгляд, который несколько смягчился, когда он спросил:
— Хотите что-то сказать мне, Робин?
— Если ваша светлость сможет уделить внимание моей персоне, — непринужденно ответил тот.
Робин научился еще от своего отца, Хью Бокера, ныне графа Кендала, искусству никогда не трепетать перед богатством или положением окружающих. Он не боялся подобных людей и не льстил им, что принесло ему уважение и искреннюю симпатию как юного короля Эдуарда, так и его Тайного совета.
Герцог Нортумберленд согласно кивнул и отошел от принцессы, приглашая Робина следовать за собой.
Пен снова торопливо шла по коридору в направлении библиотеки, ее юбки с фижмами развевались, чуть не задевая стены. Она была уверена, что Робин постарается задержать свекровь разговором, и потому почти не опасалась вмешательства. Кроме того, в ней бушевала дерзкая беспечность, как ни странно, связанная, как ей казалось, с недавним знакомством с этим необычным и тоже дерзким человеком по имени Оуэн д'Арси. Если кто-нибудь из Брайанстонов застанет ее за рассматриванием бумаг в ящиках у Филиппа — что ж, пускай… Она их не боится. И никогда не боялась.
Войдя в библиотеку, она первым делом заперла изнутри дверь и только потом выдвинула один из ящиков. В основном там были счетные книги, и она уже собралась уложить их на место, когда ее взгляд упал па одну из них, с пометкой «Год 1550-й». Перелистав страницы, она дошла до «месяца июля» и стала искать записи, относящиеся к дню, когда родился ее ребенок: наверняка там должны быть фамилии повивальных бабок — им же выплачивали денежное вознаграждение. Фамилии, как и все до одной женщины, которых нанимала леди Брайанстон, когда у нее на четыре недели раньше начались родовые схватки, были ей совершенно незнакомы. Она пыталась найти хоть одно имя, за которое можно было бы зацепиться, чтобы попробовать затем размотать весь клубок, но продолжала натыкаться на неизвестные имена и на суммы выплат без указаний, за какие именно услуги.
В кончиках пальцев покалывало, словно она касалась не мягких листов бумаги, а острых булавок или иголок. Что с того, если она не знает записанных здесь женщин, но ведь кто-то может знать кого-либо из них? И значит, нужно иметь у себя этот список. Конечно!..
Не задумываясь о последствиях, она вырвала лист из книги, сложила и опустила в маленький вышитый кошелек, подвешенный на золоченой цепочке к поясу. После чего уложила счетные книги на место, задвинула обратно ящик, заперла дверцу шкафа и покинула библиотеку.
Теперь, когда у нее в кошельке был документ, который могли обнаружить и отнять, когда было что скрывать, она уже не чувствовала себя так спокойно, как несколько минут назад. Ведь тот, кто найдет этот листок двухлетней давности, сразу сообразит, что просто так, шутки ради, подобные вещи не похищают, не прячут у себя на теле. Теперь ей нужно быть особенно осторожной и ничем не возбуждать подозрение.
Очутившись в который уже раз на верхней галерее, она сразу обратила внимание, что гул голосов сделался намного тише, а когда, наклонившись над перилами, посмотрела вниз, увидела, что гости поспешно покидают зал, отдавая слугам распоряжения отыскать их карету, коня или баркас.
Сигналом к уходу послужило, видимо, то, что в зале уже не было принцессы Марии с придворными дамами, и, значит, все они направились к берегу, где у пристани их ожидала королевская барка. Мария, будучи ревностной католичкой, не любила задерживаться допоздна, так как еще перед рассветом вставала к молитве. И разумеется, она не обеспокоилась отсутствием Пен в своем окружении, ибо полагала, что та останется на ночь у свекрови, под родной надежной крышей.
Но Пен претила даже мысль о том, чтобы просить гостеприимства в этом доме, она предпочитала убраться отсюда на чем угодно, хоть на одной из лодок, предназначенных для общественного пользования. Однако быстро поняла: ждать придется довольно долго, пока какой-нибудь из городских баркасов сумеет пробиться через скопление всевозможных судов к берегу за пассажирами.
Если бы Робин находился поблизости, он бы взял ее на седельную подушку позади себя. Но его нигде не было видно. Зато она увидела за головами спешащих к выходу гостей багровое пьяное лицо Майлза Брайанстона, его маленькие злые глазки впились в нее. Это подтолкнуло ее к решению поскорее пробраться к выходу и поторопиться на пристань.
Оуэн тем временем стоял в проходе, отделявшем большой зал от входных дверей. Он видел, как принцесса покинула дом, заметил, что среди ее сопровождавших Пен не было.
Свежий ночной воздух врывался в незакрывающуюся дверь. Снегопад прекратился, но снег не таял, а лежал на земле белой, хрустящей под каблуками, как стекло, коркой.
В конце концов Оуэн увидел Пен: в верхней одежде, в меховом капоре она показалась в дверях вместе с небольшой группой людей, громко возмущавшихся холодным ветром и трудностями, связанными с возвращением домой. Оуэн улыбнулся ей, она против воли ответила ему улыбкой. Он хотел подойти, но их разделил напор толпы, которая вынесла ее на заснеженную дорожку сада в ночную темень.
К Оуэну пробился его юный паж, который успел побывать на берегу и вернулся оттуда с раскрасневшимися от ветра щеками и с известием, что если ждать судна, то придется торчать здесь, пожалуй, не менее двух часов.
— Что ж, — спокойно сказал Оуэн, — тогда лучше всего отправиться пешком, Седрик. Полезно подышать воздухом.
— Но такой холод, сэр! — Бедный мальчик с вожделением смотрел на ярко освещенный теплый холл позади своего хозяина. — Не лучше ли подождать в тепле?
— Надо привыкать к трудностям, — с безжалостной шутливостью сказал Оуэн. — Ходьба нас разогреет. Вперед!
С этими словами он подтолкнул пажа к выходу.
Пен в это время уже добралась до берега и стояла там в людской гуще, скрестив руки на груди, переминаясь с ноги на ногу от холода. Ряды судов, ожидающих очереди, чтобы подойти к пристани, казались бесконечными, почти терялись в темноте, давая о себе знать робким светом факелов. Нет, тут ничего не дождешься до рассвета. Но в постылый дом Брайанстонов она ни за что не пойдет! Лучше замерзнет на берегу!
Она сунула руку в перчатке под плащ, нащупала небольшой вышитый кошелек. Ее пусть робкая, но все-таки надежда. Она почти ощущала прикосновение хрустящей бумаги к пальцам. Поскорее бы оказаться у себя в комнате, в Бейнардз-Касле — там она тщательно исследует все записи. Что, если вдруг появится зацепка? Мурашки пробежали по спине: на этот раз не от холода — от предвкушения… Исчезли усталость и раздражение от толпы, от бесконечного гула голосов, не такими невыносимыми показались стужа и необходимость ожидать баркас… Хотя зачем ждать? Ведь тоща она только к утру доберется до дома. Не разумнее ли дойти до другой переправы — всего минутах в двадцати ходьбы отсюда, и народу там намного меньше.
Правда, дорога идет через густую рощу, окружающую поместье Брайанстонов, но ведь она хорошо знает эти места и в другое время суток не задумываясь отправилась бы в путь… Кроме того, можно воспользоваться услугами одного из факельщиков.
Она позвала того, кто был ближе к ней, — молодого угрюмого парня, окоченевшего от холода. Он двинулся впереди нее твердой крестьянской походкой, под его грубыми ботинками трещала ледяная корка. Пен еле поспевала за ним, стуча зубами от холода, проклиная себя за то, что не успела отправиться вместе с принцессой, но тут же и оправдывая, когда вспоминала о своем удачном походе в библиотеку и о листке с именами, которые, даст Бог, помогут проникнуть в тайну рождения ее ребенка, раз и навсегда избавив от мучительного неведения.
