— А теперь отошли к забору! Руки за голову! — продолжала срывать голос ваша покорная слуга.
Они отошли, даже руки закинули за голову, как было велено. Я же аккуратненько, шажок к шажку, подошла к баулу, не переставая следить одним глазом за арестованными. Мне было страшно. До жути. Я уже представила, как, заглянув в прорезь сумки, увижу пустые глаза жертвы, ее отрезанные руки, вспоротый живот, весь покрытый запекшейся кровью. Как пахнет со дна гниением…
Я подошла. Стараясь не дышать, заглянула.
Красное! Кровь! Ма-ма-а! — чуть было не заорала я, но что-то меня остановило. И это что-то имело форму старого дисплея, с торчащими во все стороны красными проводами. Зачем это им? И где труп? Где отрезанная голова и обрубленные руки? Я пошире распахнула сумку, даже, замирая от отвращения, порылась в ней, но… Детали, микросхемы, провода и больше ничего.
— Что это? — сипло спросила я.
— Будто не знаешь, — опасливо обернувшись, пробормотал Санин. — Сама же…
— А где остальное?
— Больше ничего нет, — растерялся Манин. — Все здесь.
— Но что это?
Они переминались с ноги на ногу, боясь подойти. Они даже рук из-за головы не убирали. Вот до чего я их напугала.
— Да хорош истуканами стоять, подите сюда.
Братья-электроники робко подошли и почтительно встали рядом. Они молчали, а я тем более. Я онемела от своей глупости. Надо же обычное ворье принять за убийц. Ну не дура ли я?
Санин тем временем наклонился над сумкой и вынул одну из десятка микросхем:
— Вот разъемы, 3 долларов штука, вот конденсаторы, — он ткнул в яркие пуговки на плате, — 5 долларов грамм, тут еще платины чуть чуть, палладия, серебра. Но все это надо выпаивать, а это сложно, по этому на половину не рассчитывай.
— И на сколько тут? — я ошарашено обвела взглядом содержимое сумки. Мне показалось, что в ней миллионы.
— Не больше чем на 500 долларов, — поспешно доложил Манин и так хитро зыркнул на друга, что мне сразу стало ясно, что меня надувают. — Так что твои 150.
— 165, — грозно поправила я.
— Хорошо, 165. И только после реализации.
— Лады, — согласилась я, чем очень обрадовала хитрющих близнецов. Я, конечно, понимала, что мне не доплачивают, как минимум, половину, но торговаться мне не хотелось, мне необходимо было поговорить с ними о другом. — Ребята, это ведь не первая ваша кража?
— Какая кража? — искренне удивились они. — Мы берем то, что никому не нужно…
— Хорошо, хорошо, не будем спорить из-за терминологии. Это ваше заимствование не первое?
— Тебе что и с тех сделок процент нужен? — обалдев от моей мнимой жадности, вскрикнули они.
— Господи, дай мне терпения! — я порывисто воздала руки к небесам. — Я хочу узнать, как вы награбленное, то есть заимствованное, вытаскивали. Не через забор же перекидывали?
— Нет. Не перекидывали, — Манин хитро подмигнул и, схватив меня за руку, поволок к забору.
Я дала себя притащить, хотя сначала не понимала зачем. Но когда цементное ограждение было перед поим носом, я поняла. В том месте, где забор смыкался с заброшенной будкой, на боку которой еще виднелись полу стертые буквы «Огнеопасно — газ!», цемент обкрошился, а на самом стыке даже вывалился глыбами из ограждения, от чего стена, всегда казавшаяся нам, нихлоровцам, монолитной, приобрела заметную брешь. Мы ее не замечали не только потому, что никогда не подходили к заброшенной будке, но и потому, что премудрые воры-электроники дыру усердно маскировали и с той и другой стороны листами поржавевшего железа.
— И кто об этой лазейке знает? — полюбопытствовала я, пытаясь в нее пролезть.
— Никто, — отрапортовали они, с интересом наблюдая за тем, как моя грудная клетка застревает в щели.
— Точно? — прохрипела я и протиснулась, таки, в дыру.
— Точно, — тут Санин замялся. — А, может, и не точно. Дыра существует давно, это мы ее только полгода назад обнаружили. А так о ней кто-нибудь из старейших работников мог знать.
— А кто-то мог так же, как и мы, случайно натолкнуться, — поник Манин. Но тут же встрепенулся. — Но это вряд ли. Иначе через нее весь бы институт вынесли.
Вот тут я была с ним не согласна. В «Нихлоре» воров мало, здесь в основном интеллигентные люди работают, ученые, им до бесхозных железок дела нет. Но мысль о том, что на дыру мог наткнуться убийца, повергла меня в шок. Вдруг именно он обнаружил лазейку? И тогда его неуловимость легко можно объяснить. Кокнул — вылез через дырку, и поминай как звали. И так мне стало плохо от этого моего открытия, что даже затошнило. Ведь что же тогда получается? А получается, что любой работник нашего НИИ, да что там работник… любой бомжара, бандюган, псих мог проникнуть на территорию и устроить здесь, как бы выразился товарищ Геркулесов, кровавую вакханалию. Вот так-то!
Я понуро прошлась вдоль забора, просмотрела каждую пожухшую травинку, но не найдя ничего интересного, кроме пары выпавших из сумки проводов, пролезла обратно на территорию.
— Ну так что, Леля? Мы займемся делом? — спросил Санин, видя, что я, задумчивая, растерянная и печальная, побрела к институту.
— А? Да тащите что хотите!
Я махнула рукой и поплелась к крыльцу. Настроение упало настолько, что захотелось поработать. Так я хоть отвлекусь, а о дыре этой, гадской, подумаю завтра, да и Геркулесову о ней сообщу не раньше. Пусть в наказание за глупость остается, как идиот, в неведении.
… Вновь вечер. И я как всегда бреду на измотанных каблуками ногах домой. Прохожу арку, миную «Запорожец», пустую беседку, песочницу, сгоняю с канализационного люка двух влюбляющихся кошек — нечего прелюбодействовать при свидетелях; и добираюсь, таки, к подъезду.
Фонарь над козырьком вновь разбили, и темнота стоит такая, что для того чтобы разглядеть есть ли кто под лавкой, мне приходится нагибаться. Но я не поленилась, отбила поклон Коляниному пристанищу, за что была вознаграждена — жилец оказался на месте. Он, развалившись в вольготной позе, спал глубоким сном и источал такой резкий сивушный дух, что у меня глаза заслезились.
— Коляныч, просыпайся, — я дернула соседа за голую ногу. — Замерзнешь напрочь, дурень.
Но мой морозоустойчивый сосед даже и не подумал просыпаться.
— Колян, вставай, говорю, потолковать надо, — я пихнула его почувствительнее. Ничего не помогло, видно количество принятого на грудь антидипрессанта было чудовищно большим, потому что обычно он хотя бы мычит. Я пошарила рукой под лавкой, нащупала бутылку, достала. Ну, точно. Литровка. Доза, превосходящая привычную вдвое. — Сосед, будешь вставать или нет? — я уже без сожаления ткнула его в спину кулаком.
Колян продолжал меня игнорировать. Что за гад, — ругнулась я про себя — надо ему было надраться именно сегодня, жди теперь, когда он очухается.
Я, кряхтя, наклонилась, подхватила соседа под мышки, рванула и после недолгой натуги выволокла Коляна из-под лавки. Так. Теперь надо его взвалить на плечо и дотащить до лифта, если, конечно, вонючий и скрипящий механизм, именуемый лифтом, починен, если же нет, то брошу это пьяное сокровище под батареей, пусть там спит. Итак, сделав глубокий вдох, я преступила к исполнению соседского долга.
Первые шаги дались мне легко — в конце концов, не впервой. По этому втащила я его в подъезд без особых усилий, до лифта доволокла тоже играючи, но вот потом заминочка вышла — на кнопку-то нажимать нечем, обе руки заняты. Обычно ведь Колян хотя бы стоять может, не самостоятельно, конечно, а подпираемый моим боком к стене, сегодня же держаться вертикально он не желал. Только я его прислоню, только руку оторву, как он на бок заваливается. Я уж его и так и эдак, а он не в какую, знай себе падает.
Измучилась я. Проголодалась. Хотела уже бросить, да упрямство не позволило. И тут меня осенило — а дай, думаю, я ногой по кнопке шарахну, она, конечно, высоковато находится, но для такой девушки, как я, прыткой и гибкой, высоковато — не недосягаемо.
Сказано — сделано. Сделано, правда, с пятой попытки, но кого это волнует, главное же результат. А он
