которой ты так стремишься…
И она, не дожидаясь приглашения, села перед ним и взмахом руки раскинула карты.
- Пятнадцать лет назад, вскоре после твоего отъезда в Палестину, юная герцогиня в своём замке претерпевала жестокие душевные муки и скорбь из-за разлуки с тобой, — вещала цыганка. — Кончилось тем, что она в порыве безутешного горя бросилась с башни и разбилась насмерть. С тех пор её неупокоенный дух бродит в этих местах и ждёт тебя, чтобы убить твоё бренное тело, завладеть твоей бессмертной душой и навеки унестись с ней в чертоги Ангела Тьмы…
Граф молчал, поражённый её словами, и глядел на карты, которые словно бы сами собой взлетали и ложились на стол. На их чудесно оживавших картинках раскачивались висельники, скалили зубы волки, рубили головы палачи, гроба раскрывались и из них высовывались покойники, уродливые шуты хохотали и трясли головами в колпаках с бубенцами.
- Карты не лгут, — цыганка придвигала к графу то карту с изображением волка, то карту с изображением висельника. — Видишь, всё на пути к замку Леоноры предвещает тебе гибель! Уезжай из этих мест, рыцарь, пока ещё свободна дорога назад!
- Уезжай, уезжай, — как эхо, вторил ей хозяин.
Объятому ужасом графу больше всего на свете хотелось вскочить и броситься вон из этого страшного дома, но тут сарацинская игла снова, с особенной силой кольнула его в сердце, и он застонал, схватившись за грудь.
Рана, нанесённая ему колдуном в долгой изнурительной схватке в сирийской пустыне, мучила его все эти долгие месяцы. Колдун предстал перед ним в облике рыцаря с чёрным лицом и двумя выступающими изо рта кривыми клыками. Увидев графа, он засмеялся и крикнул, что уже много недель плутает в одиночестве в этой пустыне и желает утолить жажду человеческой кровью, после чего обнажил чёрный меч и бросился на крестоносца. Граф бесстрашно принял вызов, сойдясь с ним в поединке. Сарацин был коварен и искусен в бою, мечи звенели, скрещиваясь и высекая искры, и в конце концов графу удалось пронзить зловещего сарацина точно в сердце. И тут произошло чудо, повергшее рыцаря в ужас: сарацин, содрогаясь в предсмертных муках, принял свой истинный облик. Перед графом издыхало невиданное существо, покрытое шерстью из золотых игл, с головой дракона, лапами орла и хвостом крокодила. Изо чудовищной пасти выходил чёрный дым, когтистые пальцы скребли землю и тянулись к графу. Подавив в себе страх, рыцарь кинулся на оборотня и нанёс ему последний, смертельный удар, но оборотень из последних сил кинулся на него и изранил рыцаря своей игольчатой шкурой, а одна из игл вошла в грудь Рейхарда, пронзив сердце и оставшись в нём, так что даже знаменитый арабский лекарь, впоследствии осматривавший его, не решился извлечь её оттуда, говоря, что в этом случае граф сразу умрёт. Возвращение из Палестины прошло под знаком неотвязной, мучительной боли, которая стала слабеть лишь в последнее время, когда граф приблизился к родным местам. Но хоть боль и утихла, от сердца стало расползаться онемение, охватившее уже почти всю левую половину тела. Плохо слушалась левая нога, левая рука совершенно отказала и пальцы её сделались словно деревянными; граф Рейхард чувствовал, что это подступает к нему смерть, от которой не было спасения.
Новый укол в сердце заставил его отбросить сомнения.
- Проклятые лжецы! — воскликнул он, отбрасывая от себя колдовские карты, которые взлетели в воздух и закружились за спиной цыганки. — Леонора жива и ждёт меня!
- Конечно, добрый рыцарь, конечно, — поспешил согласиться с ним хозяин, с оскаленного лица которого не сходила кривая ухмылка. — Ты доберёшься до замка и встретишься с герцогиней Леонорой, но прежде тебе необходимо подкрепиться… — Он наполнил бокал вином. — Выпей, это придаст тебе силы…
Граф взял бокал, и в таверне воцарилась мёртвая тишина. Оборванцы, оставив свои кости, и молодчики, сидевшие у камина, уставились на него выжидательно, лишь верзила в капюшоне не пошевелился.
До графа донеслось тревожное ржание. Он вздрогнул и невольно обратил взгляд на окно, в слюдяных стёклах которого чернела ночь и отражались тускло освещённая зала, камин, длинные столы и его собственное худощавое лицо, обрамлённое седеющей бородой. Какое-то время он смотрел на своё отражение, не понимая, что в нём так его поразило, как вдруг до него дошло, что он не видит отражений сидевших перед ним хозяина и цыганки!
- Колдуны! Мерзкие колдуны! — закричал он, вскочил со скамьи и плеснул в них вином.
Те сдавленно охнули, подаваясь назад. Отравленное вино оставило на их лицах страшные ожоги, на месте которых стала сползать кожа, обнажая гнилое покойницкое мясо и пожелтевшие кости.
- Леонора мертва! — взвизгнула цыганка, ловя на лету одну из карт и показывая её графу. — Повешенный указывает на то, что она в преисподней!
Тут страх окончательно покинул рыцаря, оставив в его душе только холодную, нерассуждающую ярость.
- Лжёшь! — крикнул он громовым голосом.
Двое молодчиков, которых граф принял за крестьян или торговцев, угрожающе надвинулись на него с обнажёнными мечами. На их тёмных лицах мрачно горели глаза, рты кривились в зверином оскале.
- Порождения сатаны, вы хотите убить меня? — Он тоже обнажил меч. — Но погодите, прежде я вас самих отправлю к вашему чёрному господину!
И он ринулся на молодчиков, в первую же минуту схватки раскроив одному из них череп. Второй оказался более опытен во владении мечом и отразил его бешеный натиск. Зазвенели клинки, с грохотом повалились опрокидываемые столы и посуда. Оборванцы окружили сражающихся, выжидая исхода боя. Граф сразил и второго противника, разразившись торжествующим смехом, каким смеялся в гуще жестокой сечи, окружённый неприятелями.
- Что, гадкие твари, думаете, что зверь затравлен и вас ждёт лёгкая добыча? — закричал он, угрожающе поводя окровавленным мечом. — Я хром и меня слушается только одна рука, но даже и такой я расправлюсь с вами! Ну, что же вы встали? Вот он я, однорукий инвалид, ваша верная жертва!…
Оборванцы выхватили из-под лохмотьев мечи и всей сворой кинулись на него. Граф с лёгкостью отбил их натиск и сам ринулся в атаку, раздавая смертельные удары направо и налево. Как только последний оборванец с пронзённым горлом рухнул на пол, цыганка вцепилась графу в руку и зашептала:
- Уходи отсюда! Возвращайся к развилке трёх дорог и иди по любой, только не по средней. На тех дорогах тебя ожидают богатство и удача… Там же, куда ты направляешься сейчас, ты погибнешь… Десятки рыцарей, таких же храбрых и благородных, как ты, пытались проникнуть в замок Леоноры, и всех их постигла смерть. Их души прокляты и бродят в этих местах, подстерегая живых… Смотри, граф, с кем ты дрался!
Рейхард взглянул на мертвецов и лоб его покрылся испариной. Рваная одежда, покрывавшая тела убитых, в мгновение ока сгнила и истлела. Так же стремительно истлело мясо. У ног графа лежали высохшие скелеты!
Внезапно они задвигались. Сначала один, затем другой попытались приподняться. Их пожелтевшие черепа пустыми глазницами обратились на оцепеневшего от ужаса крестоносца.
Цыганка расхохоталась:
- Беги, рыцарь! Спасайся! Путь назад ещё свободен!
Скелеты, бряцая костями, начали вставать, и не успел граф опомниться, как они подобрали мечи и окружили его. Графу пришлось снова вступить в бой. Под ударами его меча с треском дробились и вылетали из суставов ссохшиеся кости, но кошмарные создания, даже теряя руки и черепа, продолжали наступать, тесня рыцаря к стене, где им удобнее всего было нанести смертельный удар.
Силы графа таяли, и наконец один из скелетов, у которого в целости был череп, изловчился и пронзил его в левый, наименее защищённый бок. И в тот же миг пронзивший графа меч исчез, а скелет, нанёсший удар, рухнул и рассыпался в прах.
Рейхард замер, потрясённый. Другой скелет ударил его мечом по левой руке, но меч испарился в воздухе, а сам скелет рухнул и рассыпался. Внезапная догадка пронзила ум рыцаря. Выходит, игла, медленно точившая его организм, обладала чудодейственной силой, над которой не властны были эти чудовищные порождения ада! Воспрянув духом, он сунул меч за пояс, здоровой рукой приподнял свою безжизненную левую руку и обрушил её на окруживших его мертвецов. При малейшем соприкосновении с нею они падали
