— Я видела сон… — начала было девушка.
— Это был не сон, — перебила её ведьма.
Снова надолго установилась тишина. Эльга вертела слова ведьмы и так и этак, словно незнакомую вещь или непонятную головоломку, про которую не знаешь толком, где у неё верх, а где низ и как её положить.
— Так почему вы?..
— Рано свернёшь — не той дорогой поедешь.
— О чем вы?..
— Я вот что тебе скажу. — Марта поджала губы и постарела на пять лет. — Только одно скажу и больше ничего говорить не буду. Поймёшь ты или нет, не знаю, но только вот или ты свои глупости убьёшь, или они тебя. Вот и весь мой сказ.
— Подождите… Вы хотите сказать, что… — Эльга чувствовала, что вот-вот поймёт что-то важное, но что это, как выразить это словами — она не знала: не было подходящих слов. — Вы хотите сказать — я могу ненарочно сделать что-то реальным?.. ну почти реальным… если я испугаюсь, я… попаду в ад?.. или создам ад для себя?.. И тогда я буду видеть не… — Она быстро кивнула в ту сторону, куда улетело облачко. — Не таких, а каких-то других, злых существ?.. Если я из-за страха оступлюсь на остром мосту, я попаду туда, куда боюсь?..
— Не только из-за страха, — сказала Марта. — Чаще бывает так, что видят мост там, где его нет… — Она замолчала и решительно поднялась. — Пойдём-ка в дом! Нечего языками попусту воздух молоть. Да ещё и на морозе!
Эльга встала и поплелась вслед за ведьмой в дом.
На крыльце Марта остановилась, недовольно понюхала воздух, зыркнула по сторонам и пробормотала:
— Где ж шляется этот прохвост?.. Чтоб ему икнулось, окаянному!..
— Вы о ком? — поинтересовалась Эльга.
— О дружке твоём чернющем — о ком же ещё?.. Где его только черти носят?..
«МОЕМ дружке?! — мысленно возмутилась Эльга, припомнив постельную сцену в замке Джельсальтар. — А по-моему, это ТВОЙ дружок!.. ОЙ!.. Она же мысли чи..» Марта вдруг выросла на полфута, раздалась вширь, потяжелела раза в полтора и угрожающе потрясла в воздухе сжатым кулаком:
— Ты у меня поговори ещё!
Эльга не испугалась — напротив, едва сдержалась, чтобы не улыбнуться. Она знала, что ведьма злится не по-настоящему.
Тянулись дни. Загадочное косматое существо больше не появлялось. Шёл снег, и Эльга по-прежнему каждый день должна была чистить двор. Марта занималась хозяйством: готовила еду, кормила животных (в хлеву, примыкавшему к задней части дома, жили коза, свинья и несколько кур). Несколько раз к Марте приходили местные жители — по каким-то своим надобностям. После их визитов в доме появлялось коровье молоко, сыр, колбасы и свежий хлеб. Каждые два дня уже знакомый Эльге мужичок привозил дрова.
…Это случилось на исходе недели. Эльга выполняла свою, уже ставшую привычной, работу. Марта была здесь же — занималась своими делами. Полностью погрузившись в работу, Эльга не замечала её до тех пор, пока не услышала:
— Ну и ну!.. Даже метлой махать не умеешь! Неделю возишься, а толку — никакого!
Эльга вздрогнула и остановилась. Поправив выбившуюся из-под платка прядь волос, посмотрела на ведьму. Та стояла, подбоченившись, умудряясь сочетать на своём лице выражение снисходительной жалости одновременно с раздражением и недовольством.
«Будет придираться, — тоскливо подумала Эльга. — И что ей только не нравится?» Она подумала не открыто, а так, как учил Эрбаст — разделила свои мысли, пряча недовольство глубоко внутри, а внешне демонстрируя смирение и покорность — и подтверждая этот внешний слой всем своим видом.
Марта подошла и отобрала у неё метлу.
— Метёшь так, как будто работаешь, — сказала она с отвращением. — А работаешь, будто мужик на каторге.
Эльга молча смотрела на неё широко открытыми глазами. Она решила не возражать, не обижаться, а стоически перетерпеть придирки.
Но дальше началось странное. Марта взяла её за подбородок, посмотрела в глаза и заговорила — мысленно. Для неё это был единственный способ передать целую бездну идей и понятий, на разжёвывание которых посредством обычной речи (при не самом богатом словарном запасе Марты) потребовался бы не один час. На Эльгу обрушился самый настоящий водопад образов и смыслов.
Сравнение с мужиком на каторге Марта упомянула не случайно. Теперь она говорила о том, что мужчины когда-то давно придумали разделять обычное и необычное, правое и левое, доброе и злое, естественное и неестественное и все прочие виды разделений. Вернее, продолжала Марта, в этом виноваты не сами мужчины, а — тут последовало сложное понятие о некоем общечеловеческом единстве, душе всего человечества — мужская «часть» этой соборной души. Женщины на заре истории лишь последовали за мужчинами, но по сути остались хранительницами того естественного изначального миропорядка, утрата которого привела к нынешнему положению дел: взлёт цивилизации, купленный за счёт тайн и чудес. Мужчины придумали разделять обязанность и удовольствие, нелюбимый труд и приятное времяпрепровождение.
«Поэтому, — шептала Марта, — они или ничтожества, или герои, а часто — ничтожества, воображающие себя героями. Это они, они придумали отделять обычную жизнь от колдовства. Поэтому труд им в тягость, а колдовство — напыщенно. Нам это не нужно. В нас соединено то, что разделено в них. Да они взвоют, если им придётся каждый день выполнять хотя бы половину той работы, которую делаем мы!.. наше колдовство, пусть и не такое красочное, неотделимо от жизни. Поэтому говорят: каждая женщина — ведьма. Если кашу сварит мужчина, то — конечно, если она не подгорит! — он сварит только кашу. Но женщина, которая варит кашу, может сварить и адскую отраву, и любовное зелье. Нехитрое дело — выплеснуть немного жидкости, но способен ли мужчина создать из своей собственной плоти нового человека? Мы — лепим людей, мужчины всего лишь привозят нам глину. Рубаха, сотканная женщиной, может уберечь от ран, навсегда превратить того, кто её оденет в животное или птицу — но одежда, созданная мужчиной, так и останется только одеждой. Пусть мужчины оставляют себе мечи и волшебные жезлы — эти вызывающие, напыщенные предметы, которые под стать им самим. Нам достаточно и обыкновенной метлы. Теперь ты понимаешь?..»
Эльга покачала головой.
— Ты подметала двор, — обвиняюще произнесла ведьма вслух. — Какой дурак станет заниматься этим каждый день, да ещё и зимой?
— Но вы же…
— Смотри.
И она закружилась по двору. Она орудовала метлой с непринуждённой лёгкостью, на которую была способна и Эльга — когда от хорошего настроения хотелось не ходить, а летать. Марта будто бы танцевала. превратившись в молодую черноволосую девушку ту, которую Эльга видела в оконном отражении несколько дней назад. Почти сразу стало ясно, что Марта вовсе не ставит себе целью очистить двор от снега. Наоборот, она как будто бы стремилась свести на нет все Эльгины труды — разбрасывала снег, вертела метлой и так и сяк — но ни разу не сбилась с того ритма, который слышала она одна… хотя и Эльге казалось, что она тоже потихоньку начинает его слышать. Поднятые метлой, плясали снежинки — рассеянная в воздухе белая пудра. Её танец был столь завораживающим, ритм — таким ясным, а неизвестно откуда прилетевший ветер — таким свежим, что Эльга едва удерживалась на месте, чтобы не затанцевать вместе с ней. Не понимая, что делает, она шагнула к ведьме и протянула к ней руки.
— Мне не нужен чистый двор! — бросая ей в руки метлу, крикнула Марта. — Наколдуй-ка лучше хорошую бурю!
И Эльга затанцевала. Она обнаружила, что испытывает удовольствие, уничтожая свою недельную работу — разметывает, разбрасывает те сугробы, которые выросли у частокола. Метла перестала быть
