длинный. На одной стороне люди живут, а на другой — одна тьма, ничего не видно. А под мостом — бездна бездонная. Бездна потому и называется так, потому что без дна. А в бездне — пламя и дым, и смерть, и мука бесконечная. Нельзя, по моему мнению, беспечно человеку своей душой играть.
Эльга кивнула. В этом вопросе с Мартой она была полностью солидарна.
— Ну что, наелась хоть чуть-чуть?. — усмехнулась ведьма. — А раз наелась — давай-ка со стола убирать.
Прошёл день в мелких заботах и разговорах, а ночью Эльга увидела сон. Скорее всего, он был вызван словами Марты. Мост, который увидела во сне Эльга, был крутым и тонким. Он извивался каким-то безумным зигзагом, пламя лизало его со всех сторон, и огненная бездна простиралась не только внизу, но и наверху. Несмотря на своё странное устройство (при всех своих бесконечных подъёмах и спусках, поворотах и возвращениях, мост одновременно казался Эльге прямым, как самая совершенная стрела — конечно, такое совмещение противоположностей возможно только во сне), была одна закономерность, которую Эльга подметила далеко не сразу. Чем дальше, тем ниже он становился, многие участки были полностью погружены в огонь. Она не видела конца пути. Во-первых, мост, и без того слишком тонкий, в скором времени вовсе пропадал из глаз, а во-вторых — её восприятие было каким-то неполным, ущербным, как будто бы она смотрела в узкую щель или сквозь тусклое стекло. Когда эта мысль пришла ей в голову, она отступила на полшага — и поняла, что и в самом деле стоит перед закрытой дверью, склонившись к замочной скважине для того, чтобы рассмотреть то, что находится с другой стороны. Отчего-то это ввергло её в панический ужас. В ту же секунду она проснулась и, тяжело дыша, села на кровати. В доме было тихо и темно. Марта Весфельж шумно дышала во сне. Напротив, на своём любимом месте на лавке, лежала Чернявка. В отличие от ведьмы, она не спала. Её глаза в темноте были похожи на горящие зеленовато- жёлтые угли.
Вынырнув на поверхность жизни, глотнув воздуха и успокоившись, Эльга, так толком и не проснувшись, легла обратно и вновь погрузилась в глубины сновидений. На грани между сном и явью она подумала, вспоминая то, что так её напугало: «Наверное. это одна из дверей, про которые говорила матушка Марго. Одна из семи. Дверь моих глаз — первую дверь — я однажды уже открыла. Это вторая».
На следующий день Марта Весфельж выгнала её на улицу — убирать снег. Особого смысла в этом занятии Эльга не видела — снег шёл каждый день, и убирать его можно было хоть до бесконечности, но с хозяйкой спорить не стала. Когда Марта вручила ей метлу и лопату, осторожно осведомилась:
— А как же?.. — покосилась на метлу. — Разве ею можно подметать?.
— А для чего же ещё, по-твоему, она нужна? — изумилась Марта.
— Она же волшебная!
— Ну вот ещё! — фыркнула ведьма. — Она такая же волшебная, как твои валенки или, положим, дверь от сортира.
Теперь пришла Эльге очередь удивляться.
— Но как же… Зачем же вы тогда везде с собой в замке её носили?
Марта пренебрежительно передёрнула плечами.
— Моя метла! Хочу — на приём к герцогу с собой возьму, хочу — в сарае оставлю.
— Но мы же на ней летали!
— Эээ — Марта покачала головой. — Молодая ты ещё совсем. Несмышлёная. Опытная ведьма на чём хочешь взлететь сможет. А на чём не сможет, на том ускачет. Впрочем, хорошие палки, — тут она сделала неприличный жест, — в наши-то дни все реже и реже встречаются. Вот бы мне такую палку найти! — Марта мечтательно зажмурилась. — Уж я бы на ней и налеталась, и наскакалась бы вдосталь!
От развязных движений Марты Эльга покраснела и, чтобы скрыть смущение, спросила:
— Весь снег убирать?
— А как же! Сначала лопатой, потом метлой. Да ты не косись на неё так опасливо!.. Самая обычная метла, чем хочешь тебе поклянусь! Кто тебе такую глупость в голову вбил, будто она волшебная? Если знаешь что к чему, так у тебя любая вещь волшебной станет, а если не знаешь — то сколько ни ищи, всё равно не найдёшь. Нет никаких волшебных вещей, сказки все это!
Эльга неуверенно улыбнулась — по тону Марты нельзя было понять, шутит она или говорит серьёзно.
— А вот и нет, — возразила девушка. — Одну волшебную вещь я сама, своими глазами видела. Она иногда в меч превращалась, а иногда — в змею.
— Это ты про что? — подозрительно спросила ведьма.
— Про посох Уилара.
Эльга тут же пожалела. что заговорила об этом, — ведьма нахмурилась и замолчала. Каким-то внутренним чутьём Эльга поняла, что шутки кончились — как будто бы она ненароком сболтнула что-то лишнее. Когда она уже совсем собралась приступить к своей работе, Марта вдруг снова заговорила.
— Это не посох, — негромко произнесла она. — Не знаю и знать не желаю, что это такое, но это вообще не вещь. Это что-то опасное и злое. Не знаю, откуда у него… это. Может быть — принёс из тьмы. Или получил во время какой-нибудь дьявольской сделки. Или…
— Может быть, это Тайна? — предположила Эльга. Марта покачала головой.
— Не думаю. Тайны совсем другие. Это… больше на живое существо похоже, чем на вещь… Нет. — Она раздражённо потрясла головой. — Не знаю и знать не хочу.
И, недовольно бормоча себе под нос, ушла в дом. Эльга быстро увлеклась работой и не замечала времени до тех пор, пока Марта не позвала её обедать. Она ела куда с большим аппетитом, чем вчера, а Марта подкладывала ей то кашу, то пирожки, то блины. то паштет с таким энтузиазмом, как будто бы задалась целью откормить свою гостью «на убой». Это неожиданное сравнение вызвало в памяти Эльги массу сказок, услышанных в детстве, — про то, как ведьмы съедали путников (преимущественно — детей), заблудившихся в лесу. Эльга опасливо посмотрела на ведьму. Марта неторопливо жевала, поглядывала на кошку и думала о чём-то своём. «Какая ерунда в голову лезет», — подумала Эльга, успокаиваясь. В этот момент Марта неожиданно взглянула на гостью, расплылась в хищной улыбке и прошипела настолько жутким голосом, что Эльга чуть не подавилась:
— Ч-шшшто, боиш-шшся?..
Прокашлявшись, Эльга засмеялась — она уже поняла, что это шутка, от которой ведьма, подслушав её мысли, ну просто не могла удержаться. На другом конце стола беззвучно смеялась Марта Весфельж. Она смеялась, потому что Эльгины мысли вызвали в её памяти одно из самых страшных воспоминании — воспоминание о тесном и жгучем Нижнем Мире, в который она попала, когда Хиргильда однажды посадила её на лопату и сунула в раскалённую печь. Она едва не умерла тогда, а может быть и умерла — она мало что помнила. Она очень быстро потеряла сознание и очнулась уже на полу. Хиргильда хлопотала над ней. Её кожа была красной и горячей, как раскалённый металл. Через несколько часов она остыла, но ещё долгое время Марта чувствовала себя так, как будто бы и в самом деле была зажарена и только благодаря какому-то необъяснимому чуду вернулась к нормальной жизни — или к её видимости, потому что «нормальной» жизнь ведьмы можно назвать лишь с очень большой натяжкой.
Смеясь, Марта думала о том, что, будь Эльга её воспитанницей, ей, скорее всего, пришлось бы поступить с этой девочкой так же, как когда-то Хиргильда поступила с ней самой. И Марта искренне радовалась тому, что их с Эльгой не связывают подобные обязательства, потому что неизвестно, чем бы все закончилось на этот раз, а столь огромную ответственность Марта не желала взваливать на свои плечи ни под каким видом. По своей природе она была слишком мягка, склонна к жалости и лени — и хотя бабка, годы и ремесло основательно повыбивали из неё эти качества, она понимала, что из-за слабости может подвергнуть ученика или ученицу гораздо большему риску, чем это допустимо — а риск в процедурах такого рода и без того был чрезвычайно велик В случае же Эльги риск увеличивался троекратно — хотя та и обладала отнюдь не самым слабым Даром, но была нерешительна, недисциплинированна, импульсивна; Дар, который она совершенно не умела (даже не пыталась) контролировать, то вспыхивал в ней, то угасал почти совершенно. Марта отнюдь не испытывала к ней неприязни, напротив — ощущала некоторую симпатию, но была просто безмерно счастлива от того, что Эльга не является её ученицей — потому что будь иначе, она бы оказалась одной из самых трудных учениц, которых только можно представить. «Прежде чем её Дар полностью раскроется, она будет не раз сталкиваться с опасностями, которые сама же на себя
