Послышались крики на дари, топот сапог на лестнице, ведущей на второй этаж.
Кто-то кричал:
— Тез! Тез!
Это даже Плетнев мог перевести с языка дари — быстро! быстро!
Пробежав несколько шагов, он укрылся за колонной в глубине вестибюля.
Еще десятка два гвардейцев во главе с офицером бегом спускались по лестнице прямо на него.
Длинные очереди повалили первых. Напиравшие за ними спотыкались о тела и кубарем летели по ступеням. Остальные с воплями бросились обратно.
Он снова вскинул автомат…
Коридоры дворца освещались стробоскопическим мельканием света и тьмы. Глаза слезились от дыма. Уши закладывало от грохота выстрелов. Уже горели деревянные наличники на дверях. Зеленые ковровые дорожки покрывал слой битой штукатурки.
Голубков и Симонов проникли сюда через торцевые окна первого этажа и теперь, пригибаясь, приседая, прижимаясь к стенам по обе стороны коридора, продвигались вперед. За ними в глубине коридора маячили силуэты солдат «мусульманского» батальона.
В правой руке Симонов держал автомат, в левой — гранату. Автомат мешал ему выдернуть чеку. Поэтому он протянул левую руку Голубкову.
Голубков дернул за кольцо, отскочил назад, оттолкнулся от стены, ногой вышиб дверь и отпрыгнул в сторону.
Симонов швырнул гранату в комнату, где кто-то громко визжал и плакал.
После вспышки из дверного проема вырвались клубы дыма и пыли.
Голубков, стоя на пороге, уже стрелял длинными очередями, водя стволом автомата из стороны в сторону.
В одном углу дергались несколько мужских тел, в другом билось в агонии явно женское. Кровь растекалась по паркету. Парили клочья бумаги. Столы и стулья были перевернуты, шторы горели.
Симонов обежал стрелявшего Голубкова и устремился к следующим дверям.
Голубков догнал его и у самой двери протянул руку, чтобы выдернуть чеку…
Плетнев уже добил упавших гвардейцев, когда посреди вестибюля взорвалась граната, с визгом разметав осколки, следом еще одна.
Он укрылся за колонной, прижался.
Перебежал к следующей. Присел на корточки, выглянул из-за нее. Вестибюль был застлан пороховым дымом.
Еще одна граната! Окна над парадной лестницей разлетелись брызгами. Издалека был слышен монотонный голос «Шилок». Сверху валились обломки и кирпичная крошка.
Еще граната! — у самого входа.
Плетнев резко спрятал голову за колонну, почувствовав, как она вздрогнула, когда в нее ударило несколько осколков.
Похоже, делать тут было нечего. Он метнулся к лестнице.
Внезапно дверь слева с треском распахнулась, и прямо ему под ноги упала еще одна граната. Она была без чеки и волчком крутилась на месте.
Плетнев окаменел — буквально на мгновение.
И, невольно заорав, в неимоверном прыжке полетел вправо на диван, ударился спиной о спинку, перевернулся вместе с ним и рухнул на пол, закрытый сиденьем.
Взрыв!
Осколки вспороли ткань.
Тут же загремел чей-то автомат, рассылая веера пуль, бившихся в стену над его головой.
— Миша!
Ему показалось, что это голос Голубкова.
Точно — Голубков с автоматом наперевес вломился в вестибюль именно из тех дверей, откуда вылетела граната. Следом — Симонов. Оба судорожно оглядывались.
— Яша! — заорал Плетнев из-за дивана. — Миша! Козлина! Смотреть надо, куда палишь!
Чтобы кое-как выбраться на свет божий, ему пришлось снова перевернуть диван. Смешно, что во всем этом участвовали столь мирные предметы…
— Санек! — радостно завопил Голубков. — Бляха-муха! Ты что тут прячешься? — Обернулся к Симонову. — Як Федорович! Видели? Чуть дружбана не замочил!
Между тем в черное зияние парадного входа с автоматами наперевес один за другим уже вбегали бойцы.
Пятеро сразу повернули налево и исчезли в коридоре левого крыла.
Шестеро — один из них был Епишев — бегом пересекли вестибюль и загрохотали ботинками по лестнице.
Откуда-то сверху стреляли. И как! — это был шквал огня! Но почему-то эти шестеро, слепившись в противоестественную в военном отношении кучу, все еще бежали вверх.
Между ними и Плетневым пули крошили паркет так, будто шел веселый летний дождь, после которого положено кататься на качелях и собирать червей для рыбалки.
Потом они — как ему показалось, невредимые — скрылись за углом, шквал утих, и тогда Симонов тоже бросился к лестнице.
— За мной!
На ступенях лежал убитый боец «Зенита» — фамилии его Плетнев не помнил, — а рядом, прислонившись спиной к стене и подогнув ноги, сидел Епишев. Автомат валялся возле. Лицо бледное, губа закушена. Левой рукой, словно ребенок куклу, он прижимал к себе правую. Плетнев присел возле него. Симонов и Голубков наклонились.
— Господи! — сказал Плетнев.
Епишев только мычал, бессмысленно поводя глазами, — у него был болевой шок.
Кисть руки висела на коже, обнажив торчащую кость.
Над головой Симонова стену вспорола очередь. Он присел и вскинул автомат.
Голубков резко повернулся, хватаясь за плечо.
Из-под пальцев уже проступала кровь.
— Ах, бляха-муха!
Симонов очередями строчил вверх, в пространство лестничной клетки, в направлении третьего этажа.
— Тащите под лестницу! — крикнул он.
Они подхватили Епишева под мышки и волоком стащили вниз по ступеням.
Симонов все палил вверх, прикрывая отход…
Плетнев наложил жгут сомлевшему Епишеву, перевязал Голубкова.
— Все, я пошел! Сидите здесь!
— Ты что! — возмутился Голубков. — Да ладно! Из-за такой ерунды!
И, отчаянно морщась, помахал левой рукой, доказывая, что он боеспособен.
Мигали лампы, озаряя причудливые конфигурации облаков пыли и дыма. Уши закладывало от грохота автоматных очередей.
Бесконечная череда однообразных и страшных, как в кошмарном сне, действий. Выбивается дверь. Очередь. Бросок гранаты.
Взрыв, столбы огня и пыли.
Длинные очереди в образовавшийся проем.
— Миша!.. Яша!..
Кто где? Ни черта не понять!..
