довольно невинные поцелуи заводили его не меньше изощренных ласк. Роман снова ощутил бешеное желание. Вот только когда закрывал глаза, видел Нину. Хотел он ее, не Марту. Просто сейчас та оказалась рядом в своей комбинашке, из-под которой выглянули ягодицы.
Рома схватил Марту под колени, поднял, впился в ее губы. Терзал их жадно, требовательно. И глаз не открывал, представляя другие губы. Не такие мягкие и податливые. У Нины они были немного суровые. Пожалуй, хуже Мартиных. Но целовать хотелось именно их.
Роман застонал. Обычно он был скуп на проявления сексуальных эмоций. Мог издать короткий возглас лишь в момент оргазма. А тут… Что-то переполняло его изнутри. И хотелось шумно вздыхать, всхлипывать, шептать романтические глупости или же рычать непристойности…
Но Рома ограничился стоном. Потому что все, что его переполняло, было никак не связано с Мартой.
Акимин усадил ее на кухонный стол. Они и раньше занимались любовью на кухне. И частенько плацдармом для их любовных утех служил именно стол. Но Рома-аккуратист всегда старался усадить Марту так, чтобы ничего не уронить. Когда он смотрел, как герои голливудских фильмов скидывают на пол посуду, расчищая площадку для сексуальной игры, то всегда думал – так не бывает. Зачем портить фарфор, продукты, заливать скатерть, загаживать пол? Можно же просто отодвинуть все, потерпев лишние десять секунд…
И вот настал момент, когда он захотел последовать примеру киношных мачо. И он сделал это! Махнул рукой и снес со стола чашку с остывшим чаем, сахарницу и солонку. Марта охнула, но не издала ни одного протестующего звука. Ей всегда хотелось, чтобы Рома вот так себя повел. Но его страсть была регламентированной.
Секунду спустя без прелюдий и церемоний Акимин вошел в нее. И его естество показалось ей тверже, горячее, чем обычно. Секс получился жестким, бесцеремонным, но невероятно ярким. Марта испытала самый мощный оргазм в своей жизни. Она и не думала, что такой возможен… Когда внутри тебя точно извергается вулкан. А потом дрожит все – и сердце, и конечности, и поджилки, и даже ресницы, потому что так хорошо, что хочется плакать.
– Это было невероятно, – выдохнула Марта.
– Да, – согласился с ней Роман, еще не пришедший в себя окончательно, но уже начавший соображать. – Здорово.
– Ты превзошел сегодня самого себя. – И игриво пробежала пальцами по его груди. – С чего вдруг?
– Сам не знаю.
– Может, дело в том, что мы скоро поженимся? – тон был шутливым. – Ты решил не церемониться со своей без пяти минут женушкой… Чтоб знала свое место.
– Марта, я хотел тебе кое-что сказать по этому поводу…
– Что именно? Ты передумал устраивать тихую свадьбу и решил закатить настоящее гульбище?
– Может быть… Но давай немного с этим подождем.
– С чем? – все еще не понимала Марта. Она смотрела на Рому и растерянно улыбалась, а он готов был провалиться сквозь землю. И все же он, сгорая от стыда, выпалил:
– Со свадьбой. Я пока не готов. Прости…
Лицо Марты несколько секунд сохраняло недоуменное выражение, но вдруг изменилось! Рома ожидал этого. И готов был увидеть в глазах Марты слезы, а у ее прекрасных губ скорбные складочки. Когда она расстраивалась, становилась похожей на старушку и немного на бульдожку. Рому забавляло личико расстроенной Марты, и он улыбался, глядя на него. А девушка считала, что это издевательская ухмылка, обижалась ужасно и начинала горько плакать. Рома принимался ее успокаивать, и все заканчивалось страстным сексом, инициатором которого всегда являлась Марта.
Акимин ждал, когда же лицо его девушки превратится в бульдожью мордочку, но увидел он совсем не это…
Черты Марты исказила ярость, такая неприкрытая, первобытная, что Рома опешил. Никогда прежде его Марта не выглядела так агрессивно. И теперь она походила не на бульдога, пусть и не добродушного, а стала напоминать готовую к атаке волчицу. Сузившиеся глаза, заострившийся нос, обнажившиеся клыки. Роме на миг показалось, что сейчас Марта бросится на него и вцепится когтями в лицо. Но она только взвыла, сжав кулаки, после чего сорвалась с места и побежала.
– Марта, постой! – крикнул ей вслед Рома. – Давай поговорим!
– Да пошел ты! – гаркнула в ответ она. А затем изрыгнула проклятия.
Рома хотел последовать за ней, но Марта, скрывшись в комнате, тут же появилась с подушкой и одеялом в руках. Швырнув это на пол, она захлопнула за собой дверь. Рома вышел в прихожую, подобрал спальные принадлежности и вернулся в кухню. Там стоял довольно большой диван, и Акимину предстояло провести на нем остаток ночи.
Из спальни его изгоняли впервые. Но почему-то он нисколько не расстроился по этому поводу.
Глава 2
Энгельс с трудом разлепил веки. Полночи он мучился бессонницей, забылся только к утру, и вот когда сон был так сладок, его потревожил телефонный звонок.
Славин окинул туманным взором пространство комнаты, нашел исторгающий мелодию аппарат на тумбочке, дотянулся до него.
– Слушаю вас, – прохрипел он в трубку.
– Энгельс, доброе утро, – услышал он. Спросонья не сразу понял, кто это, но звонивший тут же представился: – Это Верещагин. Борис. Не разбудил я вас?
С психиатром они давно перестали называть друг друга по имени-отчеству, но на «ты» не переходили. Оба видели в сохранении дистанции какой-то старомодный шик.
– Нет, я уже встал, – соврал Энгельс. – Доброе утро.
– Не скажу, что доброе…
– А что случилось? – обеспокоился Славин.
– Вы что, не в курсе? Колдуна Василия убили. Вчера вечером. Я сегодня в новостях сюжет видел.
– А… Да, я знаю. – Энгельс не стал добавлять, что узнал о смерти колдуна не из новостей. Потом, при встрече, скажет. – Жаль, очень жаль его. Хороший человек был.
Но Верещагина волновало не это.
– Не успели эксперимент провести, – вздохнул он. – Обидно.
– Как мама?
– Сегодня ночью вела себя крайне странно. Звоню еще и поэтому.
– У нее случился внеочередной приступ?
– Да. Хотя еще вчера днем состояние было стабильное. Но ближе к вечеру она стала беспокойной. Приступ произошел часов в девять. Причем нетипичный.
– Как это?
– Очень просто. Не мне вам рассказывать, что творится с вашей матушкой в периоды обострений.
– Ей мерещатся слуги дьявола!
– Вот именно. Они либо вселяются в нее, либо в окружающих. За те два десятилетия, что я наблюдаю вашу мать, сценарий ее приступов не менялся… До вчерашнего дня!
– Как же она бредила вчера?
– Кричала, что ее сын убийца.
– То есть? – растерялся Энгельс.
– Просила остановить вас, ибо вы замыслили убийство. Причем ритуальное.
– Мать возвращается на двадцать лет назад. Тогда она во всех соседях видела душегубов. И кричала с балкона обвинения в адрес тех, кто попадался ей на глаза.
– Вы правильно подметили: ранее она кричала обвинения в адрес тех, кто попадался ей на глаза. Но вас она вчера не видела. Более того, она не вспоминала о том, что у нее есть сын, долгие годы. А тут вдруг… – Верещагин сделал паузу. Энгельс знал, для чего: чтобы выпить кофе. Борис Борисович жить не мог без этого напитка. – Энгельс, друг мой, приезжайте. Проведайте ее. Она после укола сама не своя. Но днем придет в себя. Вдруг она вас узнает? Поговорите хоть…
– Да, я приеду.
